Хождение к Студеному морю - Камиль Фарухшинович Зиганшин

берега. Лодчонку поднятой волной чуть не перевернуло. На глинистом обнажении что-то зажелтело. Может, Мамонтова кость?

Подплыв, обнаружил частично обнажившийся бивень! Чтобы вырубить его, пришлось часа полтора кромсать мерзлую глину топором. Прикинул вес – пуда два потянет[74].

– Слава Господу Милосердному! Теперь будет чем расположить отца Егоркана! – радовался скитник, поглаживая красиво изогнутый бивень.

По берегам зачастили лиственницы. Зеленоватые островки чередовались с ажурным кружевом высохших стволов.

Ближе к обеду показалась и стала расти приметная горка. Из-за нее доносилась ленивая перебранка собак. Прислушавшись, различил и голоса детей. Крутой, словно обрубленный, берег лишь возле лодок имел пологий спуск к воде. В свободное место между ними Корней и втиснулся.

Взойдя на крутой яр, увидел стоящие в беспорядке чумы, собачьи будки-гнезда, деревянные корыта для их кормежки и лабазы, под которыми лежали приставные лестницы. Вокруг дымокуров бегала ребятня в легких куртках и кожаных штанах. У тех, кто помладше – сзади клапан-разрез. За ними носились с десяток псов. Увидев чужака, они взяли его в кольцо и, подняв острые морды, призывно залаяли.

Из ближних чумов тут же выглянули взрослые. Смуглые и черноволосые, с редкой растительностью над губой и подбородке, они отличались от якутов и эвенков продолговатыми лицами и довольно светлыми глазами.

– Доброго здоровья! Подскажите, как пройти к Омолою.

– Дорова! Прямо иди, его чум последний.

Жилище отца Егоркана ничем не отличалось от других. Лишь над входом висела шкурка чернозобой, с рыжей головой гагары. Возле будок-гнезд лежали остроухие псы. Они встретили Корнея оценивающим взглядом. Сделав свои выводы, рычать не стали. Только вожак взбрехнул, предупреждая хозяина о госте.

Заглянув в жилище, скитник поморщился: в нос ударил тяжелый дух «кислой» рыбы и крепкого табака. Сквозь незаметные глазу дырочки в оленьих шкурах к чисто выметенному земляному полу тянулись золотыми нитями лучики солнца.

– Есть кто? Можно войти?

С чурки, стоящей у очага, обложенного хорошо подогнанными друг к другу камнями, поднялся, опираясь на палку, худющий юкагир в потертой, коротко остриженной заячьей дошке, засаленных штанах из оленьей замши и легких торбасах. Смуглое лицо испещрено морщинами, словно печеное яблоко. Не вынимая изо рта трубку с мундштуком, похожим на хобот мамонта, он закивал головой:

– Можно, можно!

– Мне к Омолою. Это вы?

– Конесно! Я один Омолой.

– Привет вам от сына.

– Где видел?

– У Нила Прокопыча. Егоркан говорил мне, что вам бивни мамонта нужны. Пока к вам плыл, один нашел.

Юкагир просиял:

– Бивень очень надо. Выставка скоро. – И, крикнув кому-то невидимому что-то по-юкагирски, указал гостю на лежащее за очагом бревно, покрытое белой оленьей шкурой.

Прежде чем сесть, Корней с интересом рассмотрел стоящие на полке среди берестяной посуды изящные фигурки из мамонтовой кости, отражающие основные занятия юкагиров: охоту, рыбалку, оленеводство.

Невестка, жена Егоркана, приветливая, румянощекая Фрося, одетая в заношенное платье-капот, прежде чем готовить угощение, помыла руки, прыская водой изо рта. Тонко нарезанное вяленое гусиное мясо, лепешки из рыбьей муки и чашки с чаем из листьев брусники и плодов шиповника подала на низеньком столике, накрытом старой, основательно затертой клеенкой и ушла за занавеску. Омолой к тому времени докурил трубку, и они принялись за еду.

Корней с удивлением отметил, что у старика все зубы на месте, только стертые и желтые от никотина. За долгую жизнь, наверное, гору оленьих костей обглодал, вот и сточились.

Напившись чаю, старик опять вынул из голенища торбасов трубку. Прочистил, продул мундштук и, зачерпнув из кисета крупно молотую махру, раскурил. Дождавшись, когда гость допьет чай, произнес:

– Говорят, на одной ноге много ходи, много смотри. Говори, что видел.

Корней в очередной раз поразился скорости северного телеграфа. Слушая гостя, Омолой протянул кисет:

– Кури – табак много.

– Я не курю.

– Зачем себя обижаешь?

– Вера такая. Нам не можно.

– Много беда за веру. Один сам церковь не идет, второй идет, его ругают. Зачем так?… У нас церковь нету… Большой камень на горе молимся, никто не ругай. Один ученый сказал, что Бога нет. Ты умный. Скажи, может так быть?

– Ученый не прав. Бог есть!

– И я так думай. Кто-то править надо. У нас свой бог. Хойл зовут. Вот, – Омолой показал на деревянную куклу, стоящую на ящике, покрытом красной тканью. – С собой возим. Он добрый – помогает рыбу, зверя ловить.

– А шкурка гагары над входом тоже чему-то помогает?

– Гагара сильная! Ее предки достали нам землю со дна моря. Гагара чум охраняет.

– А в наших краях эвенки для охраны жилища череп медведя у входа ставят.

– Медведя плохо убивать – худо будет. Когда на него охотимся, обманываем духов. Говорим: зайца убивать идем. Один убил медведя, хвалился: «Я убил медведя! Я убил медведя!» Когда умер, другие медведи раскопали и ели. Отомстили!

Беспокойно забренчал крышкой закоптелый чайник, подвешенный на железном крюке.

– Давай еще