Обернись моим счастьем (СИ) - Тур Тереза

— Вышитый серебряными заговоренными нитями узор на плече не давал тебе обернуться. Действовал как отвод глаз и всячески оберегал. Это было моей первой попыткой, но ты, Алекс! Твои нити во много раз лучше! Я снова проиграл, — отец развел руками и улыбнулся.

Я смотрела на него, и мне очень хотелось простить. Разрыдаться и кинуться на шею, как раньше, но… Но я не могла. Слишком больно. Не могу я его простить. Не могу — и все…

— Ты что с ней сделал? — налетели на отца сильфы. — Ты же чуть ее не убил!

— Ты меня чуть не убил! — налетел на очки артефактора крошечный синий мальчик, мой сильф.

- Она не должна была обернуться, — отец опустил голову

— Ты сумасшедший? — вокруг него закружились роем сильфы. — Она львица!

— Она — артефактор. Лучший в перспективе из всех, кого я знаю!

Я слушала, как они ругались. Какие обвинения кидали друг другу. И думала — а ведь, действительно, кто я?

Львица? Артефактор? Женщина? Мужчина? Невеста Ральфа?

КТО?

Я не хочу. Не хочу в этом разбираться. Я просто хочу жить в мире с самой собой. Заниматься любимым делом. Любить своего льва. Без требований. Без ограничений.

Почему нельзя просто принять меня такой, какая я есть?

— Пожалуйста. — Громко сказала я. — Пожалуйста…

— Ты хочешь остаться в Льярре и разобраться в себе? — сильфы окружили плотным кольцом, и, честно говоря, они дело говорили.

- Да! Я хочу! Хочу остаться в Льярре и разобраться в себе! Оставьте все меня, пожалуйста, в покое…

— Алекс! — закричал отец. Хотел броситься ко мне — но непобедимая сила этого места остановила его и заставила замереть.

— Остальные? — послышалось у меня в голове.

— Пусть уходят. Только… Эти… серые… можно, чтобы они так и остались здесь? Я не хочу, чтобы кто-то пострадал. Не хочу пролитой крови.

— Ну, знаешь, — вздохнули горячие пески. — Так-то мне они тоже ни к чему…

— А можешь отправить их туда, откуда они явились?

— Как скажешь…

Миг — и я осталась одна.

глава двадцать девятая

Ральф

Он стоял и смотрел на свежесрубленные, пахнущие лесом доски помоста для казни, на яркое, синее, радостное небо, на золотом горящие гривы обернувшихся стражей, и никак не мог понять, откуда взялось это ликующее буйство красок в такой страшный день…

Одетых в грубые рубахи оборотней осталось немного. Уверенное, внешне спокойное лицо его величества не выдает эмоций, но в глубине глаз короля прячется боль, он это видит.

Королевский секретарь зачитывает приговор, пока львы смотрят на изменников (на самом деле, глупцов, но…) сурово, не скрывая при этом искренней скорби в глазах. Их сердца сжимаются от боли. Каждый отец готов взять наказание сына на себя, но кто ж позволит…

Закон есть закон.

Молодые оборотни — гвардейцы, золотая молодежь, теперь, без нарядных алых с золотом мундиров, смотрятся жалко. Головы поникли, в глазах — страх. Сейчас так явно видно — они молоды, они еще дети. Их дети! Их гордость и будущее, но… Простить подобное — показать слабость. Поэтому…

— Приговаривается к изгнанию, — ревет над помостом голос секретаря.

Питер Марлоу, что за эту ночь, казалось, сильно постарел, и вовсе не белоснежная прядь у виска говорит об этом (была или нет она прежде, Ральф никак не мог сейчас вспомнить), протягивает королю кулон. Его величество медленно берет артефакт. Движения рук правителя спокойны и полны величия, но лишь ему одному известно, чего это стоит…

Кулон блестит на шее приговоренного оборотня, блестят слезы у мальчишки на глазах. Еще один родственник, пусть и дальний, связь с которым он, глава рода Арктуров, утратит навсегда. Бран в панике оглядывает всех, и его взгляд останавливается на Ральфе. Влажные, измученные бессонной ночью и ненавистью глаза вспыхивают янтарным пламенем:

— Лучше бы ты меня убил! — кричит он отчаянно.

