Как рушатся замки (СИ) - Вайленгил Кай

До недавнего времени.

Отец повторял: сила вредна, из неё нельзя извлечь пользу и поэтому правильнее запереть насовсем. Матушка не спорила, но, оставаясь с дочерью наедине, твердила: такая сила – не проклятие, а дар, от неё невозможно избавиться или спрятаться; когда-нибудь она всё равно потребует от Эйвилин принять её или поглотит без возврата.

Теперь девушка понимала, о чём они говорили, и не соглашалась с обоими. Её способности – дар, но опасный, непредсказуемый, неуправляемый. Она вспоминала растерянный вид волшебника; солдат на коленях; щупальца, сжимающиеся на шее милого Элерта. Чувство восторга – их жизни пульсировали в её хватке: чуть надави – лопнут, словно воздушные шарики.

Темнота не пугала – она звалась её другом.

Сонхи догадывался. Не со дня присяги – раньше. Он намекал на это, упоминая о знакомстве с матерью. Тогда принцессу задела нескрываемая неприязнь – какой-то прохвост не имел права осуждать первую женщину в государстве. Пусть даже мёртвую. После, отлёживаясь в «конспиративной» квартире Лис с ужасной слабостью, она ловила себя на мысли, что за всякой ненавистью крылась причина. Волшебник обозлился на матушку не от скуки, но, сколько она ни спрашивала, он мастерски увиливал от прямого ответа. Ситуация его забавляла.

— Чему ты радуешься? – вяло осведомилась Эйвилин, грея руки о горячую кружку чая.

С приходом мокрых снегов температура ощутимо опустилась. Ветер задувал под раму, комната промерзала. Перед отъездом Лис раздобыла ей шерстяные носки, телогрейку и большой пуховый платок, наказав Сонхи следить за её здоровьем. Принцесса болела редко, и забота совсем не трогала: девчонка хлопотала не из-за сострадания – всего лишь хорошо выполняла работу и не хотела отдавать заказчику «испорченный товар». Волшебник, в свою очередь, тоже помогал не по-дружески: ему пообещали немало заплатить за услуги няньки-телохранителя. В полтора раза больше первоначальной суммы.

Её единственный собеседник повесил на вешалку шляпу. Сегодня он нарядился в костюм-тройку медового цвета – почти как его глаза. Того и гляди хлопнет в ладоши – и мрачная квартирка в захолустном кантоне трансформируется в бальную залу с роскошными люстрами, длинными столами с закусками и оркестром. С настоящей обстановкой он не сочетался.

— Лис возвращается, – изрёк наконец, опустившись на стул и бросив поверх книг перчатки. – Телеграмму прислала.

Это означало, что скоро Эйвилин освободят из импровизированной тюрьмы, которую они умудрялись величать «безопасным местом».

— Значит, радуешься освобождению от меня?

Вынув из рукава чашку мастера Сёнку Ра – из того самого сервиза, что принцесса испортила в повозке, – волшебник налил себе чая. Сумрак, как кружки Лис, тоже не пришёлся ему по вкусу – он щёлкнул пальцами, и под потолком вспыхнули обожаемые им огоньки в форме шестиконечных звёзд. Лишь возле Эйвилин темнота не расступилась: магический свет вокруг неё сразу таял.

«Позёр», – поморщилась девушка. Ни разу не упускал случая продемонстрировать фокусы, хотя необходимости в них не возникало. Притом после истории со взрывом он заметно сдал позиции: колдовал понемногу, за кармины брался в порядке исключения, порой не «удерживал» маскировку и являл истинный облик – с ушами, хвостами и когтями. Утрата контроля в основном сопровождалась лёгким раздражением, и девушка с усмешкой наблюдала за мечущимися туда-сюда хвостами. Прямо кот, а не древний лис-оборотень.

— Радуюсь пополнению банковского счёта. – Она приподняла бровь, и он, отхлебнув, добавил: – Предстоящему. По крайней мере, я точно уверен, что наниматель внёс аванс и двадцать процентов сверху. Работодательница у нашей Лис что надо: у любого скупердяя деньги выманит.

— Вам с ней общий бизнес бы открыть. После твоей так называемой помощи Лис придётся милостыню просить.

— Не преувеличивай, маленькая госпожа. Лис достанутся двадцать три процента. Вполне достойное вознаграждение за труды.

— Дай угадаю: тебе достанется всё остальное?

— Мимо. Агентству отойдут сорок пять, а мне полагаются тридцать два.

Эйвилин закатила глаза.

— И вас не смущает, что Лис проделала основную работу?

— Нет.

Его действительно ничего не смущало. Он преспокойно попивал чай из фарфоровой чашки, пока его подруга-сообщница шаталась где-то на краю карты в поисках неизвестно чего. Схожего настроя, видимо, придерживалась загадочная Матушка Мэм, раз после злоключений подчинённой позволяла себе отобрать у неё столько денег. Такому бессердечию впору позавидовать. Или умению вести дела трезво – без симпатий и предвзятости.

— В вас вообще есть человечность?

Сонхи опёрся локтями на стол, положив подбородок на сомкнутые в замок пальцы, и одарил её обворожительной, нечитаемой улыбочкой.

— А в тебе, маленькая госпожа?

Она отвернулась. Стекло запотевало, по нему стучал дождь. От волшебника постоянно исходило тепло. Не только из-за огня, который он по приходу разжигал в печи: демоническое пламя быстро накидывалось на отсыревшие дрова, помещение заполнял неповторимый аромат древесины, тени содрогались и не выползали вплоть до момента, когда шаги Сонхи стихали на лестнице. Он сам был источником тепла, словно в нём вместо крови циркулировала лава.

Поэтому, быть может, Эйвилин неосознанно тянуло к нему. Каким бы вызывающим ни казалось его поведение, как бы ни бесили двусмысленные фразочки, ей не нравилось, когда он уходил надолго. Без него в воздухе повисали пустота и холод; темнота, хоть и не страшная, напирала со всех сторон – и девушка снова пропадала внутри себя. У мыслей в одиночестве есть понятный изъян: от них невозможно избавиться.

«Тебе следовало действовать быстрее…».

«Напрасно ты заговорила с ним…».

«Не появись Сонхи…».

Случившееся не исправить – так думать логичнее. Провал не на её совести – виноваты эти двое подельников, с чего-то взявшие ответственность решать за неё. Эйвилин не сбивалась с намеченного пути, она старалась довести дело до конца. Однако неудача резала душу на полоски. Независимо ни от чьей вины.

Она потерпела поражение. Предатель продолжал крепко стоять на ногах.

В память прочно въелся его болезненно-яростный взгляд. Элерт умел удерживать маски – лучшую из них он проносил почти семнадцать лет, притворяясь верным короне. Вряд ли кто-то научился угадывать его настоящие эмоции, настроения, предпочтения – он держал себя под замком, запросто подстраиваясь под людей и обстановку, и даже у отца не получалось увидеть дальше, чем сам капитан позволял ему. А там, в Парке Основателей, он не играл на публику – не перед кем. Его гнев был искренним. Эйвилин удивилась: неужели он без притворства полюбил девчонку, которую наняли следить за ним? Выяснил ведь, кто она такая – сам сказал. И умудрился влюбиться. Что за нелепость! Чуть ли не сюжет для сказочки: жестокого рыцаря покорила колдунья-убийца, подосланная вырезать его сердце.

Почему-то, заготавливая для шпионки ловушку, принцесса и представить не могла подобный вариант их отношений. У Элерта случались интрижки – он их не скрывал, но и надолго не задерживался. Крепкие чувства не для него – человека, вечно пропадавшего в политических интригах, войнах, народных волнениях; пропитавшегося запахом крови и смерти; того, чьё имя при дворе обратилось эвфемизмом к «государевой каре». Исключением стала прекрасная Лессия, которая не побоялась ни его образа, ни слухов: их роман вспыхнул уже после объявления о помолвке девушки – так уверяли словоохотливые аристократы. Для Эйвилин, бывшей подруги обоих, история выглядела иначе и началась гораздо раньше появления на сцене генерала Партлана, будущего мужа Лессии. Отец девушки на дух не переносил капитана, и та действовала назло, утопая в ухаживаниях: скомканные поцелуи в саду, быстротечные встречи, цветы на подоконнике – и ещё предостаточно всего, о чём принцессе не рассказывали. Их подстёгивала юность, скрепляла пылкость и вдохновляло всеобщее неодобрение, и такие чувства, как правило, хорошим не заканчиваются. Она отлично помнила вечер объявления о помолвке: мрачная зала, скорбная мелодия, вытекающая из-под тонких пальцев, молчание Элерта, красные от непролитых слёз глаза Лессии. Потом – слухи, негодование высокородного общества, свадьба, рождение очаровательного Винна… и снова шёпот за спиной: «Не похож на отца».