Поймём ли мы когда-нибудь друг друга? - Вера Георгиевна Синельникова

импульс, придаёт ему пригодную для воспроизведения и восприятия форму. За чрезмерностью формы чаще всего — пустоцвет. Творение искусства невозможно придумать. Сочинитьсимфонию означает записать в знаках, символах то, что звучит в душе. То есть придумать, конечно, можно всё, что угодно. Но придуманноемертво, оно и восприниматься будет только умом, не волнуя, не затрагивая сердце.

Помню, на абонементных концертах в филармонии, куда мы ходили едва ли не всем курсом, у меня замирало всё внутри, и по спине пробегал холодок, и страшно было упустить хоть один звук. И это не было восхищение исполнительским мастерством или достоинствами музыкальных шедевров, ведь до Славгорода я почти не была знакома с мировой классикой. Ощущения были похожи на те, что я испытывала в горах или в тундре. Наверное, то же самое испытываешь ты, слушая Бетховена или Шаляпина. А походы в Большой Музей искусств! Клянусь, я сама тогда не понимала, почему я застываю у полотен импрессионистов. Может быть, меня поражала размытость контуров, солнечная прозрачность предметов материального мира, которая не могла появиться, как особенность техники живописания — импрессионисты таквидели мир, как его чувствовали.

Произвольно, усилием Мысли не может родиться и религия. Религиозное чувство в человеке неистребимо потому, что оно рождается и питается Божественным Духом, который мы ощущаем как доносящийся из самых глубин нашего существа неумолчный шёпот, определяемый нами, как беспокойный голос совести или души. У меня это всегда было, как часовой механизм, помнишь, я писала тебе: «так — так» или «не так — не так»? Мне кажется, если не заглушать насильственно этот голос, этот сигнал, каждый человек может, погрузившись в себя, понять, так он поступает или нетак.

С тех пор, как, распрощавшись с солнечным детством, человечество начало карабкаться на гору Эволюции, блуждая в дебрях познания мира и себя, каждый народ и даже каждый человек идёт своей дорогой и оказывается в разной степени удалённости от подножия и вершины. Кто-то забрёл в чащу совсем недавно. Он уже отгородился от мира, но ещё пронизан ощущением его Божественности и готов поклоняться молнии, ручью, Солнцу. Кто-то уже начал догадываться, что поведение окружающего мира, то есть природные явления, обусловлены некой невидимой могучей силой, с которой следует обращаться осторожно и почтительно, и стал ассоциировать её с разного рода духами.

А кто-то оказывается способным внимать Божественному Глаголу и внятно передавать услышанное другим.

И как бессмысленно утверждать, что могучий дуб посреди поляны имеет больше прав на существование, чем цветущие под ним одуванчики и ромашки, так невозможно определить единственную религию, предав анафеме и искоренению другие. Все религии — память о единомБоге и путь к единомуБогу.

Утверждение, что религии возникают из страха перед суровой Природой, как и формула «религия — опиум для народа» всё ставят с ног на голову, меняя местами причину и следствие. Как вешки, выставленные вдоль дороги, чтобы не забыть о Начале, об истоках, религии в своём естественном разнообразии нередко являются тем единственным веществом, которое способно собрать воедино распадающееся сознание.

Интенсивно развивающийся человек не может долго питаться соками одной религии. Сила развития Духа неизбежно выталкивает его за рамки исходных представлений, и чем больше он узнаёт, тем шире перед ним открываются горизонты. Максимальное усвоение религиозного опыта приводит к его полному синтезу, и наступает момент Истины, момент нового открытия единого Бога. Наверное, это случается с человеком вблизи вершины, (с которой, кстати сказать, легко скатиться вниз), и оглядываясь назад, на уже пройденные петляющие извилистые тропы, по которым бредут его братья, он с полным правом может воскликнуть: не торопитесь, не сталкивайте друг друга, вы все в своё время придёте на верх, и перед вами откроется бесконечность, пока не видимая для вас!

… … …

Со мной случилось совсем другое. Сама того не ведая, я перескочила через несколько или через много ступенек, и, скорее всего, это не произошло бы, будь моё сознание узко религиозным. Может быть, и всему нашему народу суждено пройти через атеизм, чтобы с чистого листа уверовать в Божественность мира, а не отдельных его явлений или личностей.

Чувствую ли я себя на вершине? Нет. То есть может быть и да, но меня не оставляет ощущение, что проникла я сюда контрабандным путём и устроилась на каком-то крохотном выступе, как в детстве над морем. Удержусь ли? Не знаю. Знаю только, что для этого нужно очень много сил. Зато я могу успеть рассказать тебе, чтоотсюдавидно.

Здесь нет религии как таковой. Даже если бы она возникла, как сплав, как синтез всех религиозных представлений и знаний и сводилась бы к поклонению единому Богу, как воплощению Добра, Милосердия и лучезарного Света, осталась бы непреодолимой пропасть между Ним и человеком, между человеком и миром. Непременно остался бы и Дьявол, специально изобретённый человеческим умом, чтобы хоть как-то объяснить, почему всесильный и всевластный Бог допускает неимоверные безобразия, то есть осталась бы необходимость бороться с коварством и злобой тёмныхсил. Осталась бы возможность для Ума относить к тёмным силам всё и всех, что и кого он сочтёт неугодным. То есть — война. Опять — война!

Война всегда до тех пор, пока существует хоть одна деталь, хоть один элемент мира, пусть даже самый крохотный и кажущийся ничтожным, который мы отвергаем в нашем сознании.

Отождествление Мира и Бога означает, что мы принимаем Мир таким, каков он есть, и, признавая непостижимость Бога, невозможность увидеть своим ограниченным зрением ЕгоЛик, видим Его во всех ЕгоБожественныхпроявлениях, а потому мы избавлены от ненависти, от привычки к противостояниям и противопоставлениям.

Мы понимаем, что нет чужой судьбы, чужих детей, чужих народов, чужих территорий. Понимаем, что нетвиноватых — есть заблудшие, слепые, не успевшие открыться и тяжёлую обязанность судить и обвинять заменяем обычаем жалеть и прощать.

Отпадает и необходимость в религии, как в поклонении чему-то или кому-то единственному. Остаётся только Божественная сущность — начало и предел всех миров, и великийБожественныйзакон — источник и причина гармонии и совершенства Мира.

Закон этот не может быть нарушен. Если где-то случается сбой, с абсолютной неизбежностью происходит восстановление — нивелируется то, что чрезмерно развилось и тем способно разрушить устойчивое равновесие, и, напротив, усиливается оказавшееся угнетённым. Всё, что входит в противоречие с Божественным Законом, сметается с неумолимостью рока, и то, что мы склонны воспринимать, как возмездие, на самом деле не гнев БОГА, а непреложность и неумолимость Божественного Закона. Нет такой хитрости, которая могла бы этот Закон перехитрить, нет такой мудрости, которая позволила бы Его обойти. Если порой создаётся впечатление,