Парад планет - Евгений Филиппович Гуцало

голос превратился в мягкий женский, привлекательный, так что в ночных сумерках не один яблоневский ухажер, влекомый этим голосом, нарывался на кулак фуражира, у которого руки были крепкими и грубыми от долгой работы с лопатой и вилами на колхозной ферме. Конечно, случалось и такое, когда у какой-нибудь бабки на старости лет после продолжительного лечения голоданием вдруг начинал звенеть из груди девичий голос, но, но, но…

Забегая наперед, добавим еще, что голоса у яблоневских девчат всегда звучали призывными золотыми колокольчиками, но кутью медом не испортишь, поэтому после голодания в их голосах и вправду будто прибавилось того меду, теперь каждая щебетала если не ласточкой, то отзывалась лебедкой, а парубки им вторили если не соловьями, то лебедями. Теперь в Яблоневке по вечерам нельзя уже было человеческий голос услышать, такой стоял птичий базар: тьох-тьох-тьох, курлы-курлы-курлы, фить-фить-фить, цвиринь, кар-р-р!

Поголодав, яблоневский люд стал зорче видеть, потому что и глаза прочистились от лишних шлаков. Теперь все видели тех, что работают, будто себе на горе, и тех сынов, что растут хоть и дурные, зато большие, и тех, что наверстывают если не на гулянии, то на обувании.

Грех будет не сказать, что голодание пригодилось также и лысым. У кого волосы облетали с головы, будто листья с осеннего дерева, теперь не облетали, а стали расти густой щеткой. У кого волосы седели, тем возвращался их природный цвет: черный, рыжий или каштановый. У кого вообще не было ни одной волосинки — теперь пошли в рост густые всходы. Свидетели видели, как дед Бенеря сломал пластмассовый гребешок на своей недавней лысине, которая завилась-закурчавилась гусиным пушком.

Яблоневцы, которые храпели раньше во сне так, что аж дрожали окна у соседей, перестали храпеть совсем и теперь спали, будто напившиеся макового настоя.

Разительные перемены происходили с почерком: он стал ровный и прямой даже у тех, кто имел за плечами один или два класса церковноприходской школы, даже у тех, кто не знал никакой грамоты и вообще не умел расписываться. Голова теперь не болела не только у тех, у кого она раньше никогда не болела, а и у тех, у кого бы ей полагалось болеть по административному положению. Кто по ночам мерз и никак не мог согреться под одеялом, кто часто простужался — теперь спал без одеяла, мог босиком ходить по снегу без вреда для здоровья. Зубы из желтых превратились в белые, кажется, даже у тех, у кого от старости они давно повыпадали. Теперь они стали твердые и острые и угрызли бы не только дерево, а и железо. Директор школы Диодор Дормидонтович Кастальский нормализовал свое повышенное давление крови. Любители табака так возненавидели цигарки, сигареты и люльки, что теперь за версту обходили любого встречного курильщика.

Усилилась мужская и женская страсть. Конечно, и прежде у яблоневских мужчин и женщин эта страсть не была маленькой, но после голодания она выросла необыкновенно. Поэтому в Яблоневке и закипела та любовь, что, будто добрый конь, уносит людей. Один дядько, глядишь, ходит распаленный, будто с пожара, никакой водой не погасишь. А тому чубатому шоферюге, видно, запали в душу чьи-то черные брови, как пиявки. А на эту тетку посмотришь и подумаешь, что если б в ее сердце были дверцы, то кто бы только в них не вошел! А тому юному механизатору, видно, хоть и до дивчины далеко, да ходить легко, а к соседке близко, да ходить склизко.

После сорокадневного голодания старший куда пошлют в отставке с утра пожевал немного хлеба, выпил морковного сока пополам с молоком, к которому добавил ложку меда. Потом съел блюдечко манной каши. За обедом ел похлебку, сваренную из луковицы, испеченной без масла прямо на сковороде, а также из моркови, нескольких корешков петрушки, сельдерея, картофелины, соли. Не успела еще та похлебка довариться, как Хома уже ел, обжигаясь, горячее блюдо, добавив немного лимонного сока. За ужином поел свежего картофельного пюре с молоком, сжевал несколько зубков мелко нарезанного чеснока, выпил яблочного сока, потом горячей воды с молоком и медом.

На второй день грибок-боровичок жевал не только хлеб, а и помидоры, не отказал себе в гречневой каше, в салате из свежей капусты, редиски и лука. За обедом — салат из свежих овощей, уху, вареную картошку с помидорной подливой, смаковал груши и яблоки, пил молоко с медом.

На третий день уже окреп настолько, что не отказал себе в том, что ел в первый и второй день, а еще добавил и сыра с чесноком, картошки, жаренной на подсолнечном масле, винегрета из свеклы, макаронов в томатной подливе, всяких фруктов и всякого питья. И пусть никто не удивляется, если услышит, что грибок-боровичок избегал есть мясо, коровье масло, соль, уксус; вместо сахара ел мед; на перец и не смотрел. Ибо Хома знал, что злоупотребление солью может привести к туберкулезу, коровье масло — к подагре, сахар — к кислотности желудка и неврастении, уксус — к болезням печени и почек. Да и не дошла еще очередь до мяса…

Чтобы не погрешить против правды, скажем, что после голодания грибок-боровичок, как и вся Яблоневка, ел не как бог на душу положит, а с большим резоном. Если уж совал в рот что-то, то жевал и пережевывал так, будто гвозди железные грыз.

— Правду говорят, что, если много будешь знать, меньше будешь спать, — говорил после голодания старший куда пошлют в отставке. — Когда я голодал, Мартоха, то изведал такое блаженство, какого раньше никогда не знал. Но я такой чудно сшитый-сбитый, что если бы не поголодал, то и не понял бы…

— Не только ты, Хома, поумнел, а и Яблоневка, с тобой голодая, тоже набралась ума. Да Хома таки виноват, таки нельзя Хому миновать! — нахваливала Мартоха, которая умела пошутить, но знала, когда и обрубить. — Мы с тобою не дурни и у дурного не зимовали! Видишь, поголодал — и заимел пользы полну охапку.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

в которой говорится о том, как Хоме решением правления колхоза наконец вернули статус действительного старшего куда пошлют, а также говорится про обильные плоды научно-технической революции, которая не обминула и коровник

Вскоре после этих событий прошло экстренное заседание правления колхоза «Барвинок». Правление было созвано по просьбе ветерана труда долгожителя Гапличка, который