Хождение к Студеному морю - Камиль Фарухшинович Зиганшин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, заходили с председателем. Хотелось бы и на вашу глянуть.
– Так пошли, покуда не разоблачились.
Деревянная, небольших размеров шатровая церковь с обветшалой луковичной главкой, крытой почерневшими плашками, стояла в глубине поляны. У двери братья, отряхнув с курток и штанов налипшую рыбью чешую, трижды перекрестились с поклонами. Внутри голо. На месте иконостаса лишь лик Христа Спасителя. Корнею показалось, что взирает Он на них с укором.
Братья зажгли прихваченную с собой свечку и, размашисто осеняя себя крестным знамением, зашептали молитвы. Корней же пал на колени и долго отбивал земные поклоны.
– Вера в людях ослабла, – вздохнул Ипполит-старший, когда вышли. – Большевики постарались. В тридцать втором годе прибыл к нам уполномоченный с наганом. (Сам не помню, малой был, мать баила.) Собрал народ и объявил, што Бога нет и церковь закрывается. Люди зароптали, но открыто выступить побоялись. Токо Шкулевы попытались: «Мы православные! С крестом родилися, с крестом и помрем». Уполномоченный давай кричать: «Я вас, подкулачников, голоса лишу!» Он-то имел в виду, што права голосовать лишит, а бабы-дуры с перепугу решили, што он – бес такой и вправду языки повырвет, немыми сделает.
Выбежала жена старшего – Шкулева Соломонида и бросилась перед ним на колени: «Господин начальник, не губи православных христиан, не отымай голосу. Какие оне, люди, будут без языка – енвалиды». После этого тот бес влез на крышу храма, запел «Интернационал» и спилил крест. Мы так мним, што с тех пор в наказание нам за малодушие Индигирка и начала берег ломать. Кажный год метр, а то и два отымает. Видел, поди, – две избы в Новом Устье почти порешило.
– Видел, видел. Зады прям над водой висят.
Наскоро перекусив, старший, глядя на младшего, произнес:
– Айда, рыбу в ледник снесем.
Тот сразу вскочил и направился к двери.
Скитник тоже поднялся:
– Я с вами, помогу.
На берегу сохла развешанная братьями на жердях сеть с обрывками водорослей. Увесистые диски грузил были «нарезаны» из бивня мамонта. Над лодкой, укрытой брезентом, на шесте болталась мертвая чайка.
– Пугало. Стращаем ее подружек, – упреждая вопрос, пояснил старший Ипполит. – Повадились, вредины, рыбу таскать. Даже из сетей достают.
Центральный отсек лодки доверху наполняло текучее серебро. В основном чиры – все как на подбор, аж жиром сочатся. Отъелись на комариках! Между ними проглядывали пятнистые бока щук. Их складывали в отдельный мешок – для собак. К леднику вел плотно сбитый дощатый тротуар.
Отворив подвешенную на кожаных петлях дверь с табличкой «Ледник артели Русское Устье», Ипполит зажег керосиновую лампу. Вниз вело несколько ступенек, упиравшихся во вторую дверь. Толкнув ее, вошли в холод.
Ледник представлял собой пещеру, в которой стены, пол, потолочные своды, подпоры – абсолютно все выдолблено из цельного льда цвета морской волны, покрытого на сводах пушком инея, искрящегося в колеблющемся свете лампы. (Лед такой чистый и прозрачный, что сквозь подпоры толщиной полтора метра видна зажженная спичка.)
– Чудно! Вроде под землей, а земли нет – один лед. Как так?
– Сами дивимся. Начальник с икспидиции говорил, што здесь промерзшее до дна древнее озеро, занесенное илом, што в наших краях под землей толщи льда на десятки метров… Прежде ледник помене был, а как артель создали, так расширили. Ноне у кажного свой угол – для учета.
Русаков[72] и сорную рыбу раскладывали отдельно. Управились в три ходки.
Выходя, старший, указывая на обитую жестью дверь, пояснил:
– Защищаем от росомахи[73]. Никак не изловим. Такая хитрюга! С ей даже волки остерегаются связываться. По весне мои малые рыбалить отправились. Гляжу, бегут с ревом обратно: говорят, токо стали лунки рубить – медвежонок подбежал. Котомку с провизией схватил в зубы и – драпака. Я не поверил – какой ишо медвежонок? – снег кругом! Взял ружье и борзо туды. Гляжу, а следы-то росомашьи. Пошел по ним. На снегу кружка, ложки, миска: котомку распотрошила, еству схавала и ушла.
В заимку прихватили двух крупных муксунов с предыдущего улова: попотчевать гостя местным деликатесом – «расколоткой». Для этого рыбу хорошенько отбили деревянным молотком. Тушка от ударов расслоилась на мелкие кусочки.
– Спробуй!.. Ну как?
– Вкус и впрямь необычный. От струганины отличается.
– Ты вдогонку бруснички в рот положь – ишо вкусней станет.
После ужина братья достали замусоленные карты.
– Седай с нами, подуримся.
– Не можно. Бесовская игра.
– Экий ты! Чем ишо время занять?
– Кто чем, а я помолюсь.
– Ну как хошь. А за крепость тебе поклон. Большинство-то обезверились, редко стали к Богу обращаться.
Утром Ипполиты растолковали скитнику, на что ориентироваться, чтобы не проскочить юкагирское стойбище.
– Оно недалече, но с реки не узришь. Как доплывешь до лысой горки, причаливай – за ей оне и стоят.
– Спаси Христос! Будьте здоровы и Богом хранимы, – поблагодарил Корней братьев.
Не отмахал веслом и километра, как прямо на его глазах от высокого яра отошла и с глухим шумом осела в воду часть
