Как рушатся замки (СИ) - Вайленгил Кай

Тень прильнула к ней со спины и зажала рот.

«Тише».

«Ти-и-ише».

Она почувствовала ласковый поцелуй на щеке, прохладную хватку на запястьях. С потолка закапала тёмная вязкая жидкость; она же хлынула из слива, полилась из раковины. Эйвилин попыталась встать, но поскользнулась, ударившись локтями о эмалированное дно. Тень навалилась сверху, придавив затылком к ванне. Девушка забарахталась – чёрная жидкая дрянь достигала подбородка.

«Отпусти…».

«Позволь…».

«Не противься».

«Мы – одно и то же».

Сознание мутнело. Она захлёбывалась.

— Нормальные девочки принимают душ без одежды, маленькая госпожа.

Волшебник встал в проходе. Эйвилин стряхнула оцепенение и поняла, что находилась на прежнем месте. Горел свет. Никаких царапанья и чёрной жидкости.

— Ты забеспокоился, что я одета, и ворвался без стука, чтобы напомнить раздеться?

Отсутствие пиджака и закатанные рукава не придавали ему «домашний» вид: он напоминал неприлично богатого коммерсанта, заскочившего в бар пропустить стаканчик. Ему подходила атмосфера борделя, который они в спешке покинули: подобных клиентов в нём, наверное, обслуживали пачками.

— Было незакрыто.

Хихикнув, принцесса протянула к нему руки.

— Помоги. Тут скользко.

Сонхи не противился её странной, неожиданной просьбе. Походка у него мягкая, плывущая – он будто ходил по облакам, не боясь оступиться или запнуться. Эйвилин сама подалась ему навстречу и, ощутив на коже горячее касание, вскинула голову. Лисьи зрачки сузились. Он высматривал в ней нечто – невидимую перемену.

— Я тебе нравлюсь? – спросила она вполголоса.

Тени торжествующе скреблись под рёбрами.

Волшебник наклонился ближе. Ладони скользнули по обнажённым плечам, одна из них легла на затылок. Его губы почти прижимались к её. Дыхание замерло – и девушка, улыбнувшись, сжала его рубашку в кулаке.

Он пропустил её волосы сквозь пальцы.

— Мне известна история, которая начиналась точно так же, – безмятежно проговорил он и, подхватив её, поставил на пол.

В дверях он остановился.

— За месяц до падения империи я вытаскивал девушку из этой же ванны. Она голой сидела под струёй ржавой воды – вся избитая, изрезанная, как тренировочный манекен. И не плакала, не ругалась. Совсем ничего. А взгляд пустой. У покойника в нём и то больше блеска, уж поверь.

Он подтянул галстук. Поправил воротник.

— Тебе знакома эта девушка, маленькая госпожа?

«Квартира принадлежит Лис», – крутилось на языке. Сонхи не дал ей раскрыть рот.

— Ты в курсе, что с ней сотворили?

— Нет. Откуда мне знать? – Тень хохотала: она сразу догадалась, куда он клонил.

Волшебник хмыкнул.

— Разумеется – откуда? Тебе же не докладывали в подробностях о том, что случилось с девочкой, которую твоими стараниями объявили преступницей и арестовали.

— Ах вот ты о чём, – прищурилась она: – Всё ждала, когда ты упрекнёшь. Оказывается, старый демон умеет сочувствовать?

— Ещё как, – подтвердил он. – Куда ни плюнь, я везде исключительный случай.

— А мне всё равно, что с ней случилось, – бросила принцесса. – Она и была преступницей. Это весело, не находишь? Я как будто не соврала о ней.

— Не сомневаюсь. У смертных талант вредить себе подобным. К твоему сведению, вы худшее зло в мирозданье.

— Мне рыдать от раскаяния? – с язвительной интонацией осведомилась она. – На совесть давишь?

Он поднял руки в примирительном жесте. Или манипуляция должна была так восприниматься, но ни его выражение, ни дальнейшие слова не подтверждали миролюбивый настрой:

— Увольте. Вопросы совести меня не касаются. Тебе с ней жить. Я всего лишь предаюсь воспоминаниям… своего рода развлечение. С возрастом возникает склонность к сентиментальности.

