Гулящая - Панас Мирный

Наталья Николаевна тяжело вздохнула. Ее поразило не столько то, что зять у помещика стал благочинным, сколько то, что он у него дочку украл.

- Что ж, они раньше любили друг дружку? - спросила она.

- Конечно, любили. Записочки друг дружке передавали то через слуг, то через евреев.

Наталья Николаевна прямо диву далась. "Пошлет же господь людям такое счастье! И почему со мной ничего не случилось такого?" - думала она.

- А верно, убегать из дому и весело и страшно? - спросила она, глядя на Довбню.

- Не знаю, ни от кого не случалось мне убегать, да и родился я не бабой, чтобы толком рассказать вам об этом.

Наталья Николаевна расхохоталась.

- То-то диво было бы, если бы с такими усами да были бабы! - крикнула она и еще громче расхохоталась.

Довбня только искоса поглядывал, как она покатывается со смеху.

Напились чаю.

- Что же мы теперь будем делать? - спросил Проценко.- Жаль, что Лука Федорович не взял с собой скрипки, а то бы вы, Наталья Николаевна, послушали, как он играет!

- В другой раз без скрипки не являйтесь! Слышите, не являйтесь! воскликнула она и начала напевать вполголоса какую-то веселую песенку.

- Давайте петь! - предложил Проценко.

- Давайте! давайте! - весело закричала попадья.- Только и вы, Лука Федорович, будете подтягивать.

- Если песню знаю, отчего же, можно,- закуривая папироску, ответил тот.

- А какую бы спеть? Знаете, ту, которую у ваших пели,- вспомнила попадья.

- "Выхожу один я на дорогу"? - спросил Проценко.

- Лермонтова! Лермонтова! - затараторила она.- Ах, как я люблю Лермонтова! Ужасно люблю! А при жизни его, говорят, не любили. Дураки! Вот если бы он теперь был жив?!

- Так теперь бы над ним еще насмеялись,- ввернул Довбня.

- Не признали бы? Ваша правда, Лука Федорович! - воскликнула она.Сколько гибнет непризнанных талантов! - И она глубоко вздохнув, стиснула зубы и погрозила кому-то кулачком.

Не успели они затянуть "Выхожу один я на дорогу...", как в комнату ввалился отец Николай и, ни с кем не поздоровавшись, стал подтягивать басом. Он не слушал, в лад он поет или не в лад, знай гудел своим басом... Видно, хорошие были крестины! Попадья, услышав нестройное пение, первая замолчала, за нею умолк и Проценко, один Довбня, точно сговорившись с попом, знай подтягивал ему, а тот, красный как рак, пыжился, надсаживался и ревел, как бык, на всю комнату.

- Да перестань ты! слушать невозможно! - крикнула попадья, затыкая уши.

- Не слушай... Дальше как? - расходившись, кричал поп Довбне.- Говори, как дальше?

Довбня улыбнулся своими мрачными глазами.

- Конец уже,- ответил он.

- Конец? - переспросил отец Николай.- Жаль!

Тут он бросился к Довбне, обнял его и поцеловал.

- Мы ведь с тобой старые товарищи... вместе учились! Слышишь, Наталочка, вместе учились. Он только на один курс старше... Почему же ты, братец, не пошел в попы? Эх ты!.. Неважное, брат, и наше житье, а все лучше, чем так скитаться... Жена, брат, дети... Постой, погоди... соврал! Детей нет... Да и будут ли, черт его знает!.. Ну, а жена? - протянул он тонким голосом, хотел что-то сказать, но только покачал головой и спросил у Довбни: - Водку, брат, пьешь?

- Отчего же такого добра не пить? Можно? - ответил тот.

- Можно, говоришь? Эй жена! Давай нам водки, давай закуски, всего давай! Что есть в печи, все на стол мечи!.. А я вас и не заметил,повернулся он к Проценко.- Извините, голубчик! извините! - и кинулся целоваться с ним.

- Вот тоже хороший человек,- хвалил он Проценко Довбне.- Хорошие теперь люди пошли, все хорошие! А уж как его моя жена любит! Вот этого, бородатого! Ишь какой!.. Ну, дай я тебя еще в бородку поцелую - угодливо говорил он Проценко, прижимаясь лицом к его бороде.

- А ты, жена, смотри как-нибудь не ошибись, а то примешь его бороду за мою да вцепишься своими ручками!

- Что ты мелешь? - воскликнула Наталья Николаевна, укоризненно глядя на мужа.- Налижется и болтает бог знает что.

- Это правда, что я нализался, ей-богу, правда. Нельзя, брат, было... Кум... Постой, кто же был кумом? Как его? Вот и не вспомню... Ну, и выпивало! Всех перепил... вот, брат, какой!.. Не сердись же на меня, моя попадейка, дай мне свою белую рученьку, прижми ее к моему горячему сердцу! Ну, дай я тебя поцелую... твои глазки ясные, твои губки алые и твой носик маленький... Как это в песне поется?.. Как что?.. Как огурчик квашеный! крикнул он и расхохотался.

Попадья отшатнулась: так от него разило водкой!

- Ты бы хоть чужих людей постыдился!

