Кондор улетает - Шерли Грау

Шерли Энн Грау

От издательства

Шерли Энн Грау родилась в 1929 году в Новом Орлеане. В 1955 г. вышла первая ее книга — сборник рассказов «Черный принц», затем романы «Суровое синее небо» (1958) и «Дом по улице Колизей» (1961). В 1964 году увидел свет роман «Стерегущие дом», принесший автору Пулитцеровскую премию. Русский перевод романа публиковался журналом «Иностранная литература» в 1969 году.

Все творчество талантливой писательницы связано с американским Югом, где она живет и поныне. В предлагаемой советскому читателю книге «Кондор улетает» (1971) Грау снова обращается к важнейшим проблемам жизни американского общества и среди них — к негритянской проблеме, которая на Юге звучит особенно остро.

В центре повествования — история трех поколений семьи новоорлеанского миллионера Томаса Генри Оливера, прошедшего пресловутый «американский» путь от нищеты к богатству. На сей раз это путь от вора-карманника до контрабандиста, от хозяина казино и публичного дома до владельца нефтяных промыслов, банков, обширных земельных участков и т. д. События и характеры даются автором в оценке негра-дворецкого Стэнли, который противопоставлен в книге белым богачам — хозяевам Америки. В конце концов Стэнли покидает дом своего господина, не желая иметь ничего общего с миром наживы и алчности, где достоинство человека определяется только деньгами.

Таков идейно-художественный итог романа Грау, ставшего заметным явлением современной литературы США.

КОНДОР УЛЕТАЕТ

(Роман)

Стэнли

Я? Кто я? Пустое место. Ноги, которые доставляют к столу обед, пальцы, которые держат поднос с коктейлями, руки, которые ведут машину. Я — глаза, которые не видят, и уши, которые не слышат.

И я невидим. Они смотрят на меня и не видят. Когда они идут, я должен догадаться куда и вовремя убраться с их пути. Ведь если они наткнутся на меня — на шесть футов черной кожи и белой кости, — то уже больше не смогут притворяться, будто меня тут нет. И мне придется искать себе другое место.

А этого мне очень не хотелось бы. Потому что другого такого места нет. Во всяком случае, в наших краях. Сейчас я зарабатываю больше любого белого в Галф-Спрингсе. Галф-Спрингс — это городок, где я родился и где, как говорится, меня холили и лелеяли, хотя не помню, чтобы мать очень уж о нас заботилась. Она словно бы не замечала, есть мы или нет. Я всегда удивлялся, как мы не умерли с голоду во младенчестве. Ну да возможно, тогда материнский инстинкт у нее был сильнее, — то есть наверное так, не то меня бы здесь не было. Но я же начал про свое место. И про деньги. Главное — деньги. Я ведь сказал: в городке четыре тысячи жителей, а я зарабатываю больше любого. Ну, разве меньше доктора. Но ему-то еще надо получить по счетам, а это не всегда просто. А я по первым числам получаю все, до последнего цента. Триста долларов в неделю, ну и дополнительно кое-что. Неплохо для черномазого, а? Ради этого я готов оставаться невидимкой и не попадаться им на дороге.

Да и вообще что мне за охота терять место и идти работать? По-настоящему работать? Здесь и дела труднее нет, чем проехать двести миль до Нового Орлеана. Ну и конечно, каждый день приходится ездить в Порт-Беллу — ближайший городок, до него всего час езды — или в аэропорт в Коллинсвиле. Им тут не сидится на месте, то они уезжают, то приезжают, ну, я и вожу их туда-сюда. Но скоро в северной части поместья будет закончена взлетная дорожка, и их самолеты будут садиться там, и возить их мне надо будет куда меньше. Вот такая у меня работа, если вы меня поняли.

А на днях мистер Роберт (это он меня нанял, когда я стоял на перекрестке) посмотрел на меня, пожевал губами — он всегда так делает, когда обдумывает что-то, — и сказал: «Стэнли, тебе же пара пустяков выучиться водить самолет. Зрение у тебя хорошее. Сейчас все дураки летают. Что скажешь?»

Ясно, что я сказал. И вот теперь два раза в неделю уезжаю на полдня в Коллинсвиль, беру там уроки у одного чудака на аэродроме. Его нашел мистер Роберт. Когда я получу права, мистер Роберт купит мне самолет. «Небольшой самолет вроде „Команчи“». Ну, я, конечно, только киваю. Значит, полетаем. Научусь, это все у меня хорошо получается. Эта семейка коллекционирует самолеты, У мистера Роберта их два, считая «Эйркоммандер», который он купил на прошлой неделе; у мисс Маргарет свой самолет, и с пилотом, только она не любит летать. А взлетную дорожку в лесу строят такую длинную потому, что там будет садиться реактивный самолет Старика — «Джетстар» или как его там. Мне бы на нем полетать, но я знаю, что этого не будет. Для него у них есть два белых летчика.

