Удивительное рядом, или тот самый, иной мир. Том 2 - Дмитрий Галантэ

На этот раз мы с Дормидорфом, хоть и с трудом, но убедили Агреса лететь чуть пониже, дабы иметь возможность наслаждаться проплывающими внизу пейзажами. В течение некоторого времени это действительно доставляло нам немало удовольствия, но, как не красиво наблюдать за землёй с высоты птичьего полёта, со временем и это утомляет и приедается, как впрочем, и многое другое в жизни, когда это бывает в больших количествах или слишком часто. Леса сменяли поля, поля сменяли леса, тучи и облака были на удивление похожи друг на друга, как две капли воды, и их вообще было в тот день не так много, а нам так хотелось чего-нибудь новенького и необычного!

Мы летели уже несколько часов кряду, когда моё внимание привлёк сизый рассеянный дым, какой бывает, когда горит трава, много травы. Этот дым, поднимающийся из-за горизонта, мог означать и лесной пожар. Капитан Агрес держал курс как раз в том направлении. Дормидорф тоже заметил дым, но, как оказалось, гораздо раньше меня. Ох, и глазастый дедушка! Мы сгорали, как тот пожар, от нетерпения и любопытства, но нам ничего не оставалось, как ждать. Дыма становилось всё больше, он уже застилал весь видимый горизонт и быстро приближался, точнее, мы приближались к нему.

Как только закончился лес и началась широкая степь, нашему взору предстало удивительное зрелище. Стоит мне закрыть глаза и мысленно обратить свой взор в тот памятный день, как эта картина и сейчас стоит у меня перед глазами во всей своей красе и величии. И я даже начинаю ощущать на губах копчёный привкус горящей степной травы и чувствовать горьковатый запах полыни, раздавленной сотнями ног.

А увидели мы поле битвы в самый разгар кровавого, жестокого сражения. Отчаянную схватку не на жизнь, а на смерть между собой вели две группы воинов, человек эдак по триста-четыреста с каждой стороны. Одни были одеты во что-то серо-коричневое, может быть, даже в шкуры животных, а другие в плащи, наподобие наших, защитного цвета. Из оружия я сначала успел разглядеть только луки. Причём именно из-за стрельбы горящими стрелами, которыми были утыканы некоторые всё ещё коптящие и невыносимо смердящие тела, и загорелась сухая степная трава.

Эта прошлогодняя трава, как своеобразный, слегка спрессованный пласт, находилась ближе к земле, она загорелась в первую очередь, а уже потом из-за жара принялась и свежая, а так как эта была высотой в рост человека, то и пожарище получилось знатное. Ещё из оружия были сабли, копья, дубинки, ну и так, по мелочи. Но это я разглядел чуть позже, когда мы подлетели уже ближе. Вокруг валялись распростёртые в немыслимых и замысловатых позах тела раненых и убитых. Видимо, их сначала убили или ранили, а потом немилосердно затоптали сражающиеся собратья по оружию, те из них, которые пока были живы. Из некоторых павших торчали копья и стрелы, другие были зарублены или заколоты и понуро лежали почти целёхонькие, словно живые. Ну, подумаешь, немного устали и прилегли отдохнуть, лежат и никому ведь не мешают. Были и совершенно обезумевшие, потерявшие голову в прямом смысле этого слова. Там вообще кругом были разбросаны разные конечности, как в кукольной мастерской перед генеральной уборкой, в том числе и головы валялись в изобилии, где ни попадя, словно яблоки кто-то рассыпал по случайной неосторожности. Как правило, хозяева этих голов не успевали уйти далеко, они, трогательно пригорюнившись, понуро скучали, находясь неподалёку.

Все мы рано или поздно плавно или скоропостижно склеим ласты, отойдём в мир иной, в тот самый мир, где всё будет по-другому или вообще никак. Как ни называй сие действо, суть от этого не меняется.

А что будет важным для нас перед самым отрывом, в последние минуты перед началом путешествия в неизведанную даль, о чём мы подумаем и что вспомним? Уж точно не про квартиру, машину, шубу или дачу и, быть может, даже не про семью и детей. Так про что же? Останутся отголоски самых навязчивых при жизни мыслей и тревог, преобразовавшихся в некий сумбур с всплесками взбрыкивающих отчётливостей. В какой-то момент может ощущаться жуткий страх, отчаянное цепляние за жизнь, ощущение трагедии и беспомощности! А после смерти, возможно, человеческое что-то, оставшееся после кончины физического тела, некая энергия, присоединится к чему-то большому, что, в свою очередь, является частью чего-то ещё более всеобъемлющего.

Земной шар в таком случае может вполне быть инкубатором по производству сущностей, которые ценны, когда их много. Для чего, возможно, и происходят периодически войны и эпидемии.

