Другой Владимир Высоцкий - Федор Ибатович Раззаков

после краха СССР распорядились победой частные собственники, наглядно живописует в газете «Завтра» (номер от 18 февраля 2009-го) журналистка А. Серафимова:

«20 лет нам живописуют со всех экранов, брызжа слюной, какие эти богатые разумные, эффективные, экономически дальновидные, потому финансово успешные. Этих рачительных хозяев злое советское государство (те, кто «гиб и мерз в 17-м»), по злобе своей всех учившее, лечившее, обеспечивавшее жильем, держало под спудом, не давая возможности развернуться. Как только развернуться им дали, они развернулись к Западу передом, к родине задом. Советское государство не давало им эксплуатировать нас, никчемных противников эксплутации человека человеком.

Сейчас эффективные собственники эксплуатируют и человека, и природу. Эффективно эксплуатируемые и природа, и человеки умирают невиданными в мирное время темпами. Эксплуатируемая природа пытается бороться со своими убийцами, но под ее карательную длань попадаем мы, такие же, как и она, жертвы эксплуататоров. Что-то в последнее время все так: одни грешат, другие должны за это каяться. Одни уничтожают, другие должны за это искупительную жертву приносить…»

Возвращаясь к Высоцкому, отметим, что он, видимо, считал себя прогрессистом — человеком, который не тормозит прогресс (как жлобы-завистники), а приближает его посредством разрушения советских стереотипов по отношению к той же частной собственности. Хотя стереотипы эти были присущи не только советскому социуму. Еще в древности люди понимали страшную суть этого монстра и по мере сил боролись с ним. Наиболее яркий пример — Древняя Спарта, где в IX–VIII вв. до н. э. законодатель Ликург сумел убедить своих сограждан отказаться от частной собственности. После этого Спарта в достаточно короткие сроки стала единой и непобедимой. Так длилось 500 лет, пока апологеты частной собственности не взяли верх над ее противниками, после чего Спарта утратила свою былую мощь и в итоге была подчинена Римом.

Последний чуть позже повторит тот же путь — погрязнет в частнособственнических инстинктах. И хотя отдельные диктаторы делали отчаянные попытки спасти ситуацию (например, император Сул-ла ввел налог на роскошь), ничего хорошего из этого не вышло — Древний Рим пал. В погоне за этим же миражом развалился Советский Союз, а нынешняя Россия находится на пути к такому же итогу. «Прогрессист» Высоцкий об этом вряд ли подозревал, находясь в плену тех идей, которые были широко распространены в той среде, где он вращался.

Несмотря на то что его песни были любимы простым народом, на самом деле Высоцкий все дальше от него отдалялся, затягиваемый в орбиту советской буржуазии. Бард дал себя купить последней еще в конце 60-х, когда сошелся с Мариной Влади. Это в кино мог декларировать, что «надо выбрать деревянные костюмы», а не «пляжи, вернисажи, экипажи, скачки, рауты, вояжи» («Песня Бродского»), а в реальной жизни соблазн оказался слишком велик, особенно после его мытарств первой половины 60-х. Циничная власть это прекрасно знала, поэтому достаточно легко купила Высоцкого, проделав весьма хитроумную комбинацию: приняла его в свои буржуинские ряды, но в то же время помогла ему остаться своим в глазах простого народа с помощью полузапретов, которые специально для него воздвигла. В итоге «упакованный» Высоцкий до сих пор считается среди простых людей своим, хотя устами героя своей песни «Я был завсегдатаем всех пивных» (1974) бард весьма недвусмысленно заявил:

…Они — во гроб, я — вышел в вожаки, —

Как выходец из нашего народа!..

Я мажу джем на черную икру,

Маячат мне и близости и дали, —

На жиже — не на гуще мне гадали, —

Я из народа вышел поутру —

И не вернусь, хоть мне и предлагали.

В другой песне — «Чужая колея» (1972) — Высоцкий декларировал, что в той колее, в которую он угодил, «условья, в общем, нормальные». Но герою песни все никак неймется, и он все норовит из нее выскочить. К финалу песни это удается: «Там выезд есть из колеи — спасение!» Но так было в песне. В жизни все будет совершенно иначе: колея, в которую угодил Высоцкий, никуда его от себя не отпустит, поскольку это не входило в планы тех, кто его туда засадил. Там все было как у блатных: вход копейка — выход рубль.

Как один из самых талантливых манипуляторов, Высоцкий в основном разрушал советские символы с помощью осмеяния. В его песнях советские люди и явления подавались в гротесковом виде, причем чаще все его героями становились люди с русскими именами и фамилиями, что четко укладывалось в традиции советско-еврейской юмористики, где смеяться можно было над кем угодно, кроме евреев. Читатель может возразить: например, в «Мишке Шифмане» (1972) главным объектом насмешек автора был именно еврей Однако пусть читатель сравнит то, как высмеивается пьющий Мишка Шифман и, к примеру, пьющие Ваня с Зиной из песни того же года «Ой, Вань…» («Диалог у телевизора»). Для последних автор уничижительных характеристик припас значительно больше. Взять, к примеру, Зину, которая мало того что алкашка, так еще «намазана, прокурена», весьма необъятных размеров («тебе шитья пойдет аршин»), да еще вдобавок и доносчица (писала на мужа жалобы). Ее супруг Иван не лучше: такой же алкаш, как и его друзья из разряда «пьянь и рвань». Типажи, конечно, выведены правдоподобные (таковых в необъятном СССР действительно было много, впрочем, как и в нынешней России), однако осадок все равно остается. Все-таки у тех же советских евреев всяческих недостатков было не меньше, но над ними Высоцкий, увы, так смачно не сарказни-чал. Отметим, ни разу. Хотя был наполовину русским. А все почему? Да потому, что в рамках идеологической дегенерации (разрушения), которая началась в СССР еще в хрущевскую «оттепель», главный упор делался на разрушение не просто советского, а именно русского менталитета, поскольку именно русские как нация составляли сердцевину советского проекта.

Будучи талантливым аллюзионистом, Высоцкий весьма умело прятал политический или социальный подтекст в своих произведениях под совершенно, казалось бы, невинные реалии. Например, стихотворение «Революция в Тюмени» (1973) было посвящено недавнему открытию месторождений нефти в этом регионе. Бард почти никогда не исполнял его на концертах, а только иногда читал вслух без гитары — видимо, чтобы его двойной смысл легче вбивался в сознание слушателей. В нем Высоцкий, прикрываясь нефтяной темой, размышлял о том, что «близок час великих перемен и революционных ситуаций», что «есть сопротивление пластов, и есть, есть ломка старых представлений». А в финале выводил милую каждому либералу формулу: «И нефть в утробе призывает — «SOS», вся исходя тоскою по свободе…» В подтексте читалось: даже нефть в СССР тоскует по свободе.