Грехи дома Борджа - Сара Бауэр

– Жаль, вы не видели масок, которые я отослала дорогому Чезаре, – заметила донна Изабелла скорее сиру Таддео, чем мне, поскольку я уже несколько раз выслушивала их подробнейшее описание. – В особенности золотые и серебряные. Молодой мастер, изготовивший их по моему заказу, просто чудо, удивительная находка. Он прекрасно меня понимает, когда я говорю, что все искусство должно выражать красоту. – Голос ее звучал глухо под маской из черного бархата с горностаевыми хвостиками, бившими по толстым щекам при каждом шаге.

Сир Таддео улыбнулся с видом благожелательно настроенного льва.

– Не сомневаюсь, он был счастлив найти такого чуткого и понимающего покровителя, мадонна, – произнес он.

Донна Изабелла вздернула подбородок и самодовольно расправила плечи.

Пока мы ждали на площади, чтобы расставили стулья, а слуга обносил всех горячим пряным вином и маленькими кексами, сир Таддео поинтересовался у нее именем мастера.

– Из меня неважный кавалер, – сказал он. – Я даже еще не подарил своей суженой обручального кольца. Судя по вашему рассказу, он как раз подходящий мастер, способный придать нашему браку красивый смысл. – И сир Таддео сжал мой локоть.

Значит, мадонна все-таки рассказала Чезаре о ребенке? Неужели получила от него весточку? Стали известны его намерения относительно ребенка? Есть письмо и для меня?

– Его зовут Гидеон. Гидеон да Куето д'Арзента.

Обязательно есть письмо для меня. Чезаре не оставил бы подобную новость без внимания.

– Это мой брат, мадонна.

Кто это сказал? Чей брат? Вино. Слишком крепкое.

Внезапно раздался визг донны Изабеллы. Она бросилась обниматься с Фидельмой и повисла на ней, как треугольный парус на мачте.

– Гидеон твой брат! – верещала донна Изабелла так пронзительно, что люди начали оглядываться.

– Да, мадонна, – кивнула Фидельма, осторожно покачиваясь под весом донны Изабеллы. – До того, как я пришла к Христу, я звалась Юдита да Куето д'Арзента.

Я впервые слышала, чтобы Фидельма упоминала свою семью или прежнюю жизнь. Вспомнила, какую сделку она заключила с собственным отцом, и решила, что ее очень удачно назвали, ведь она проявляла верность. Не нарушала обещаний. Порыв ветра запорошил пылью мои глаза, и они заслезились. Ребенок толкался и переворачивался так, словно желал присоединиться к взволнованным соперникам по бою, которые толпились вокруг людей в ливреях понтифика и Эсте, получая амуницию и последние тактические наставления. Кем он станет? – спрашивала я себя, прижимая ладони к животу, чтобы успокоить это дитя клятвопреступника и завоевателя Сенигаллии.

– Смотрите! – воскликнул Таддео, указывая на болельщиков герцога, рассаживавшихся по местам. – А вот и наш поэт.

Это была самодовольная галантность со стороны Таддео говорить о Бембо как о «нашем поэте» только из-за того, что его декламация на вечере у Строцци совпала с нашей первой встречей. Я посмотрела в ту сторону. Бембо, выделявшийся в толпе своей черной одеждой, пробирался прямо к донне Лукреции. Я поискала Строцци, но не нашла, зато перехватила тяжелый взгляд донны Изабеллы. Она оставила в покое Фидельму и теперь наблюдала за передвижением поэта по запруженной площади, словно заключила пари на время его появления.

– Прошу прощения, мессир, – обратилась я к Таддео. – Я должна убедиться, что мадонне дадут нужные подушки. После выкидыша она мучается болями в спине.

Как учил Пифагор, две непараллельные прямые линии пересекаются в одной точке. Используя свой огромный живот, чтобы проложить путь сквозь толпу визжащих детей и их сердитых мамаш, мимо гор усохших зимних апельсинов и кривых пастернаков, а также слуг, облепивших жаровни, установленные для разогрева вина и поджаривания каштанов, я умудрилась перехватить Бембо за несколько шагов до стула мадонны.

– Монна Виоланта! – Он поклонился, а когда выпрямился, я заметила на его лице румянец. Выходит, он знал, что именно я ношу их письма. – Я просто… Герцогиня попросила меня прочитать панегирик в честь победителей. – Бембо извлек из сумки, перекинутой через плечо на манер амуниции аркебузира, сложенный пергамент.

Не успела я отдышаться, чтобы вымолвить хоть слово, как за моей спиной раздался возглас донны Лукреции:

– А, мессир Пьетро, вот и вы! А я уже подумала, что мы начнем без вас.

Бембо вытянул шею, чтобы увидеть мадонну, которую скрывала моя грузная фигура.

– Я виновен в том, что оставил ваш заказ на последнюю минуту, герцогиня. Простите. Может, вам будет угодно взглянуть на мою работу и убедиться, что она достойна вашего одобрения.

