Отторжение - Инна Тронина

Объект вышел в сопровождении охраны. Он покачивался и опирался на локоть одного из амбалов. Я поймал его голову в перекрестье прицела. Дождался промежутка между двумя ударами сердца. «Маслина»* прошла точно в шею, прямо под черепом. На контрольный выстрел не было времени. Да и не мог я ещё раз стрелять в темноте. Не помогал даже инфракрасный прицел.

В тот момент, когда отлетела душа «объекта», повалил густой снег. Избавившись от винтаря и стянув перчатки, я вышел из крайнего подъезда. Охрана суетилась около дубаря*. Никто даже не повернулся в мою сторону. За углом меня ждал «Опель», через три квартала я пересел на «Волгу». Потом меня долго вёз «Форд», а к аэропорту я подвалил на «Жигулях».

Теперь всё кончено. Я отдохнул, восстановил силы. Андрей получил мой гонорар, будет выдавать частями. Боится, что сорвусь, загуляю — всё-таки контуженный не один раз. Ладно, пусть делает, как хочет. А у меня новая проблема. Накатил опять стыд за провал в Турции. Чувствую, что должен загладить вину перед шефом. Для этого надо «намочить» без его распоряжения. Подарок на то и подарок — о нём не предупреждают.

Пусть не четвёртого октября, а первого декабря, но я обнулю полковника Ронина. За ним давно уже наблюдают ребята из московского филиала. Вот шеф обрадуется, если дело выгорит! Пусть у меня здесь нет «шинковки» с нестандартными пулями, зато имеется пистолет «ТТ». Одно плохо, что китайский, но уж какой есть. Я пристрелял его, сделал из нормального патрона разрывной — крест-накрест надрезал головку пули. Оружие я давно не жалею — на все стволы никаких слёз не хватит.

Я знаю о Ронине всё, что нужно. Помню, как расстреливал он наших ребят, как били их в легавках, как тушили о них сигареты. А ещё — сваливали в автобусы, как дрова, плясали на почках сопливых пацанов. Минц-Николаев, козёл, отказался кадрить дочку Ронина ради правого дела. Расслюнявился, гуманистом хочет выглядеть. Не виновата, видишь ли, она в проступках папаши. Но разве скошенная, как трава, молодёжь виновата в чём-то? Взрослые дядьки подрались, а её кровью залили панели и крыши.

И Октябрина Бабенко-старшая тоже ничего плохого не делала — только пожрать нам готовила. А жизнью поплатилась. Четверых детей сиротами оставила. Но Оксанка тоже не пожелала взять долг у Ронина. Поехала во Владик и сгинула там. Может, уже косточки её где-то гниют.

После этого шеф дал мне поручение разобраться с Рониным. Но приказал ждать до октября — следующей годовщины событий. А для чего? Когда есть возможность, надо мочить. Кто знает, где будет этот Ронин в октябре? А так я представляю, когда он станет возвращаться со службы к себе в Лефортово. Три цифры кода в подъезде полковника мне назвали. Это на Шоссе Энтузиастов, у Измайловского парка.

Станет он у меня, блин, вторым Кировыми — ровно через шестьдесят лет. Сегодня первое декабря девяносто четвёртого года. Кончится всё, как обычно, — дубарём. Отлежусь на другой хазе — не у Соньки. А потом скажу шефу: «Так и так, смыл его чёрной кровью праведную кровь наших ребят и девчат. Пусть другие ублюдки теперь дрожат. Давай наметим ещё кого-нибудь и завалим!»

Я успел услышать, как Сонька вставила ключ в скважину. Быстро закрылся в ванной, полез под душ. Сонька мне что-то крикнула, но я ответил, что ни черта не слышу. Она отправилась кухню выгружать авоськи и готовить. А я стоял под контрастным душем — как всегда, когда шёл работать. Ронина из остальных ничем не выделял.

Внешность его мне знакома. Такого громилу ни с кем не спутаешь. Тонированные очки он носит даже зимой. Есть у него чёрный атташе-кейс с кодовым замком. Наверное, сегодня полковник будет в штатском. Но мне его звёзды на погонах ни к чему. Генералом ему не быть, сколько бы ни дёргался. Я не дам палачу надеть лампасы, красные от нашей крови.

Хорошо, что поел до Сонькиного возвращения. Она бы усадила меня за поздний обед. Да напоила бы, расслабила. А потом в постель повела. Поскольку акция не обязательная, в любой момент можно отказаться. Неизвестно, конечно, как шеф на такое посмотрит. Ладно, если всё нормально пройдёт. А ну как нет?

Явки не готовы меня принять, и за границу не смоешься. Да ещё адвокаты нацелены на то, что объектом покушения будет «авторитет» или бизнесмен. Но покушение на жизнь милицейского полковника — дело совсем другое. Потому мне сегодня никак нельзя. И контрольный выстрел — обязательно. На всё у меня будет несколько секунд.

