Суженая императора (СИ) - Гэлбрэйт Серина

Шеритта заверяет, что фрайн Соррен Элиас если и появится в ближайшее время при дворе, то только на самом венчании и он, и его брат поостерегутся чрезмерно докучать мне своим присутствием. Однако некогда занимаемое Элиасами место таково, что надолго не опустеет и быстро найдёт нового хозяина. Мне придётся смириться, что за Элиасами явятся другие фрайны, другой род попытается укорениться на земле, где совсем недавно возвышалось могучее древо влиятельного северного рода. Они будут всегда, бьющиеся за титул придворного фаворита, грызущиеся за место подле имперского престола, вырывающие друг у друга символ наибольшего влияния, власти, полагаемой ими истинной. Так или иначе мне предстоит благоволить одним и отдалять других, поддерживать кого-то одного в ущерб другому, выбирать своего бойца и ставить на него. Если я желаю впредь держаться центра, то придётся искать тех, кто станет держаться меня, искать свою сторону, потому что склоняться к какой-либо из сторон, ныне меня окружающих, вряд ли возможно. Брендетта охотно, подробно, сама того не замечая, пересказывает всё, что ей о том известно – слухи, сплетни и информацию от отца, разбавляя их собственными домыслами. Порою она бывает не так уж и неправа, как можно подумать, слушая легкомысленную её болтовню. Я удивляюсь, откуда она столько знает, ведь при дворе Брендетта провела ещё мало времени и фрайн Витанский столицу давно покинул, обещая, впрочем, прилететь с супругой к венчанию.

Скоротечные зимние дни сменяют друг друга стремительно, оглянуться не успеешь, как он уже к закату клонится. Дворец заново заполняется людьми, да и в городе становится куда теснее, а стоимость съёмного жилья, по словам Илзе, поднимается выше заснеженных горных вершин, – среди араннов тоже хватает желающих хотя бы одним глазком взглянуть на императорскую свадьбу. Слухи о необычном пути четвёртой суженой к венцу кругами на воде расходятся по всей стране, приправленные пикантной специей наличия у этой не вполне уже девы ребёнка. И ребёнок тот не простое дитя, а публично признанный своим венценосным отцом первенец государя – да разве ж прежде боги допускали подобный недосмотр? Хорошо лишь то, что чересчур много народу съехаться-слететься в столицу попросту не успеет и ко дню пресветлого Северина прибудут только фрайны, обеспеченные быстроходными воздушными кораблями, и аранны из числа живущих недалеко от столицы и могущих себе позволить куда-то отправиться внезапно.

Прилетает чета Шевери.

И представители рода, увидеть которых я вовсе не ждала.

Глава 23

– Астра… – Стефан начинает и умолкает сразу, медлит, словно не решается продолжить.

– Что? – я смотрю на него вопросительно, не понимая причины внезапной этой паузы. – Что-то случилось?

Стефан приходит в мою спальню как обычно, вечером, тайно – если можно назвать тайной то, о чём известно всем, кто вхож в эти покои, если не большему числу людей. Кажется, за последние недели не было ни дня, когда бы он ночевал у себя, во всяком случае, я такого припомнить не могу. Поначалу, после подтверждения моего положения, я ожидала, что Стефан прекратит ночные визиты под предлогом отсутствия в том необходимости и из-за стремления не причинить ненароком вреда ребёнку, но нет, он является по-прежнему. Впрочем, на близости Стефан не настаивает, если у меня нет желания, то мне достаточно обозначить это словом или даже жестом, и мужчина просто остаётся в моей спальне на всю ночь. Сегодня же он немного задерживается, а когда наконец приходит, то замирает подле кровати, не торопясь раздеваться, и лишь глядит так, будто не вполне уверен, что мне следует знать то, о чём он намерен поведать.

– Что? – повторяю нетерпеливо, и сердце замирает вдруг от вымораживающего предположения. – Что-то с Мирой?

Я заглядывала к дочери по окончанию вечерней трапезы, и всё было в порядке, не может быть, чтобы…

– Нет-нет, ничего такого, – спешит заверить Стефан и делает шаг ко мне. – С Миреллой всё хорошо, я заходил к ней недавно.

– Тогда в чём дело?

Должно быть, это что-то важное, серьёзное. Мы ужинали в трапезной с вельможами, и едва ли Стефан стал бы говорить мне о чём-то действительно важном в большой зале, пред всем двором.

– Твои… – Стефан опять умолкает, отходит к креслу перед камином, садится. Я плотнее запахиваю халат, растревоженная мрачными предчувствиями, опускаюсь во второе кресло, стоящее рядом. – Ты говорила, род твоей матери не вспоминал о своей дочери с тех пор, как рассветники вернули её в Империю вместе с другими пленниками Хар-Асана.