- Каких чужих? Это, брат, всё свои... Что, разве этот чужой? - спросил он, показывая на Довбню.- А этот что, разве не наш? - повернулся он к Проценко.- Еще какой наш!.. А хоть бы и чужие? Кто же ты у меня? Ты ведь у меня первая и последняя! Не сердись, брат, дай нам водочки...- И он так забавно повел бровью, так подмигнул, что все не выдержали и расхохотались. Отец Николай сам засмеялся и, прыгая на одной ноге, закричал: - Водочки! водочки!

- Где же ее взять? - спросила Наталья Николаевна.- Ты ведь знаешь, что дома нет, а посылать... кого я пошлю?

- Как кого? А Педорю?

- Она мне и так досадила: ты ей слово, она тебе десять!

- А-а, черт бы ее подрал! Педоря! - заорал поп, опускаясь на диван.

Прошло некоторое время, прежде чем растрепанная и заспанная Педоря ввалилась в комнату.

- Ты моя служанка? - спросил поп.

Педоря молча сопела.

- Служанка?! Я тебя спрашиваю! - снова заорал он.

- Говорите уж, чего надо,- почесываясь, ответила Педоря.

- Смотри, если ты только мне не будешь слушаться барыни, то я...- Он запнулся, нахмурил брови.

- За горелкой, что ли, идти? - зевая, спросила Педоря.

- Ну, и догадлива же, чертовка! - усмехнулся отец Николай.- Нет, ты скажи мне, по чем ты догадалась?

- Вон еврей говорил, что не даст больше горелки без денег! - отрезала Педоря.

- Матери его черт! Еврей - нехристь... Я тебя не про то спрашиваю. Я тебя спрашиваю, по чем ты догадалась, что водка нужна?

- По чем догадалась? По тому, что гости у вас. Может, кто чарку горелки хочет.

- А ты хочешь?

Педоря ухмыльнулась, утирая нос.

- И я выпью, коли дадите.

- Молодец! - похвалил отец Николай.- На вот тебе...- И он стал рыться в кармане, звякая деньгами.- На вот полтинник. Слышишь? целый полтинник... Скажи еврею, чтобы кварту налил, да хорошей! Плохой не бери. Сперва попробуй... Только не из нашей посуды,- уж очень рожа у тебя богомерзкая! а у еврея из чарки... и только одну чарку. Слышишь, только одну!

Дав Педоре денег, он стал еще провожать ее из дому.

- Так у нас всегда,- жаловалась тем временем попадья Довбне.- Вот как видите: вместо того чтобы поругать девку, он шутит с нею. Так и избалует прислугу! Как же она будет слушаться?

- Тебя если слушаться, так на части надо разорваться,- огрызнулся отец Николай.- У тебя сразу не одно, а двадцать дел: подай то, Педоря, да прими вот это! Беги за тем, да не забудь и это!.. Нет, ты у меня все-таки не хозяйка!

- О, зато ты чудный хозяин!.. по чужим домам шататься да чужой хлеб есть,- уязвила Наталья Николаевна.

- Наша, брат, служба такая,- ответил поп.- Мы проживем, и по чужим людям шатаясь, а ты дома с голоду околеешь.

- С таким хозяином! - сердито сказала попадья.

Отец Николай строго поглядел на нее, но тут же махнул рукой и засмеялся.

- Не слушай, брат, ее,- обратился он к Довбне.- Баба, брат, и черта проведет! - сказал он ему на ухо, так что все расслышали.

Наталья Николаевна бросила на мужа недобрый, презрительный взгляд, стиснула зубы так, что под полными щеками резко обозначились челюсти, как будто она укусить кого-нибудь собралась, и, сложив руки, сердито опустилась на стул около стола. Ее свежее, розовое лицо покрылось пятнами, брови нахмурились. Она молчала, как будто даже не дышала. Отец Николай, взглянув на жену, быстро присел на диван и стал потирать руками коленки и странно хихикать.

- Как дурачок! - сквозь зубы процедила попадья.

- Вы сердитесь? - подойдя к ней, спросил Проценко.

Она сверкнула глазами и ничего не ответила; нижняя губа у нее дрожала... Довбня мрачно взирал на все это, а поп все потирал коленки и тихонько хихикал. Тягостная тишина воцарилась в комнате - все это ничего хорошего не предвещало!

Может, и в самом деле поднялся бы скандал, если бы не Педоря... В тулупчике, наброшенном на плечи, закутанная платком так, что из-под него выглядывали только глаза и синий нос, она ввалилась в комнату, гремя своими страшными сапожищами; подошла к столу, вынула из-под полы бутылку водки, встряхнула ее, поглядела на свет и провозгласила:

- Первеющая!

Проценко засмеялся.

- Чего вы смеетесь? - спросила Педоря у попа, не поняв, кто засмеялся.

- Молодчина ты у меня, молодчина! - улыбаясь, ответил поп.- Тащи поскорее нам рюмку да чего-нибудь закусить.

Педоря кашлянула, утерла нос и молча вышла. Она скоро вернулась, неся в одной руке рюмку, а в другой тарелку с жареной рыбой, хлебом и солеными огурцами.

Отец Николай вскочил было, но, поглядев на жену, которая сидела, надувшись, как сыч, снова опустился на диван, обвел всех взглядом, хихикнул и потер коленки.