Ронин ведь, конечно, не станет от меня удирать, а примет бой. У него есть чёрный пояс по карате. И всяких вывертов он знает не меньше моего. А. может, даже и больше. Ему — сорок шесть, мне — тридцать. С одной стороны, я много моложе. С другой — опыта маловато. Одна наглость и кураж. Он-то тоже ствол носит постоянно. И применит, не задумавшись, так как всё время начеку.

Он ведь помнит, как год назад проливал невинную кровь. И ждёт «обратки»*, готовится к ней. Чей труп будет валяться на лестнице сегодня? Вполне вероятно, что мой. Если опознают, у шефа будут проблемы. Конечно, никаких документов я с собой не возьму. Но в морге-то усы и парик с меня снимут, покажут по телику. Кто-нибудь да узнает. И придётся Аське сообщать. Она меня два раза хоронила. Из Абхазии сообщили о моей гибели, потом из Москвы — в октябре девяносто третьего.

На задания я всегда одевался в чистое. Специально купил несколько пар финского белья. Поверх него — джинсы, свитер, «косуха»*, высокие кроссовки на искусственном меху. Шапку не взял — парик голову согреет. Лицо намазал кремом под загар. На руки надел перчатки, ствол положил в карман.

Приладил усы под нос и крикнул уже от дверей:

— Сонь, я на дело!

И, пока она соображала, а потом семенила к двери, вырвался на лестницу. Моча мне ударила в голову не по-детски.

В пути я всегда доступен. В моём «Саабе» цвета «форель» постоянно находится «дипломат». В нём — спутниковый радиотелефон для связи со всем миром — «INNARSAT-M». Кроме того, салон напичкан разной аппаратурой. К примеру, я спокойно могу следить за транспортом на трассе, по которой еду, без зеркала заднего вида — просто на мониторе. Под рукой, на всякий случай, имеется американская автомобильная радиостанция. Недавно поставил систему радиопоиска, только ею неудобно пользоваться в крупных городах.

Я утром вымыл «Сааб», почистил салон. Тогда ещё не собирался выводить его вечером. Но вот так захотелось Ронина ликвидировать — сил нет! Я внутренний голос слушаю — он ещё ни разу не подвёл. Я оставлю эту машину в гаражах у Южного Измайлова. Там агентство арендовало один ангар — под свои нужды. Возьму другие «колёса» и поеду к дому Ронина. Скорее всего, возьму самый неприметный «Москвич».

Там такой фокус — стёкла пуленепробиваемые. В шинах — «Лонг вэй» — наполнитель от проколов. Внутри — мощный мотор. Обманка не раз срабатывала, и я уходил от погони. Сейчас ехал к Центру по Шоссе Энтузиастов. Хорошо кругом — снежок порхает, небо чёрное, беззвёздное. На душе тихо-тихо.

А навстречу мне движется Ронин. У него «мерс» цвета «мокрый асфальт». Между прочим, совсем новый. Героям России, видно, и сейчас вручают машины вне очереди. Как в школьной задачке — объекты Б и Р сближаются, и в половине восьмого должны встретиться в подъезде на Шоссе Энтузиастов. Если удастся пристрелить полковника, будут долго гадать, кто это сделал.

Вряд ли догадаются, конечно. Подумают на каких-нибудь бандитов. Нас-то, защитников Дома Советов, считают покорными терпилами*. Ведь больше года прошло, а про акты мести в отношении карателей только старые патриотки сочиняют сказки. Если кто из них и откинул копыта, заслуги «защитников» в том нет. Они разве что приписать себе могут чью-то кончину. Вот, мол, народ наказал…

Я не распалял себя. Наоборот, хотел быть деловым, спокойным. Удары пульса — не чаще семидесяти. В таком сложном деле спешка ни к чему. Если кровь клокочет, лучше ехать обратно и не портить общее дело. Как суждено, так и будет. Если должен конец прийти, всё равно погибну — на следующем выезде. А может быть и так, как у одного коллеги. Несколько «горячих точек» прошёл, а погиб под рухнувшим потолком. Они в старом фонде жили. У жены — ушиб мозга, а Серёга — на Щербинском кладбище.

Интересно, где Ронина закопают? На Ваганьковском? Или на Кунцевском? Герой всё-таки, но на Новодевичку не тянет. Правда, могут увезти и на родину. Но это вряд ли. Полковник из глухой деревни, где давно не был, и односельчан не вспоминал. Стыдится многодетной своей семьи, где отец ещё до войны настрогал шестерых детей. Потом вернулся без ног и сделал ещё двоих. Последним и был нынешний полковник. А ещё через пять лет помер по непонятной причине.

Вдова ребят распихала по интернатам. Поскрёбыш пошёл дальше всех. Сделал ментовскую карьеру, имеет кабинет в Управлении. И уж, конечно, считает себя москвичом. Не для добрых дел он прибыл в столицу. Конечно, и преступного элемента много погубил, но и то не стоит капли крови убитых близ «Белого Дома».