Жизнеописание Петра Степановича К. - Анатолий Вишневский

Секретарь обкома должен был приехать не сам по себе, а по приглашению пионеров – одаренных физкультурников. В лагере отобрали пять делегатов – трех мальчиков и двух девочек, и они, нарядные, в белых рубашках и красных галстуках, вместе со старшим пионервожатым, в назначенное время на специальном автобусе поехали в Харьков, на улицу Дзержинского, вручать приглашение.

Среди делегатов был и младший сын Петра Степановича, абсолютный чемпион по параллельным брусьям, и он потом рассказывал, как ему понравилось в обкоме партии. Одна девочка из их делегации, художественная гимнастка, кстати, дочка генерала, сказала, что там все отделывали пленные немцы, очень хорошие мастера, они и у них дома делали ремонт и даже какие-то альфрейные работы. В обкоме партии все сияло ухоженностью и чистотой, по коридорам были протянуты красные ковровые дорожки, никто не сидел в этих коридорах на стульях в ожидании, когда его примут, как привык видеть Петр Степанович во всех районных конторах. На улице стояла июльская жара, а здесь было прохладно, тихо и спокойно, почти никаких людей делегаты не встретили, видимо все сидели и вдумчиво работали за закрытыми белыми дверями. Рассказы сына об этой деловой обстановке еще более укрепили уважение Петра Степановича к обкому партии.

Надо, правда, сказать, что передать приглашение на праздничный костер третьему секретарю обкома партии делегатам тогда не удалось. Они зашли в его приемную, тоже тихую и спокойную, секретарша попросила их посидеть на стульях и вышла куда-то. Делегаты сидели, разговаривая вполголоса и поглядывая сквозь раскрытое окно на почти неподвижную тополиную листву за окном. Девочка, дочь генерала, терпеливо держала в руках скрученный в трубочку листок ватманской бумаги, вырванный из альбома для рисования, на котором красиво было написано приглашение и нарисованы значки БГТО и ГТО А секретарша все не возвращалась. Никто не выходил и из кабинета секретаря. Прошло минут сорок, секретарша появилась на минуту, попросила еще немножко подождать и снова вышла. Когда миновало еще около часа, забеспокоился старший пионервожатый. Во-первых, они должны были возвратиться в пионерлагерь к обеду, чтобы не нарушать распорядок дня, а во-вторых, вообще непонятно, зачем было назначать детям время, если ты не можешь в это время поговорить с ними хотя бы пять минут. Старший пионервожатый, даром что бывший офицер, а, может быть, именно поэтому, не рискнул заглянуть в дверь кабинета, боясь побеспокоить секретаря обкома, если он там находился, а вышел на разведку в коридор. Минут пятнадцать не было и его, а когда он, наконец, вернулся, то сразу же объявил, что сегодня встреча не состоится.

Дети расстроились, а уже в автобусе девочка, дочь генерала, которой, наверно, надоело держать в руках бумажный рулончик, сказала:

– Мы могли оставить ему наше приглашение, он бы его потом прочел.

На что старший пионервожатый возразил как-то неохотно, не сразу:

– Оно ему уже не понадобится. Он сегодня утром застрелился.

Скажем честно, в тот момент печальное известие не слишком отвлекло внимание младшего сына Петра Степановича от более важных для него мыслей. У него другое сидело в голове.

С первых дней пребывания в лагере у них сложилась дружная компания из нескольких пацанов и девчонок, они собирались, чаще всего после ужина, вели всякие разговоры, рассказывали анекдоты, вообще приятно проводили время до самого отбоя – когда гуляя по лагерю, а когда сидя на лавочке под деревьями на краю спортивной площадки, неподалеку от брусьев. Накануне они тоже там сидели – дни стояли жаркие, а к вечеру становилось свежее, посидеть на этой лавочке в сумерках и в хорошей компании было одно удовольствие.

Не то чтобы младший сын Петра Степановича хотел повыпендриваться, но брусья стояли рядом, настроение было хорошее, он подошел к ними и выполнил несколько своих коронных упражнений. Получилось хорошо, все даже захлопали. На брусья полез Рома Рыжак, постоянный конкурент, а он, скромно улыбаясь, вернулся на лавочку и сел на свое место рядом с девочкой, дочкой генерала. Все стали смотреть на Рому, и тут она неожиданно похлопала рукой по голой коленке младшего сына Петра Степановича и даже как бы немного погладила его по ноге, а потом смутилась и быстро убрала руку Он тоже, конечно, смутился, даже побоялся взглянуть на нее, а она вообще в это время смотрела на Рому. Но все равно в нем что-то как-то повернулось – и совсем не потому, что она была дочка генерала…

Утром они встретились как ни в чем не бывало. Хотелось, конечно, сесть с ней рядом в автобусе, но, как назло, оказалось, что она уже сидит рядом с пионервожатым. Младший сын Петра Степановича надеялся поправить дело на обратном пути, но, к его досаде, пионервожатый снова посадил ее рядом с собой, наверно он чувствовал повышенную ответственность за дочку генерала или что-нибудь еще, кто его знает… Одним словом, вы понимаете, чем была занята голова младшего сына Петра Степановича в тот момент и почему он не придал большого значения драматическому, чтобы не сказать трагическому событию, о котором ему только что сообщили.

Но зато вернувшись домой и повествуя о своем пребывании в лагере, он сделал упор на посещении обкома и застрелившемся секретаре, интуитивно чувствуя, что отцу будет интересно именно это. О дочке же генерала… Боимся соврать, но о ней он, кажется, вообще не упомянул.

Так или иначе, но когда Петр Степанович писал свое письмо в обком, он вспомнил рассказ сына и, задним числом, истолковал его в неожиданном смысле:

– Раз стреляются, значит, там есть порядочные люди.

Но ведь это было когда? Младший сын Петра Степановича был тогда в пятом или шестом классе, а сейчас он уже школу заканчивал. Если в обкоме и были порядочные люди, за это время должны были уже все перестреляться.

А между тем Крутька-то сняли!

У Петра Степановича не было никаких доказательств, что сняли именно из-за его письма, тогда многих поснимали и заменили на более молодых и образованных. Но, обсуждая новость с Любовью Петровной, Петр Степанович отмечали свою роль:

– Этот безграмотный хам думал, что ему все сойдет! Хорошо, что я тогда не смолчал. А то все лебезили перед ним, вот он и сидел в своем кресле столько лет. Давно надо было прогнать!

На что Любовь Петровна отвечала:

– У них вся семейка такая. Они в Красном Куте жили, когда раскуркуливали, тетя Поля рассказывала. У них, говорит, соседей раскуркуленных еще и увезти не успели, а батько его уже через плетень перелез и высматривал, чем бы поживиться из оставшегося. А сынок – выдвиженец из незаможников.

Выдвиженец – не выдвиженец, а прогнали все-таки. Дальше – больше, пошли всякие новые веяния, людей стали не только выпускать раньше срока, но и реабилитировать, многих, правда, посмертно.