Но неважно, все-таки я буду летать. А ведь когда меня из школы забрали в армию, об этом и думать было нечего. Тогда черных летчиков и в заводе не было. Так что помчусь я в голубой простор на сорок пятом году.

Вот еще причина, почему я не ухожу. Среди многих прочих. Например… может, мистер Роберт позволит мне брать свой вертолет. Он купил его три года назад и садился прямо за розарием, на краю поля для гольфа. Прилетал и улетал по четыре-пять раз в неделю. Пока его жена не сказала, что ветер ломает розы и азалии, а она столько лет их выращивала. Раза два он брал меня с собой. Мне понравилось — словно в лифте поднимаешься. Конечно, он даст мне управлять вертолетом, вот только права получу. К тому времени вертолет ему надоест, он и так уж не часто им пользуется. Он держит его в аэропорту Коллинсвиля, чтобы развлекать своих девочек. Миссис Лоример, например. Он садился прямо на пляже перед ее домом, не знаю, как в прилив не попал. Наверное, рассчитывал время.

Эх, скорее бы! Черный человек-птица!

Теперь поняли, какая у меня работа? Одно слово — необычная. Попал я йода потому, что мне повезло, а остаюсь тут, потому что умею соображать. Мне, конечно, повезло, что мистер Роберт подошел ко мне, когда я стоял на углу в Коллинсвиле и смотрел, как таксист берет пассажира, приехавшего с поездом из Нового Орлеана. «Тебе нужна работа?» — спрашивает он. А я отвечаю: «Да, сэр». Опять везенье — я же мог ответить и другое. Например: «Я только что демобилизовался, денег у меня хватит месяца на два, жена у меня лучше не надо, и работать я пока не собираюсь». Но я сказал «да, сэр», словно еще служил в армии. И вот я здесь.

Что ж, я вроде не прогадал.

Они взяли и Веру, мою жену. Почти пятнадцать лет назад. В налоговых документах она значится помощницей экономки. Бывают же должности, черт побери. Она приходит каждое утро в девять, перекладывает в шкафах белье и встряхивает саше, чтобы лучше пахло. Потом заходит поболтать к сиделке Старика — последние пять лет это мисс Холлишер. Потом Вера ходит по дому и проверяет, не нужно ли где подновить стены и двери: если нужно, она зовет маляра. Потом обходит дом снаружи, выискивая, где облупилась краска и где надо заменить доски. Дом Старика всегда в безупречном состоянии — ни пятнышка ржавчины, ни трещинки, ни вмятины, ни следа каблука на натертом полу. Старик умирает красиво. Так, во всяком случае, говорит Вера. Закончив обход, она возвращается домой. В час дня она уже всегда дома. За это ей платят девяносто долларов в неделю.

Раньше Вера нигде не работала. Это мисс Маргарет взбрело в голову. Я не думал, что Вера согласится, и прямо так и сказал, но мисс Маргарет стояла на своем: «Я сейчас ей позвоню». А от телефона она вернулась, ухмыляясь до ушей. Вера мне не сказала, что она ей говорила, но они тут умеют уговаривать, если ты им нужен. И дадут тебе все, чего захочешь. Они купили нам два дома — один в Новом Орлеане (на то время, когда семья туда приезжает) и один в Коллинсвиле, где мы теперь, собственно, и живем. И тот и другой — подарок к рождеству. Но дело тут в том, что мы им нужны — и Вера, и я. А если им что нужно, так они за это платят.

Жаль, у меня нет сынишки, а то бы они и его взяли. И все было бы в одной семье.

Я говорю: надо бы все-таки уйти. Двадцать лет на одном месте — срок достаточный. Но не ухожу.

До сих пор помню, каким ошалелым я был первые месяцы. Все время глаза таращил — и в новоорлеанском их доме, и в Порт-Белле. Да неужели это я, черномазый мальчишка из Галф-Спрингса, штат Миссисипи, расхаживаю среди всей этой роскоши?

И наконец, сам Старик, мистер Оливер. Ему скоро будет девяносто пять, а первый сердечный приступ случился с ним лет тридцать назад, так я слышал. Когда я к ним поступил, он еще держался молодцом, но потом у него был удар, и он так и остался парализованным. Но не думайте, с головой у него все в порядке. Все свои деньги он сам нажил, начав на пустом месте. Порой мне чудится, что дом этот построен из пачек долларовых бумажек, а порой — что дорожки вымощены золотыми самородками. Иногда вдруг словно блеснет что-то или сверкнет, точно лезвие… Но не в этом дело. Старик все сам нажил и продолжает наживать. Даже когда он так устанет и ослабеет, что телефонную трубку я ему к уху прижимаю, он все равно думает, планирует и притягивает к себе деньги, как магнит. Худой, высохший старикашка сидит день за днем в специально для него изготовленном кресле в специально для него построенной оранжерее (в теплом сыром воздухе ему легче дышится) и смотрит, как порхают в гигантской клетке специально для него купленные птицы.