Хлеб печали - Станислава Радецкая

был бы настолько зол, чтоб готов был разорять деревни, если не считать турок и еретиков.

- Замолчи, - напряженно ответил ей муж. – Если кто тебя услышит, то несдобровать.

Женщина фыркнула и закончила одевать Лене почти в полном молчании, лишь изредка бормоча себе под нос что-то насчет трусов, и дьявола, и тому, что некоторым хоть кол на голове теши, а так до дела и не дойдет. Лене удивлялась тому, как красива и ладна городская одежда, на которой даже были две пуговки, блестящие и гладкие – так и хотелось взять их в рот. И цвет, и мягкость ткани – в такой одежде нельзя было падать на улице или вытирать ею нос. Она так изумленно ощупывала свой наряд, забыв даже поблагодарить добрых людей, что жена тюремщика смягчилась и сунула ей кусок пирога с печенкой, наказав немедленно его съесть.

Как неприятно время перед рассветом, когда за окном стоит туман, и лишь бледный огонь виден вдалеке, на вершине караульной башни! Оно вдвойне неприятней, когда нужно выходить из жарко натопленного дома, и сырость сразу проникает за шиворот, и хочется сунуть пальцы под мышки, и зубы выбивают дробь, и самое толстое сукно кажется тонким как сухой лист, опавший с дерева.

В этот час в городе царила мутная темнота, и Лене на мгновение показалось, будто кто-то подстерегает их за углом, и тяжело дышит, как пес после долгого бега, и роняет в пыль слюни. Тюремщик поднял ее и усадил на лошадь, велев схватиться за гриву, и она прижалась к теплой лошадиной шее, от которой приятно пахло потом, конюшней и кожей – совсем как от отцовского фартука. Тюремщик грузно устроился сзади, потеснив девочку, приобнял ее и закутал в плащ, отчего Лене показалось, будто она сидит в большом коконе. Она не видела ничего, кроме куска светлеющего неба над головой.

- С Богом, - послышался голос жены тюремщика со стороны. – Осторожней там.

Звякнула дужка фонаря, и лошадь нетерпеливо фыркнула, а затем степенно пошла вперед, укачивая Лене, как в люльке. В ее пещеру из сукна заглядывала звезда, качаясь и кивая в такт неспешным шагам, и Лене глядела на нее в ответ. Она загадала вновь оказаться дома, в отцовской кузнице, и чтобы матушка ругалась на нее, а потом посадила бы к себе на колени, чтобы расчесать волосы, и дала бы сладкую морковную булочку, которые пекла летом по праздникам, и пообещала бы взять с собой на ярмарку, если Лене будет вести себя хорошо, если она не будет делать странные вещи, если она не вырастет ведьмой…

Она все-таки задремала и проснулась только от того, что объятья ее спасителя слегка ослабли. Лене испугалась, заерзала, но на плечо ей легла тяжелая рука, и она примолкла.

- Куда едешь так рано? – лениво спросил кто-то из темноты.

- В Зильберхоф, - ответил тюремщик. – Отворяй ворота.

- Все куда-то спешат, - с упреком отозвался стражник. – Помнишь, добрый господин Майер, что ты мне ответил, когда меня привели к тебе посидеть денек?

- Не помню. Да и некогда мне болтать сейчас. У меня дитя больное; везу ее к матери.

- Ты сказал, - гнул свою линию солдат, - что, мол, один день на земле ничто по сравнению с вечной жизнью. Так что же ты сейчас злишься и ропщешь? А дитю, может, и легче в раю будет, чем здесь, среди людей, мучиться.

- Послушай, магистр богословия, - с раздражением ответил тюремщик. – Я тебе заплатил за выезд из города? Заплатил. Значит, делай свое дело!

- Не знал, что у тебя есть дитя, - уныло протянул тот, не торопясь шевелиться, и Лене замерла. – Вроде вы всех похоронили.

- У меня и нет. Это троюродная племянница моей жены.

- А-а. А что она тут делала, добрый господин Майер?

- Ее привезли помолиться о выздоровлении и прикоснуться к мощам святой Агнессы, обойти святой крест и получить благословение.

- А-а. Может, ведьма на нее порчу навела?

- Не знаю. Долго там еще?

Заскрипела цепь, но ворот почти тут же остановился.

- Ты ведь с ведьмами то водишься, - многозначительно сказал солдат.

- Что-о?

- Ну, как, кормишь их, поишь, пытаешь опять же. Как знать, вдруг от их проклятий все твои беды?

- Пытаю не я, а палач. И делай свое дело, чтоб тебя черти взяли! – внезапно гневно закричал тюремщик, приподнимаясь в стременах. – Иначе вобью твою глупую голову в плечи! Чтоб язык не распускал.

- Ну-ну, - только и ответил тот, но ворота наконец-то отворил. Лене чувствовала, как дрожит ее спаситель, но не знала: от гнева или от холода.

- А ведь когда будут жечь ведьму, то тебе придется и о костре заботиться, - сказал вслед солдат, когда они уже оказались на мосту, и Лене слышала гулкий стук подков по дереву. О какой ведьме они все время твердят? Может быть, это ведьма похитила ее козочку? Или ведьма заставила ее обидчиц исчезнуть?..

Тюремщик выругался, негромко, но очень зло. Лене пошевелилась, но тут же замерла, когда он одернул ее:

- Сиди тихо, - сквозь зубы протянул он и добавил: - Что ж за тоска вокруг…

Магдалена не знала, как его утешить, и спряталась назад, в свой собственный мир, где стоило только закрыть глаза, чтобы оказаться среди друзей и родных. Она изо всех сил пожелала доброму тюремщику и его жене счастья и спокойствия и представила, как они приходят