Кондор улетает - Шерли Грау

Брюки врезались в живот все больнее. Он заерзал.

Она больно укусила его сквозь рубашку.

— Перестань, черт подери!

Она укусила его еще раз, а потом, увернувшись от его занесенной руки, стиснула зубами мочку его уха.

Она стискивала зубы все сильнее, и по его шее прокатывались волны боли. И вдруг по всему телу разлился жар. Жгучий. Давно знакомый. Слепые объятия во тьме…

— В следующий раз, — сказала она, — все-таки снимай брюки. Молния царапается, да и синяк от пряжки — не большое удовольствие.

Он почти ее не слышал.

— Послушай, — сказала она. — Меня ведь ждет такси.

— Я с ним расплачусь. — Он еле ворочал языком. — Сложим твои чемоданы ко мне в машину.

Она быстро одевалась.

— Я пойду с тобой.

Пока они шли по длинному бетонному пирсу, он не выпускал ее руки. И в машине всю дорогу домой.

— Разве ты не рад, что ошибся?

— Может, у меня выходит только с тобой.

Он играл пальцами Маргарет, тянул их то туда, то сюда.

— Больно, — сказала она.

— А может, мне это нравится.

— А может, мне это не нравится.

Она начала вырывать руку, но он только сильнее ее сжал.

— Послушай, — сказал он, — почему бы тебе не переночевать у меня?

— Нет. — Она с мягкой улыбкой покачала головой.

— Ну, пожалуйста.

— Подумай, что скажут соседи.

— К черту соседей!

Она наконец высвободила руку.

— Наверное, за все время, пока ты гонялся за юбками, туда ты никого не приводил?

Он сказал медленно:

— По-моему, это должно тебе польстить.

— О, конечно, — сказала она, — но я добропорядочная разводка и вернусь в отцовский дом.

Они молча ехали вдоль Нового канала с застойной, замусоренной водой. Потом Роберт сказал:

— Я переночую у тебя. В этом сараище кто заметит? Да и Старик уехал в Порт-Беллу. Сегодня же четверг, ты не забыла?

Она сморщила нос. Он разглядел эту гримаску даже в темноте.

— Ну, зачем тебе надо, чтобы кто-то у кого-то обязательно ночевал? Не глупи.

Я все испортил, думал он.

В отношениях с женщиной нельзя пускать в ход нажим — тут нужна легкость, мимолетность. Настаивай на своем — и они начнут думать о последствиях. Попробуй действовать нахрапом — и они решат, что дело нечисто. В таких случаях требуется только легкое, ласковое прикосновение сказочной волшебной палочки.

Утром, еще не совсем проснувшись, но заметив светлую полоску по краю опущенной шторы, он позвонил ей.

— Что случилось?

Он услышал позвякивание фарфора. Она завтракала.

Еще одна ошибка. Да что это с ним?

— Я хотел убедиться, что с тобой ничего не случилось.

— Конечно, со мной ничего не случилось.

— Теперь я это знаю.

Маргарет с хлюпаньем глотнула.

— Во всей Мексике я ни разу не пила приличного кофе. Паршивая страна. Послушай, Роберт, я всегда думала, что это женщине полагается звонить на следующее утро и говорить что-нибудь вроде: «Правда, было чудесно?» или «Когда мы снова увидимся?»

Он покраснел от обиды и злости.

— Да, конечно, — сказал он. — Но я знаю, где мы снова увидимся.

Она опять засмеялась.

— Нет, дружочек, в конторе ты меня сегодня не увидишь. Я еду в Порт-Беллу.

— Что тебе там понадобилось?

— Повидать сестру, — сказала она и повесила трубку.

В это утро все шло из рук вон плохо. Он никак не мог встать. И только мысль о том, что скоро должны явиться невидимые домохранители Анны, наконец согнала его с постели.

Он опоздал, но все равно он поехал не в контору. Он поехал в яхт-клуб, нетерпеливо лавируя в утреннем потоке машин. Он почти бежал по бетонному пирсу в ярком свете позднего утра. (Вчера в безлунной тьме он шел тут с Маргарет — и сейчас он словно все еще ощущал теплоту ее руки, нежность кожи, хрупкость костей, сжатых его пальцами.) На яхте он сразу пошел в каюту. И почувствовал ее запах: неподвижный, застоявшийся воздух был весь им пропитан. Ее бокал стоял на столике. Он взял его, увидел след губной помады, потер его об щеку, а потом о губы. Он убрал бокал на место в шкафчик, не вымыв его, и подошел к койке: полотняное покрывало еще хранило отпечаток ее тела. Он долго смотрел на покрывало, не касаясь его, потом налил себе виски, сел напротив и начал медленно пить. Снова наполнил бокал и вернулся на прежнее место. Допив, он вымыл бокал и убрал его.