Мы, проживая жизнь, формируем своё энергетическое поле, обладающее определёнными свойствами в зависимости от событий жизни и интересов. Можно это назвать жизненной силой, которая займёт определённое место там, среди подобного же.

В самые последние мгновенья уходящей жизни, ощущая приближение конца, но находясь ещё в здравом уме и трезвой памяти, человек будет думать не о ком-то конкретно и не о делах своих незавершённых. Он будет касаться памятью наиболее сильных ощущений и образов, пережитых и познанных им. Причём то, что всплывёт, могло не казаться ему ранее таким уж важным и даже быть основательно подзабытым, но всплывёт… В самых мельчайших трогательных подробностях.

Человек всегда одинок. В принципе, он один, как перст, хотя всегда упорно хочет, жаждет верить в обратное, но от этого никогда и ничего не меняется. Он всё равно остаётся совершенно одинёшенек, даже если и окружён со всех сторон улыбчивыми и услужливыми или суровыми и конкретными людьми. Но случись что-то серьёзное и они, словно тараканы, расползаются по сторонам, а человек очень скоро понимает, что рассчитывать всегда нужно на себя и на худшее, но надеяться на лучшее при этом никто не мешает.

Хорошо это осознавать и учиться жить одиноким. Быть может, тогда в человеке появляется со временем некий стержень или нечто такое, что воспринимается окружающими, как удивительная моральная сила, и они липнут к такому человеку, словно мухи. Только подобное случается лишь с тем, кто понял это, осознал и привык, кому давно стало нравиться быть одиноким, и он не ищет себе эфемерную компанию, которая растворится призрачным облаком, как только появится необходимость опереться на них. В то же время, если не подыскивать себе опоры и рассчитывать лишь на себя, самым странным образом сразу находятся люди, жаждущие поддержать тебя в трудную минуту, но тебе уже нужно сделать определённое усилие над собой, чтобы принять чью-то помощь, и это вовсе не глупая и никчёмная гордость – это, видимо, привычка к самостоятельности и независимости.

Человек рождается один и один умирает, он один переносит серьёзные неприятности, касающиеся лично его, а тогда соболезнования и сочувствия, жалость и милосердие зачастую бывают совершенно бесполезны, не нужны и никчёмны.

Вот, к примеру, как-то раз я узнал, что неизлечимо болен, словом, вот-вот должен был благополучно «отчалить». Потом оказалось всё не так плохо. И даже очень хорошо, потому что эта ситуация заставила меня как следует призадуматься о своей жизни, показала мне, что я ещё не совсем падший человек, ибо всё же достойно принял это известие и мой разум принялся судорожно работать в правильном направлении, а не трусливо паниковать. Но всё это я проанализировал и осознал уже несколько позже. Для меня это был сильнейший стресс, не каждый же день подобные оказии со скоростной отправкой на тот свет случаются. И шоковая терапия оказалась как нельзя кстати, я понял, что чувства людей, рядом со мной находящихся, мне были уже не очень-то важны по большому счёту. Я даже родителям не стал сообщать и друзьям, хотя пара-тройка дней у меня ещё была. Родителям из жалости, сами узнают, а друзьям – всё равно толку не будет, одни неприятности, и тоже потом сами узнают.

А важно мне было в тот момент доделать максимально больше из того, чего я не успел сделать, думая, что у меня времени ещё пруд пруди.

Не просто я понял или осознал, а всей своей сущностью почувствовал, что вот я один стою перед самим собой. И всё стало совершенно по-другому восприниматься, не так, как это было совсем недавно, мне пора привыкать к земле, как в анекдоте, пора собираться и не обделаться ненароком перед дальней дорогой.

А что там, на том свете? Вот я делал в жизни глупости, гадости и почти всегда знал о том, что делаю. Потому я их почти и не делал. Хотя всё относительно, и без того, чтобы кому-нибудь в бубен настучать и морально, и физически – в жизни не обойтись никак, но кто же там, на том свете и где… будет меня судить за это? Рай, ад, религия, всего этого нет и в помине, человек сам совершает поступки, и сам потом за них отвечает всей своей дальнейшей жизнью, невозможно получить индульгенцию, выкупить замаливание своих грехов другими, да и самому их не замолить! Нет того, перед кем, это всё бредни! Нет и судьбы, человек сам строит свою жизнь, а пенять на кого-то или на что-то, на какие-то высшие силы, это всегда проще, тогда самому можно ни за что не нести ответственность, а нести всё равно придётся, но наступит это неожиданно и будет воспринято, как случайность. Судьба? Нет! Почти всегда можно логически предположить, к чему приведёт то или иное действие или бездействие, поступок, решение. Думать нужно стараться! А у меня это не всегда получается! Эмоции, запал, темперамент? Да просто мозгов ещё недостаточно – разума недостаёт.