Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг

Юнус готов был ринуться в погоню — мусаватист, надо думать, сполз во двор, — но раненая нога подкосилась. Юнус едва не упал. Нет, с такой ногой этого негодяя не поймать!

Преодолевая боль, держа револьвер наготове, Юнус заковылял к дому Шамси. Но боль становилась нестерпимой. Пришлось остановиться и присесть. Подумать только: пробыть под нулями и не получить ни единой царапины, а теперь, когда мятеж подавлен, — такой удар! Будь они прокляты, эти вероломные псы-мусаватисты!

Стиснув зубы от боли и досады, Юнус заковылял назад.

«Через день-два нога поправится — я снова приеду в город и заберу Баджи», — утешал он себя, удаляясь от стен Крепости в сторону вокзала.

— Азербайджанцам будет теперь хорошо! — слышалось вокруг, как год назад, весной.

Но, как и тогда, думы и чувства при этом были у многих людей разные: радость и уверенность царили на промыслах и на заводах и растерянность и жажда мести — среди разбитых, бегущих к Елисаветполю мятежников.

Часть четвертая

Коммуна

Добыча нефти

Приветливо светит апрельское солнце на Апшероне, в Баку, но никогда еще не светило оно столь приветливо, как в этот апрель.

Так, во всяком случае, казалось рабочим на промыслах и на заводах, красноармейцам в казармах, морякам на пароходах и на военных кораблях. Так казалось Юнусу и Газанфару, Араму и Саше Филиппову и тете Марии.

Едва отгремели победные выстрелы мартовской схватки — развернулись новые события и дела. Комитет революционной обороны распустил ненавистную городскую думу, до последних дней во всем противодействовавшую Бакинскому совету. Нефтепромышленники, банки, торгово-промышленные общества были обложены налогом в пятьдесят миллионов рублей для нужд Красной Армии и в помощь бедноте, пострадавшей во время мартовских событий; получить эту сумму из цепких рук хозяев оказалось, правда, нелегко, но арест пяти представителей видных нефтепромышленных фирм возымел должное действие. Закрыты были антисоветские газеты, началась решительная борьба против всех, сеющих национальную рознь.

И рабочие, красноармейцы, моряки, все люди труда с радостью поняли: наконец Бакинский совет стал полновластным хозяином города.

Да, советская власть в Баку явно установилась, и создан был новый высший орган власти — Бакинский Совет Народных Комиссаров. В него вошли: Степан Шаумян — в качестве председателя и комиссара но внешним делам, Мешади Азизбеков — в качестве губернского комиссара, Джапаридзе, Фиолетов и другие испытанные большевики-бакинцы.

Апрель в этом году был действительно хорош, и тем досаднее было Юнусу, что больная нога приковала его к постели и позволяла видеть солнце только через запыленное окно: ушиб оказался серьезным, и врач настрого приказал лежать в постели.

Лежать?.. Попробуй-ка улежи спокойно в постели в такой апрель, когда тебе восемнадцать лет и когда такие дела творятся за окном! Особенно томительно это было днем, когда обитатели казармы находились на работе и приходилось коротать время в одиночестве. Впрочем, у многих и днем находилась свободная минута, чтоб навестить больного товарища.

Находился свободный часок и у Розанны и Сато, чтобы принести Юнусу обед. Не так уж он был вкусен, этот обед, — путь от хлебного Северного Кавказа, обычно снабжавшего Баку продуктами питания, был отрезан дагестанскими контрреволюционерами, и продовольственное положение города с каждым днем становилось трудней, но Юнусу этот обед казался праздничным: белая чистая скатерка, аккуратно нарезанный хлеб, умелые женские руки…

В один из апрельских вечеров в казарму для бессемейных пришел Арам.

Два дня назад Арама избрали в промыслово-заводский комитет «Апшерона» — подобные комитеты создавались теперь на всех предприятиях нефтяной промышленности для рабочего контроля над деятельностью промыслов и заводов, — и члены комитета обходили промысел, заглядывая во все уголки, присматриваясь к работе.

Вечер был теплый, ясный, обитатели казармы разошлись подышать свежим воздухом, и в помещении оставались, кроме Юнуса, только тарталыцик-ардебилец и Рагим, отдыхавшие на своих койках.

— Привет, товарищи! — поздоровался Арам, входя, и, задержавшись подле койки Юнуса, спросил его с дружеским участием: — Ну, герой, как твоя ножка?

Юнус смущенно отмахнулся: какой там герой — героями были другие! Посмотреть только, как вели себя Мамед Мамедъяров или Микоян, а Фиолетова не останавливало далее его слабое здоровье! Посмотреть, как дрался Газанфар, — особенно когда он выскочил из-за баррикады, закричал: «За власть Советов!» — и кинулся на штурм крепостных стен. Они вот в самом деле герои!.. А он, Юнус… Да если говорить начистоту, то он даже сплоховал: не хватило ума глядеть в оба, когда шел по уличкам Крепости, и заработал от мусаватиста карнизом по ноге. Герой!.. Быть может, Арам называет его так в насмешку, не без зависти, — ведь все-таки он, Юнус, побывал в самой гуще схватки? Нет! Надо думать, Арам просто дружески шутит.

— Из-за этой вот самой ножки я тебя еще не поздравил с избранием в комитет, — с досадой произнес Юнус, кивнув на свою забинтованную ногу. — Теперь — сердечно поздравляю!

— Спасибо, — ответил Арам, — спасибо!.. Только заслуга в этом не моя, а самих апшеронцев, что доверяют нам, большевикам, и выбирают во все комиссии и комитеты. — Арам присел на табуретку подле койки Юнуса и вытащил из кармана трубку и кисет.

Оглядев помещение казармы, освещенное тусклой лампочкой, он заметил:

— Неуютно вы здесь живете, друзья!

— А как здесь жить уютно? — спросил Юнус удивленно. — Пол — каменный, от форсунки — копоть, из разбитых окон — пыль.

Но Арам, покачивая головой, твердил:

— Неуютно, друзья, неуютно!

Юнусу стало обидно: немало труда отдавали он и его товарищи, чтобы привести помещение в порядок, а вот подите же — неуютно!

— Ну, и ты, Арам Христофорович, не в ханском дворце проживаешь! — сказал он усмехаясь.

— Все-таки…

— Когда буду иметь такую жену, как тетя Розанна, и такую дочку, как твоя Сато, — тоже буду жить уютней.

— Дай-то бог! А пока… — Арам снова оглядел помещение казармы и решительно завершил: — Пока все же надо заставить администрацию сделать ремонт — выбелить стены и потолок, покрасить рамы, вставить стекла, покрыть пол досками.

— Против этого ничего сказать нельзя! Нашим казарменным, несмотря на то, что они бессемейные и нехозяйственные, не сладко жить, как овцам в хлеву — они на администрацию поднажмут. А после того как сделают ремонт… — на лице у Юнуса появилась мечтательная улыбка. — Знаешь, Арам Христофорович, что я после этого сделаю?

— Нет, не знаю.

Послышался голос тартальщика-ардебильца:

— Да чего ж тут знать? Пригласит парень в гости свою сестру — он по ней дни и ночи тоскует, словно жених по невесте!

— Правильно, ардебилец! — воскликнул Юнус в ответ. — Приглашу, но