Возвращаясь в город, он тяжело привалился к дверце, безучастно глядя на знакомые улицы. Он потер подбородок и обнаружил кое-где щетину — бреясь, он слишком торопился. Ну, не идти же в таком виде в контору. Он продолжал теребить жесткие волоски и, садясь в парикмахерское кресло, уже мог бы поклясться, что они длиной в палец, не меньше.

В контору он явился только к полудню. Его секретарша подняла на него глаза, поколебалась и ничего не сказала.

— Проспал, — сказал он.

— Да, сэр.

От него пахло парикмахерским одеколоном. Этот запах чрезвычайно ему не нравился. Несет, как от гробовщика, подумал он. Приторно-сладким. Внезапно он громко захохотал.

На этот раз секретарша даже не подняла глаз. Она аккуратно раскладывала бумаги на его столе.

Роберт принялся машинально подписывать письма, как всегда поражаясь размерам империи Старика.

Разнообразие интересов «Эспленейд энтерпрайзез» было удивительным, Роберт вздохнул — нарочно не придумаешь! Аптеки в Чикаго, фабрика игрушек в Атланте, яблочные сады в Нью-Джерси и Виргинии, тысячи две акров под хлопком в Миссисипи, три небольших банка в разных уголках страны, половина модного ювелирного магазина в Сент-Луисе. А через участие в разных других корпорациях еще и небольшая газета, нефтяные промыслы, телевизионная станция, доходные дома на Лонг-Айленде… И Старик внимательно следил за всем этим, с безошибочной точностью ставя то на одно, то на другое или на все вместе в игре против остального мира.

У меня такое ощущение, что я захлебываюсь, думал Роберт.

Он перехватил внимательный взгляд секретарши.

— Усталость на поле боя, — сказал он.

Другой такой абсолютно непривлекательной женщины ему никогда не приходилось встречать. Остренькое, словно изможденное, личико секретарши, ее щуплое тело приводили ему на память обитателей концлагерей, которых он видел в Германии. Да ест ли она или считает это излишним? — вдруг подумал он. Она была безупречна, она была идеальна, она была ничто. Мисс Джонс. Существо женского пола, как свидетельствует «мисс». Вид «человек», как свидетельствует «Джонс», Мисс Джонс — и все. Деловитая, разумная тень, которая ходит, говорит, печатает на машинке, отвечает на телефонные звонки, рассортировывает квадратные мили всяких бумаг. Вы удивительны, мисс Джонс. Женщина, нарисованная ребенком, плоская и бесцветная.

— Мисс Джонс, — сказал он. — Вы замечательная секретарша.

— Благодарю вас, сэр.

В ее голосе не слышалось никакого удовольствия.

Как умудряется Старик следить за всеми этими операциями? И сумеет ли он справляться с этим сам?

В подобные минуты он терялся от ужаса, Как он сможет заменить Старика, если даже не помнит всех фигур в игре? Но ведь рядом будет Маргарет. Маргарет поможет.

Он уставился в грязное окно, задумчиво покусывая кожу на запястье. И вдруг подумал: Энтони, мой сын. Сын, которого я потерял.

На автобусной остановке ждала стайка учениц монастырской шкалы. День какого-то святого — их распустили после первых уроков, и вот они возвращаются домой в полдень, плиссированные темно-синие юбки нетерпеливо колышутся… Энтони сейчас учился бы в старших классах. Энтони назначал бы свидания вот таким девочкам. Дышал бы их дыханием, томился бы от желания укутаться в их кожу, их прекрасную глянцевитую кожу…

У него самого защемило внутри. Чего ты лишился, Энтони, чего мы оба лишились…

За его спиной мисс Джонс сказала:

— Вы не забыли о совещании со Снайдером?

— Нет.

— Папка у вас на столе.

— Спасибо, мисс Джонс.

Он так стремительно начал листать бумаги, что они соскользнули под стол. Мисс Джонс быстро и безмолвно подобрала их.

— Еще некоторые дополнительные сведения об ист-даунской группе. И кстати, купчая на участок старика Моргентау, по-видимому, в полном порядке.

— Благодарю вас, — сказал он.

Что это еще за участок Моргентау? Ну, ни малейшего воспоминания. Конечно, он знал, но забыл.

Роберт подошел к окну и поглядел вниз на запыленные деревья вдоль улицы. Девочки уехали — все эти прелестные кусочки живой кожи. Он оглянулся через плечо. Мисс Джонс все еще ждала, все еще не уходила.

— Мисс Джонс, — сказал он, — позвоните, пожалуйста, всем, кому следует, и скажите, что я не могу быть на сегодняшнем совещании. Если они захотят его перенести, ну, так… пусть назначат день, когда в городе будет мисс Маргарет или мистер Оливер. Но не я.