Когда она искушает - Габриэль Сэндс

Он помогает мне встать на ноги и ведет меня наверх, крепко сжимая мою руку. В голове проносятся самые худшие сценарии.

За что он извинялся?

Что-то связанное с его матерью?

У меня сводит желудок. Неужели Сэл приказал Джорджио убить его маму?

Эта мысль настолько ужасна и откровенно безумна, что заставляет меня резко остановиться.

Джорджио говорил, что у него тоже были призраки, которые преследовали его. Неужели его мать — один из них?

Я делаю дрожащий вдох. Поняв, что я больше не двигаюсь, Джорджио оглядывается через плечо, и выражение его лица темнеет, когда он видит, как я напугана.

— Я все объясню.

— Хорошо. — Мой голос похож на крик.

Нет, Джорджио не мог убить свою маму. Не мог. Когда он говорил о ней, это звучало так, как будто она была очень важна для него.

Он затаскивает меня в свою спальню и запирает дверь. Когда он отпускает мою руку, я вжимаюсь в стену.

— Ты меня пугаешь, — признаюсь я. — Скажи мне, что происходит.

Джорджио останавливается в центре комнаты, его широкая грудь вздымается и опускается от ровного дыхания.

Он проводит пальцами по волосам и говорит: — Этот домик раньше принадлежал хозяину. Моя мать жила там, когда была еще девочкой.

Я жду продолжения, сердце стучит о ребра.

Подойдя к окну, он сцепил руки за спиной. — Когда я был ребенком, она всегда говорила мне, что здесь она была счастливее всего. Моя мать жалела, что оставила семью и уехала в Неаполь. Она вышла замуж за моего отца через год после приезда в город, еще через год родила меня, и следующие полтора десятка лет страдала от страшной депрессии из-за того, что с ней произошло.

— Что случилось?

— Мое первое воспоминание о маме — это то, как она плакала, укачивая меня во сне. Она очень много плакала в моем детстве. Мой отец ненавидел, когда она делала это при нем, поэтому она сдерживала слезы, пока мы не оставались одни.

Мой вопрос остается без ответа, но я не решаюсь его прервать. Слова капают из него медленно, как будто ему приходится работать над каждым из них.

— Она покончила с собой, когда мне было пятнадцать. Повесилась в своей спальне, пока мой отец развозил вещи по району. Я нашел ее в таком виде, когда вернулся домой из школы. В то утро я понял, что ей нездоровится, и попросил отца подождать дома до моего возвращения, чтобы за ней кто-нибудь присмотрел, но он не стал этого делать. Он ушел, и она покончила с жизнью.

Я закрываю рот рукой. — Боже мой.

Джорджио качает головой. — Она никогда не винила меня ни в чем, и в каком-то смысле, я думаю, она любила меня, но это была такая любовь, которая в конце концов разорвала ее на части.

Его голос становится хрупким.

Я отталкиваюсь от стены и делаю несколько неуверенных шагов к нему. — Джорджио, я не понимаю. За что тебя винить?

Когда он не отвечает, я придвигаюсь ближе и обхватываю его за талию. Я думаю, что он может оттолкнуть меня, но вместо этого через мгновение он опускает одну из своих рук и кладет ладонь поверх моей. Ткань его рубашки задевает мои губы, и до моего носа доносится его знакомый запах. Я еще глубже прижимаюсь к нему.

— Ее жестоко изнасиловали.

Мои глаза расширяются от ужаса. — Кто?

— Сэл.

Он поворачивается, и это движение заставляет меня опустить руки и сделать шаг назад. Позднее полуденное солнце проникает в комнату из-за его спины, оставляя его лицо в тени.

— Ей было девятнадцать, когда это случилось. Она так и не смогла полностью оправиться. Мой отец знал, что она нездорова, но ему было все равно. Он много лет говорил ей, когда она была в самом низу, что ей нужно жить дальше. Что это случилось со многими женщинами, их друзьями. Посмотри на них, — говорил он. У них все хорошо. Почему ты не в порядке?

Его лицо становится гримасой. Я понимаю, что Джорджио ненавидит своего отца. Возможно, так же сильно, как он ненавидит Сэла.

— Я перевез ее тело сюда после того, как купил замок, — говорит он мрачным голосом. — Сначала ее похоронили на кладбище в Неаполе. Участок рядом с ней принадлежит моему отцу. Я не мог смириться с мыслью, что когда-нибудь он будет лежать рядом с ней, поэтому я подкупил человека, чтобы он выкопал гроб, и тайно привез его сюда. Я хотел, чтобы она покоилась в том месте, которое она всегда считала своим домом.

— Нет хорошего способа сказать об этом, Мартина, поэтому я буду откровенен. Я не очень хорошо справился с этим… С ее переездом сюда. Я… потерял ее в том коттедже. Я был так зол. Мне хотелось уничтожить все, что попадалось мне на глаза. Мне было стыдно за то, кем я был, и за ту боль, которую я принес ей.

Мой лоб сморщился. Какую боль? Похоже, Джорджио был единственным, кто заботился о ней.

— Но…

— Я уже сказал тебе, что виню Сэла в ее смерти, но на самом деле… я виноват в этом не меньше. — Он проводит ладонью по губам. — Моя мать никогда не рассказывала мне подробностей, но… — Он делает резкий вдох через нос. — Судя по некоторым ее словам, я знаю, что изнасилование было жестоким и ужасным. После этого ей пришлось лечь в больницу. Через несколько недель она узнала, что беременна.

Мое сердце замирает, и возникает ощущение стремительного падения.

— Что она сделала?

Он делает медленный, глубокий вдох, а затем поднимает свои измученные глаза, чтобы встретиться с моими. — Она сохранила его. Ты видишь результат.

У меня сводит живот, когда до меня доходит весь ужас того, что он только что рассказал.

— Сэл… — Я заставляю себя произнести эти слова, чтобы не пересохло в горле.

Джорджио смотрит в пол, его кожа становится бледной. — Мой биологический отец.

Я открываю рот, но слов нет. Нет слов, чтобы выразить хотя бы часть того, что я чувствую.

Я застыла, приклеившись к земле, когда Джорджио одарил меня горькой улыбкой. — Теперь ты знаешь правду о том, кто я такой. Для моей матери я был проклятием. Ходячим, дышащим напоминанием о самом худшем, что когда-либо с ней случалось.

Кусочки встают на свои места. Слова на стенах… Он винит себя в том, что произошло.

— То, что ей удалось продержаться пятнадцать лет, — просто чудо, — говорит Джорджио, проводя ладонью по затылку. — После случившегося Нино, подонок, которого я называю своим отцом,