Принцесса поняла его. Поняла с первой попытки, едва он заикнулся о девушке. Её пробивало на смех. Над самой собой. Над положением, в которое они, ничегошеньки не подозревая, вляпались. Неприятным его не назвать. Абсурдным – да, пожалуй. Это как если бы паук запутался в собственной паутине, а после, не разобравшись, принялся лакомиться своими же внутренностями.

Она прыснула и прикрыла рот ладонью. Вот оно что! Ей не померещилось! Там, в беседке… Однозначно Элерт не мог не заметить. Скорее всего, он убедился ещё в тюрьме.

Злости не возникало. Хотелось даже пожалеть – ненадолго в ней пробудился человек, – но необъятная, расползавшаяся до кончиков пальцев радость заглушала другие чувства.

— С каких пор мертвецы по земле расхаживают? – Она склонила голову набок. Скрежет приближался: его звучание усиливалось, нарастало, множилось. Теперь он не принадлежал единственному источнику.

Сонхи коротко и напряжённо оглянулся на окно, за которым чернела глухая ночь. Услышал?

— Труп на бумаге не всегда труп по факту. Кто тебе сказал, что она умерла? – нарочно растягивая гласные, изрёк он. – Министр? Извини, королева, твой охотник принёс тебе лёгкое и печень молодого оленя.

— Не только меня провели, – прошептала Эйвилин.

На её вызывающий тон волшебник с упоением втянул воздух. Его глаза потемнели.

— Тебя обманули. Ему не раскрыли правду. Разница огромная.

— Хорошо. Прекрасно! Пусть так! – выпалила принцесса. – Я поверила на слово – мой просчёт. В моем случае проверить затруднительно. Почему же наш доблестный рыцарь свято убеждён, что она мертва? У Элерта есть дурная привычка: он ни за что не поверит, если нет неопровержимых доказательств. Непроработанные проблемы из детства, знаешь ли. С доверием.

За полмесяца, быстро пролетевшего с их знакомства, она наблюдала разного Сонхи: весёлого, растерянного, кокетливого, раздражённого, – но выражение, живо отразившееся на его красивом лице, не поддавалось описанию. То ли злость, то ли скорбь – нечто похожее она увидела, когда он заговорил о вмешательстве богов в людские судьбы.

— Ему доказательства без надобности: её показательно пытали перед ним. Не ради признания. Не из-за позиции, которую он обозначил перед арестом. – Покосившись на неё, волшебник прищёлкнул пальцами: – Да-да-да. Тебе не сообщали об аресте. Спешу запоздало обрадовать. Гордись, милая принцесса, с твоей подачи – до того, как вскрылась связь мальчика с революционерами, – его упрятали в застенки. Угадаешь почему?

Эйвилин смолчала. На площади, случайно подслушав беседу двоих товарищей, она осознала, насколько её отгородили от правды накануне падения империи. В Летнем дворце, спрятавшемся от кипящей Сорнии за горными хребтами и стеной леса, не слышали ни о приближении к столице Азефа Росса, ни о заключении Элерта Катлера, ни о беспорядках, переросших в кровавые бои народа с легальной властью. До них не успели донести известие о предательстве целых батальонов регулярной армии. В тюрьме потом узнала: солдаты отказывались стрелять по толпе и, наплевав на присягу, обращали оружие против командиров. Отдельные части дезертировали прямо с полей сражений, чтобы затем перейти на сторону антимонархистов. В стране царил хаос, а знать присыпала его пудрой: скоро всё наладится, мятежников вот-вот разгонят, у Росса нет сил противостоять мощной государственной машине с её военно-карательным аппаратом. День за днём принцесса, стоя на развалинах империи, задавалась одним и тем же вопросом: в какой момент они минули точку невозврата? Ответа никто не давал.

Медленно сглотнув ком, она выдавила:

— Он заслужил. Жаль, что его не повесили. Почему, кстати?

— Верёвка оборвалась.

Она бы посмеялась, но никто не шутил. Волшебник провёл по воздуху указательным пальцем: свет лампы потускнел, и от неё отделилась золотистая нить, похожая на ту, что тянулась за колдовской бабочкой в повозке. Повторяя движения Сонхи, она сплеталась в петлю, чтобы затем быть накинутой на шею девушки. Подыгрывать его комедии она не собиралась, потому развеяла волшебство небрежным взмахом.

— На второй раз верёвки не хватило?

— И второй раз оборвалась, – просиял фальшивой улыбкой он.