– Так и было.

– Что с ней стало? Твоя мать когда-нибудь упоминала о том, что произошло? Как она… попала в плен?

– Она… – я тоже медлю, отчасти не решаясь поведать то, о чём мало кому рассказывала, отчасти не уверенная, что давняя эта история не затронет раны самого Стефана. – Мою маму, фрайнэ Альвину Линси, выдали замуж, едва ей восемнадцать исполнилось. В те годы род Завери ещё не гляделся усыхающим древом, не способным ни на земле устоять, ни семена новых всходов дать, а род Линси был не столь состоятелен, влиятелен и крепок, чтобы позволить себе чрезмерную переборчивость. Никто из них не метил высоко, и каждая сторона удовлетворилась предложенными условиями. Только отцу тогда уже было тридцать восемь, и в маминых глазах он был безнадёжно стар.

– Как и мне сейчас, – напоминает Стефан. – Считаешь меня безнадёжным ворчливым стариком?

– Нет, – я улыбаюсь невольно. – Однако и мне не восемнадцать. А мама не хотела идти под венец с фрайном куда старше её. Но кто в вопросах столь важных слушает юных дочерей, чьи пылкие сердца мечтают о взаимной любви? Родители обвенчались, мама вступила в род Завери и стала хозяйкой замка Завери, что близ эатских болот. Однако и года не минуло, как она… сбежала с молодым возлюбленным незнатного происхождения. Отец не бросился в погоню за неверной супругой, и никто не помешал им сесть на корабль. Они надеялись добраться до берегов Целестии и начать новую жизнь на её землях, под другими именами, но боги распорядились иначе. В море на судно напали пираты… Благодатные были милостивы к маме… если можно так сказать. Она была юной фрайнэ, недостаточно богатой, чтобы требовать за неё выкуп, однако слишком красивой и свежей, чтобы… попросту попользоваться ею и после продать задешево в каком-нибудь лимийском порту. Её сберегли до перекупщиков, продали им и те перевезли её вместе с другими захваченными женщинами через континент в Финийские земли… в те времена существовали тайные воздушные пути, по которым возили контрабандные товары и рабов… а оттуда на приграничные территории Хар-Асана. Там на одном из невольничьих рынков маму купил… тот, кто приходится мне кровным отцом.

Стефан слушает внимательно, не перебивая, любопытство в его глазах мешается с неявной, неясной задумчивостью.

– Он жил в небольшом поселении недалеко от тогдашней границы… наверное, живи бы он дальше, в глубине страны, и всё, совсем всё сложилось бы иначе. Мама стала служанкой в его доме… убирала, помогала на кухне… ничего большего он от неё не требовал, ни к чему не принуждал. Ничего из того, что любят живописать в самых порочных красках, говоря о пленённых харасанскими демонами женщинах, особенно те женщины молоды и красивы. Мама нечасто вспоминала о том времени… а о нём и того реже… но всё же однажды… всего раз… призналась, что они полюбили друг друга. Она забеременела, и он даже хотел её освободить и взять в жёны согласно законам его страны… а потом был священный поход рыцарей ордена Рассвета. Мама попала в число освобождённых из плена Хар-Асана, её, как и других, отправили в Империю на воздушных кораблях…

– Да, тогда ордену предоставлялись корабли, чтобы быстрее и с меньшими потерями перевозить рыцарей, вооружение и спасённых пленников, – замечает Стефан.

– И захваченные ценности, – добавляю я ровным тоном. – Мама вернулась во Франскую империю куда скорее, чем рассчитывала. На корабле она скрывала своё состояние ото всех, прятала округляющийся живот под свободными накидками. По прибытии её отправили к мужу, да и куда ещё отправлять мужнюю жену, если не к законному супругу? И отец принял её. С неверностью её, с безрассудством отчаянным, едва не стоившим ей всего, с животом, растущим от мало того, что семени чужого, так ещё и отравленного. И когда пришёл мне черёд на свет появиться, отец публично сказал, что я его дитя, плод, созревшей на ветви рода Завери. Разумеется, никто не поверил, что фрайнэ Завери, спасшаяся милостью Четырёх, не успела домой вернуться, как тотчас понесла, а потом прежде срока родила крепенькую девочку. Но жили мы уединённо, с каждым годом беднели всё больше, редко где показывались и оттого сплетни и слухи о моей незаконности по Эате расползлись, словно туман болотный, однако досаждали нам не сильно.