Я оглянулась, чтобы посмотреть на ее реакцию. Дон Альфонсо заинтересовался, но мадонна небрежно махнула рукой в перчатке. Бембо протянул мне пергамент. Я взяла квадратик. И только тогда заметила: внутри сложен второй пергамент. Дон Альфонсо уже протягивал руку, чтобы забрать у меня стихи. Торопясь помешать ему, я вцепилась в пергаменты, и они выскользнули из моих пальцев. Не имея возможности нагнуться и подобрать послания, я в ужасе уставилась на уголок тайного письма, торчащий из внешнего пергамента. Бембо быстро нагнулся, чтобы спасти их, но Витторио опередил его.

– Позвольте мне, монна Виоланта, – произнес он, протягивая пергаменты, с выразительным взглядом: «Я знаю, что это такое, и мой хозяин знает, он пока не собирается ничего предпринимать. Берегись».

– Спасибо, сир Витторио, моя госпожа тоже благодарна вам за вашу галантность.

Он кивнул и растворился в толпе.

Полагаю, мы поняли друг друга. Кое-как, стоя спиной к дону Альфонсо, я умудрилась перепрятать второй пергамент, сунув его к себе в рукав, прежде чем отдать панегирик Бембо донне Лукреции для одобрения. Едва мое сердце начало успокаиваться, как она поднялась со стула и сказала:

– Мессир Пьетро, подойдите ближе.

О Боже, что теперь? О чем только они писали в этих письмах, которые я передавала, что она потеряла всякую осторожность?

Дон Альфонсо нахмурился.

– Сядь, женщина, и пусть битва начнется, а то эти малыши разревутся и станут звать мамочек.

Донна Изабелла, чутко улавливая любой намек на разногласие между братом и его женой из клана Борджа, отпустила Фидельму и теперь наблюдала за доном Альфонсо и донной Лукрецией, как за соперниками в напряженной игре. Донна Лукреция сыграла тузом.

– Я хотела попросить сира Пьетро бросить взгляд на мои стихи, которые написала. Боюсь, они не соответствуют теме. – Она одарила супруга многозначительной улыбкой. – Надеюсь, сир Пьетро поможет мне придать им достойный вид.

– А. – Дон Альфонсо прокашлялся и заерзал на стуле, побагровев. – Ну-ну, жена. Уверен, в твоих стихах любая тема будет звучать достойно.

Он взял ее руку и похлопал, а потом поднял Фонси. Песик, соскочив с колен мадонны, царапал коготками колено дона Альфонсо. Пока тот занимался собачкой, дона Лукреция вручила свои «стихи» Бембо, так посмотрев на него, что я позавидовала этой паре.

Вскоре я задумалась о роли, которую сыграл Витторио. Из-за визга детей и подбадривающих возгласов взрослых, шумной битвы, когда кабачки разбивались о ворота монастыря, а капустные кочаны с грохотом врезались в жаровни, мой ребенок никак не мог заснуть. Он ворочался и толкался в животе, а когда у меня перед самым носом пролетела маленькая тыква, я начала сомневаться, удастся ли ему через несколько лет поучаствовать в баталии и будут ли у него братишки, чтобы сражаться рядом с ним.

Как скоро после родов я смогу вернуться в постель своего возлюбленного и начать делать тех братишек? Каковы церковные правила в данных вопросах? Правда ли, что кормление грудью предотвращает беременность? Когда будет безопасно снова соединиться с ним? Я ни на минуту не переставала желать Чезаре, хотя, когда бы ни смотрелась в зеркало, каждый раз удивлялась, где та девушка, которая была так ему желанна. Мне до боли хотелось, чтобы он узнал о нашем ребенке и вернулся в Феррару. Я представляла, что Чезаре дотронется ладонью до моего живота и почувствует, как малыш потянется к ее теплу, но опасалась его реакции, если он увидит мой вывернутый пуп и набухшие до предела, сочащиеся молоком груди.

Потом я снова подумала о Витторио, о том взгляде, которым он пронзил меня, отдавая письма Бембо. Чезаре все знает, ну конечно, знает. Он никак не мог полагаться лишь на письма сестры, чтобы быть в курсе всех дел при дворе Феррары. Вероятно, его молчание означало, что он подозревает, будто ребенок не от него. Чезаре и прозвище мне дал, когда я однажды нарушила обещание. Так с какой стати ему думать, что я окажусь верной возлюбленной? Я сама должна сказать ему. Если мадонна не желает написать ему, то это сделаю я.

Я больше не могла наблюдать за зрелищем. Письмо, которое мне предстояло написать, просилось на пергамент. Я буквально чувствовала перо в руке, как оно щекочет мою ладонь, пружинит острие под нажимом, когда я провожу им по чистому листу, выводя слова. Какие слова? Должна ли я изложить сухие факты или облечь их в изъявления любви? Заострить внимание на практической стороне вопроса или написать о нашем ребенке как о воплощении обоюдной страсти, связавшей нас на всю жизнь? Сдобрить ли мне мою новость юмором или тем самым я добьюсь лишь того, что Чезаре сочтет меня легкомысленной и неподходящей матерью для своего сына? Чем больше я об этом думала, тем невозможнее представлялась мне задача.