НА АРЕНЕ СТАРОГО ЦИРКА - Дмитрий Альперов

Кончилось тем, что заведующая школой попросила отца взять нас из школы «как неподходящих детей». Отец отдал нас тогда в начальную городскую школу. Здесь мы чувствювали себя среди своих и учились лучше. Утром до школы мы каждый день упражнялись дома под наблюдением отца. К девяти часам шли в школу.

С 12 октября в записной книжке отца — записи о забастовках: «Забастовка конки и электричества, пожалуй, заставит закрыть цирк. Сборы действительно отчаянные, в городе настроение приподнятое».

14 октября: «Во время второго отделения электричество начало тухнуть, еле докончили представление».

15 октября: «Работали совсем без электричества при одном газе — темнота ужасная. Могло бы быть хуже; не будь газа. Почты до сих пор нет — это самое скверное».

17 октября: «Писем нет ниоткуда, хотя поезда уже начали ходить. Газеты уж пять дней не выходят, конки тоже нет».

22 октября запись: «Газеты вышли, электричество и конки пошли» и в конце замечание: «Газеты переполнены ужасными известиями о еврейских погромах на юге России».

23 октября отец пишет: «Видел на Невском море народа, ждут похорон убитых при манифестации, но их уж похоронили».

29 октября у него записано: «Весь город в страхе за завтрашний день — говорят, вся кронштадтская черная сотня, кончив свое кровавое дело там, прибыла сюда и начнет свою операцию завтра. Город весь замер. Это в столице, — могу себе представить, что делается при подобном слухе в Геническе, Балте, Херсоне».

В начале ноября опять в цирке нет электричества и опять слухи о новой забастовке железных дорог. И тут же запись, указывающая на то, что даже в эти тревожные дни отец не перестает заниматься с нами и следить за нашими занятиями: «Митя наконец-то начинает понимать, как регулировать себя в воздухе при прыжках в темпо»[31].

9 ноября он пишет: «Без газет скверно, да и с ними не лучше. Как прочитаешь про это море крови, невинно пролитой злыми людьми, и про этот океан горя людского, просто нутро переворачивается, что не можешь хоть чем-нибудь помочь».

Тут же рядом в конце ноября он насмешливо отмечает, что пантомима «Илона» прошла «с крепким отсутствием ансамбля», что «беготни и суетни» на арене было «хоть отбавляй».

А 29 ноября пишет: «Получил от Бобрусова из Киева яркое описание всех ужасов, пережитых им во время беспорядков. Кровь стынет в жилах, ум отказывается воспроизвести, что там творилось, и тем более ужасно, что все это поощрялось теми, кем должно было быть предотвращено. Ужас, до чего мы дожили!»

2 декабря запись: «Арестовано шесть газет за манифест социал-демократической партии. Впечатление сильное, все берут свои вклады и обязательно золотом».

Среди записей такая подробность: «Выступавший со львами Мориско Резчей за месяц выступлений получает от Чинизелли шесть тысяч рублей».

В это же время у отца постоянные нелады с Бернардо, и он отмечает, как трудно ему работать при пассивности в работе партнера. Все его желание — только дотянуть до конца сезона. Он дружит с клоуном Жакомино, пытается работать с ним, они начинают репетировать, причем отец не скрывает этих репетиций от Бернардо, надеясь, может быть, таким образом воздействовать на него.

В декабре записано: «Суматоха везде страшная, все запасаются съестными припасами. Говорят, теперешняя забастовка будет продолжительная». «Про Москву в газетах пишут ужасные вещи». «Цирк не работает». «В Одессе с 13-го тоже закрыли». «Приехал из Москвы Клайнау и рассказывает ужасные вещи… Не поддается описанию все происходящее».

К концу декабря записи говорят о том, что жизнь вошла в прежнее русло, и вечерние, и утренние представления цирка полны.

За сезон 1905/6 года в цирке Чинизелли было поставлено несколько пантомим. Наиболее оригинальной из них была «Карнавал на льду». Ставил ее балетмейстер Райзенгер. Ареда была застлана полом, изображавшим лед. Из-за границы выписаны были роликовые коньки, и в течение двух месяцев артисты и балет обучались кататься на них. Кроме того, была выписана специальная труппа роликовых конькобежцев.

На арене развертывалось целое карнавальное шествие. Снег, сделанный из папиросной бумаги, падал с купола. Наверху поставлены были вентиляторы. Когда их пускали, снег крутился и взлетал, — получалось полнейшее впечатление бурана. В финальной сцене появились сани, запряженные оленями и собаками, отчего получилось впечатление полярной зимы. Денег на эту пантомиму затратили много, и она была очень эффектна.

Вторая пантомима, на которой стоит остановиться — «Победа Давида над Голиафом». Выступали в этой пантомиме дети, и только роль Голиафа исполнял взрослый артист. Детей-артистов было около ста человек. Частью это были дети цирковых артистов, частью дети, посторонние цирку. Занимался с ними Райзенгер по два-три часа каждый день. У него была своя система занятий. Он разбивал арену на клетки по номерам и заставлял ребят запоминать, с какой клетки на какую нужно им переходить. Плохо было то, что он не говорил по-русски, и все его распоряжения передавал переводчик.

Из фехтовальной школы были приглашены четыре преподавателя-фехтовальщика. Около сорока детей, в рыцарских костюмах под музыку проделывали сложные фигуры. Все фехтовальные номера были сделаны отлично, и зрелище получалось блестящее. Пантомима эта шла часто и в вечерние представления.

В этот сезон Чинизелли пригласил акробатов Геральдос. Это были первые акробаты, которые работали с подкидной доской. Потом их стали копировать остальные артисты-акробаты. Один из акробатов становился на конец подкидной качающейся доски, другой прыгал с пьедестала на другой ее конец, своею тяжестью давал толчок первому, и тот делал сальто, в воздухе.

Под конец сезона была дана борьба лучших борцов Европы и России. О борьбе, о том, как она велась, я буду писать дальше, пока же приведу запись отца о событии, взволновавшем всю Россию. 7 марта 1906 года отец записывает:

«До боли грустное впечатление сегодня произвело на меня и на всех окружающих «сообщение» в газетах «о расстреле лейтенанта Шмидта в Очакове».

Запись, как и все записи отца, очень короткая, но то обстоятельство, что отец записал это событие, показывает, как современники лейтенанта Шмидта переживали его гибель.

Сезон окончился. Отец и Бернардо получили приглашение на следующий сезон опять работать у Чинизелли. Отец решил летом ехать гастролировать без нас в Сибирь, в цирк Соболевского. Мы сняли квартиру в Петербурге, сдали из пяти комнат две, отец купил кое-какую обстановку и уехал в Сибирь.

Мы остались одни. По утрам под наблюдением матери мы репетировали, остальное время или гуляли в Летнем саду, или ловили рыбу в Фонтанке. Однажды, гуляя во дворе, я заметил девочку лет девяти, которая горько плакала. Я подошел к ней и спросил, в чем дело. Она рассказала мне, что у отца ее шла кровь горлом, что ей придется сегодня вместо него торгавать газетами, что она не справится, и это его, наверное, огорчит.