Герцог Арктур только отрицательно качает головой. Молодой, дурной. Еще не понимает, что многое можно исправить, жизнь можно прожить счастливо — если она есть, эта жизнь. Хотя… у него она есть. И что? Алекс осталась в Льярре. И… пробиться туда невозможно. Герра… Та ругается и только и знает, что повторять — «я же тебе говорила». Так что…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ступай, Бран. Ступай в тот мир, куда вынесет тебя артефакт. Прощай и постарайся, не смотря ни на что, стать счастливым. Кто знает? Может, ты встретишь женщину. Юную. Прекрасную. Молодой оборотень. Лев. Изгнанник. В конце концов, что может быть романтичнее? Я буду помнить тебя. На седьмую луну я пройду ритуал. Я отдам кровь свою Льярре, моля о поддержке. Льярра всемогуща и милосердна, она не оставит сына своего, где бы тот ни был. Льярра не знает преград, она везде и нигде, но самое главное — она в нашем сердце. Помни об этом, Бран.

Кулон на шее вспыхивает, молодой оборотень исчезает, и следующий приговоренный поднимается на помост.

При виде этой фигуры у него защемило сердце. Отец. Лев не горбится, он смотрит прямо — не стыдясь и не признавая своей вины. Во время следствия оборотень не уставал повторять, что решение несправедливо, а обвинения беспочвенны, что не было ни мятежа, ни измены. Они имели на это право, они действовали в рамках закона.

Но король решил — изгнание. Он, Ральф, с этим решением был согласен.

— Подождите! — тишину разорвал женский голос.

— Мама? — Ральф развернулся.

Сквозь толпу шла львица — гордая, несломленная.

— Ваше величество, — придворный реверанс, будто она балу, среди нарядных дам, а не во дворе крепости, где приводили в исполнение приговор. — Я прошу… вашего дозволения отправиться вместе с мужем.

— Но… — впервые на застывшем, словно маска, лице его величества прорываются какие-то чувства. — Вы не участвовали…

— С вашего позволения, я разделю судьбу мужа.

Ральфа захлестнули чувства восхищения, боли и… любви. Пусть родители не принимали его после того, как он отпустил Ари живой, пусть между ними никогда не было близости — они хотели наследника, которым можно было гордиться, и им было не до сына, который хотел тепла, но…

«Льярра! — беззвучно взмолился он. — Пусть они найдут место среди миров, где будут счастливы!»

Ему показалось — воздух чуть дрогнул… Уже два ритуала потребуется на седьмую луну. Он проведет их. Отдаст столько крови, сколько попросят духи предков! И если Льярра вернет ему Алекс — он отдаст ее всю…

Король тем временем вопросительно посмотрел на Питера Марлоу. Тот кивнул и протянул кулон паре, стоявшей на помосте.

— Прощайте, ваше величество, — проговорил лорд Арктур. — Воля ваша, но вы все же не правы.

И чета Арктуров медленно растворилась в нагретом солнцем воздухе.

Остались двое, но на этот раз приговоренные к высшей каре — изгнанию, не были их сородичами.

Фил смотрел на все с усмешкой. Как сказал Ральфу Питер, «серый» остался в нем. Он, единственный, никуда не исчез, после того как Алекс попросила Льярру избежать кровопролития и захватчики отправились туда, откуда пришли. Герра все рассказала. Единственное, чего не знала его мудрая маленькая сильфа — как вернуть сердце Алекс, а ведь это единственное, что оборотню действительно хотелось бы знать…

Фил сроднился с тем, кто завладел его телом и разумом, и не захотел отпускать. Он слишком долго был ничтожеством, к которому все относились с насмешкой, а теперь… Теперь у него неожиданно появилась возможность все исправить.

Питер Марлоу и его величество долго разговаривали с представителем мира метаморфов. Их мир погибал. Погибал от них самих. Стремясь улучшить генофонд, обладающие уникальным даром маги соблюдали строгие законы родства родов, нарушать которые запрещалось под страхом смерти. Магия росла и развивалась. Вместе со способностями менять форму, появлялись все новые и новые возможности ментального воздействия, и так до тех пор, пока атаки друг на друга с целью собственной выгоды и различных диверсий не смешались в одну глобальную катастрофу…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

«Серым» требовался артефакт, блокирующий их собственную магию. Полностью, или хотя бы частично — навести порядок и не допустить хаоса. Они бы уничтожили самих себя, либо стали легкой добычей охотников за мирами.