От ведьмы слышу! - Надежда Первухина

— Слушай, Сото… Вот что ты такое поешь? О чем эта пэсня?

— Эта песня есть о том, как один нгуни ушел из дома на охоту на целых двенадцать лун. А когда он вернулся домой с добычей, его старшая мвана уже умывала охломахаи другому нгуни.

— Вах! Все жэнчины одинаковы! И что он сдэлал с измэнницей?

— Он убил того нгуни и заставил свою мвану приготовить из его головы еду. И вырвал сердце у нгуни и заставил мвану съесть это сердце, а потом повел мвану на вершину самой высокой горы и сказал: «Стань птицей». И она летела долго-долго, пока не встретила камни…

— Вах! Какой страшный история! Твой нгуни настоясчий джигит!

…Сото и Ираклий сидели в «предвариловке» и маялись бездельем. Сменившийся дежурный, получив от князя некую мзду, принес невинно заключенным кой-какой снеди. Ираклий уминал сэндвич. Сото хрустел чипсами и смотрел, как за пыльным окошком камеры угасает день.

— Я слышал, что девочки сбежали, — сказал он и аккуратно припрятал пустой пакетик из-под чипсов в карман шорт. — Это хорошо. Значит, нас скоро освободят.

— Вэдь ты колдун, дарагой! — воскликнул Ираклий. — Сдэлай так, чтобы эти замки сами открылись и мы вышли из этого клоповника!

— Нельзя, — кратко ответил Сото.

— Пачему, дарагой?

— Злого духа Кусаи-Милицаи нельзя одолеть, так сказал мне нванга Авдей.

— Много он понимает… — Ираклий улегся на жестком топчане, закинул руки за голову и принялся печально напевать:

Я вчера бродил среди скал —Динамитный шашка искал…А нашел — летел далеко.Ты прощай, моя Сулико!

Был бы я простым чабаном,Пах бы я овечьим… молоком.А сидел в засаде в горах,То еще б сильнее пропах…

— Слушай, Сото! — повернулся он к колдуну. — Давай хоть пэсни петь, чтоб нэ так скучно сиделось!

Сото согласился. И из уст его полилась народная нгунийская песня, приведенная выше.

— Нет, дарагой! Эта пэсня слишком грозная. Другие знаешь?

Колдун кивнул и взревел дурным голосом, дирижируя руками в такт:

Silent night, Holy night, all is calm,All is bright.Round yon Virgin, Mother and Child,Holy infant, so tender and mildSleep in heavenly peace,Sle-e-p in heavenly pe-e-e-e-ace!

Ираклий растроганно всхлипнул:

— Откуда такой хороший пэсня знаешь? У нас в Кутаиси ее дома всегда на Рождество пели…

— К нам в племя давно-давно приезжал миссионер. Я тогда был little child. Он научил нас петь эта песня, говорить по-английски, а потом на нгуни напали бгваны-людоеды и похитили мистера Коннери…

— Эй, парни! — стукнул к ним в дверь дежурный. — Вы того, не шумите.

— А когда нас выпустят?! — заорал Ираклий.

— Выпустят-выпустят. Вот начальник отделения придет, беседу с вами воспитательную проведет, документы проверит, и утречком идите на все четыре стороны.

— Развэ начальники ходят на работу по ночам, а? Врешь ты все, участковый!

Дежурный хмыкнул:

— Наш только по ночам и появляется. Принцип у него такой. Так что не волнуйтесь. Скоро вы его увидите.

Дежурный потоптался еще у железной двери. Потом звякнул замок и молоденький сержантик проник в камеру с искательной улыбкой:

— Слышь, ребятёжь… Может, в картишки перекинемся? Пока главного нет и все спокойно…

Ираклий приободрился. В покере ему не было равных.

— В покер можно, — сказал он.

— Какой покер, братан? В «очко» сыграем на твои часики?

Князь хмыкнул:

— Можно и так.

— Я есть не знать правил этой игры, — заотнекивался колдун.

— А мы тебе объясним!

…Подполковник Людвиг Честнейший вошел под своды родного учреждения в настроении самом приподнятом. Его ждала прекрасная ночь. Он подумал, что, вероятно, подобные эмоции испытывает влюбленный мужчина, торопящийся на свидание: желание, предвкушение, жажда… Хотя по сравнению с эмоциями вампиров эмоции обычных людей все равно что мелодия мобильника супротив органной фуги Баха.

И даже то, что дежурный сержант нарушил дисциплину и вместо того, чтобы занимать свой пост в застекленной комнатке за пультом, отправился играть с задержанными в карты, сегодня не разгневало Мастера. И отсутствие патрульной группы тоже было благим знаком судьбы…

Его голод стал необычайно силен. Поэтому он выпьет троих: и тех парней и азартного сержантика. А потом инсценирует дело так: задержанные напали на дежурного, когда он принес им еду, ему пришлось одного оглушить электрошокером (отчего у преступника не выдержало ослабленное героином сердце), а другой в это время коварно задушил сотрудника шнурком от ботинка. Узрев же содеянное преступление, наложил на себя руки. Все гладко и объяснимо с человеческой точки зрения. И главное — никаких ненужных свидетелей: сегодня ночью волею случая из облеченных властью людей в отделении остались молоденький сержантик и он, Людвиг Честнейший.

Чтобы усилить наслаждение, надо оттягивать его наступление до самого последнего момента, когда и тело и разум будут окончательно затоплены желанием и придадут вампиру нечеловеческую мощь и скорость. Поэтому Людвиг не торопился в камеру. Он внимательно просмотрел доклады подчиненных, сводки происшествий за истекший день, и вдруг его словно хлестнуло по глазам солнечным лучом…

Марья и Дарья Белинские…

Хулиганство в общественном месте…

Мило.

Очень мило.

Вот как, оказывается, проводят невинный досуг дочки небезызвестной ему ведьмы.

Людвиг неуловимо переместился к женской КПЗ, но там было пусто. Собственно, он и не надеялся на то, что эти девчонки окажутся здесь. Прошляпили подчиненные! Бездари! Ведь окажись в его когтях дочки этой ведьмы — это был бы такой козырь!..

Людвиг скрипнул клыками и бесшумно подошел к двери камеры, за которой, судя по звукам, шла азартная игра.

Пора положить конец азартным играм.

Голод пронзил его словно электрический разряд.

Подполковник Честнейший вошел в камеру, не затрудняя себя открыванием двери.

…Они всегда боялись его. Когда к ним приходило понимание, кто на самом деле стоит перед ними. И изначальный мистический ужас заполнял их сознание. Лишал возможности двигаться, говорить и уж тем более — сопротивляться. Так они становились жертвами, покорно, даже с каким-то мучительным наслаждением подставляя ему свои шеи…

В этот раз было почти так же.

Почти.

Когда Людвиг Честнейший словно призрак возник в скудно освещенной пятнадцативаттной лампочкой камере, первым его, конечно, заметил дежурный сержантик (фамилию его Мастер все не удосуживался запомнить. Да и ни к чему теперь фамилия жертве). Сержантик пискнул: