Метаморфозы жира. История ожирения от Средневековья до XX века - Жорж Вигарелло

Наряду с этим множатся комбинации генов: «Ожирение в большинстве случаев связано с взаимодействием генов и окружающей среды»[1257]. Количество возможных определяющих факторов становится огромным: «Ожирение — это многофакторное явление»[1258]. Наконец, неизбежно расширяется область неизведанного. Прежде всего, речь идет непосредственно о лечении, о препятствиях и трудностях, возникающих в его ходе. Некоторые гены все еще малоизученны, несмотря на то что четко установлена связь между примерно семьюдесятью генами и ожирением[1259]. Факторов, которые следует принимать во внимание[1260], очень много, и они весьма разнообразны, велико количество механизмов, которые еще предстоит прояснить[1261], поэтому остаются «неопределенности»[1262] и помехи.

В результате порой доминирует общая риторика знания, основанного скорее на ожиданиях, чем на наблюдениях:

Одной из задач будущего станет определение комбинаций генов и мутаций, предрасполагающих к ожирению в том или ином типе среды обитания[1263].

Очевидно, нельзя утверждать, что знание «невозможно». Оно всего лишь труднодостижимо, смутно, неоднородно, иногда «недоступно»; тут важна тактичность врача:

Клиническая задача состоит в том, чтобы в каждом случае попытаться распознать преобладающие факторы и механизмы и определить те из них, которые можно исправить[1264].

Заключим: лечение не всегда оказывается успешным, и его результатом могут стать лишь новые страдания.

Собственное «я», испытание, идентичность

Внутреннее сопротивление лежит в основе механизма ожирения. С ним прямо связана специфика страданий толстяка в 1922 году: несчастный человек жалуется на свою внешность и не может ее изменить. Сегодня, вероятно, это сопротивление угнетает сильнее в связи с новыми ожиданиями: изменился взгляд тучных людей на себя, их преследует мысль о наплевательском отношении к себе, они проклинают себя за собственную запущенность, за безразличие к себе и другим. В прежние времена критике подвергались недостатки и слабости, вызывающие ожирение. Теперь же в большей мере критикуются недостаток внимания к себе и беспечность, препятствующие похудению. Толстяк как бы ни на что «не способен».

Разница очевидна. Прежние критики утверждали: он слишком много ест, он «злоупотребляет» едой. Нынешние полагают: он не умеет худеть, не контролирует себя, не исправляет свое поведение. Важнее всего стройная фигура, именно к ней все непременно стремятся. Дело также в том, что тело почему-то стало считаться более податливым, гибким, отвечающим миру современных технологий: приборы проникают в него, хирурги при помощи компьютеров создают его новые контуры[1265]. Усиливается неясное ощущение того, что тело может быть улучшено. Необходимость работы над собой становится очевидной, тренировки — обычным делом, изменения заметны и ценятся. В то же время с точки зрения окружающих тучный человек подобную работу не проводит, и его клеймят позором: «У него нет воли»[1266]. Это же подтверждают «герои» сатирических изданий: например, толстяк, изображенный Дюпюи и Берберяном, персонаж без взгляда, опустившийся, не замечающий «грязи» и беспорядка, любой деятельности предпочитающий компьютерные игры[1267]. Все сходится: изоляция и потеря себя.

В нашем обществе в последнее время произошло еще одно изменение, увеличившее эту пропасть, а именно обновление взгляда на тело. Речь идет не о его важности, конечно, ни даже об уходе за ним, но о новом статусе: тело теперь играет ведущую роль в идентичности. Это важнейшее изменение характерно для индивидуалистических обществ[1268], в которых «субъект», зависящий только от самого себя, идентифицирует себя с тем, что выражает его физическая суть, очертания тела и черты внешности. Мы наблюдаем обоснование себя через внешность и чувствительность.

Это изменение связано с постепенным исчезновением институтов, для которых традиционно существовали нормы и имели значение нравы. «Великосветского общества»[1269] с его старой школой, военной или религиозной педагогикой больше нет, некому говорить человеку, каким ему следует быть. Манеры, силуэты, осанка все меньше и меньше указывают на социальную принадлежность и происхождение, зато все больше говорят об индивидуальности и особенностях. Индивиду больше не надо представлять группу или среду. Его уникальность обусловлена только им самим, о нем говорит то, как он себя проявляет. Следовательно, его внешность — это он и есть[1270]. Более того, суть собственной идентичности он находит именно в своем теле, в своей уникальной истории, своих травмах, своих периодах жизни.

Отсюда эти поиски, превращающие организм в место «объяснения», вопросы о физическом прошлом каждого, размышления о внутреннем мире тела, который может поведать об ином, совершенно интимном, психологизированном внутреннем мире: «У тела есть память»[1271], «Болтливое тело»[1272], «У тела свои резоны», «Тело говорит»[1273]. Появляется совершенно новое исследование, в котором субъект утверждает, что обнаруживает себя в своих физических ощущениях и чувствах: «На наших глазах возникает то, что можно было бы назвать „разумом тела“, заменяющим сентенцию „я мыслю, следовательно, я существую“ на „я есть мое тело“»[1274].

Таким образом, тело становится важнейшим основанием идентичности. Пьер Палларди резюмирует тему в книге с просто-таки карикатурным названием, представляющим собой ложное утверждение, к которому нас подводит общество: «А вдруг все из-за живота? Усталость, увеличение веса, целлюлит, сексуальные расстройства, недостатки внешности, депрессия, бессонница, боли в спине?»[1275] Это способ «опознать» человека, его историю, его проблемы, его трудности в управлении телом.

Последствия оказываются решающими для самого толстяка: он склонен отказаться от выдающего его облика, хотя, если копнуть глубже, можно обнаружить, что этот облик именно тот, с которым толстяк себя идентифицирует. «Страдания» могут усложниться, их уровни можно четко определить, даже если они не свойственны любому ожирению.

Первое ощущение предательства тела возникает уже оттого, что человека назвали толстым: «Сам факт того, что у кого-то обнаружился лишний вес, усиливает депрессию и снижает самооценку»[1276]. Толстяк, как показал Беро, сталкивается с невозможностью «жить» в своем теле. Это ведет к самоуничижению, если не сказать — к отречению от себя. Он «вытесняет» самого себя. Если бы ему удалось похудеть, он бы смог адаптироваться, преодолеть социальные испытания, «самореализоваться». Реклама выражает это очень просто: «Пусть вес больше не тяготит вас и ваши отношения»[1277]. Толстый человек «лишается уважения».

Второе ощущение измены вызвано сопротивлением организма: несмотря на все усилия, предпринимаемые для похудения, никаких изменений не происходит. История знакома многим и предельно ясна: «Я дважды худела на 20 кг и очень быстро возвращалась к 120 кг, этот вес у меня сохраняется…»[1278] Столь печальную ситуацию усугубляет мысль о том, что «любой несет ответственность за свое состояние»[1279]. Стигматизируется «нехватка силы воли», «слабый самоконтроль»[1280]. Человек, страдающий ожирением, не в состоянии измениться, и его страдания усиливаются оттого, что эта его слабость всем заметна.