Одинокий путник - Ольга Денисова

Он не спал больше двух суток, но побоялся лечь на лавку, чтобы не замерзнуть, просто прижался щекой к теплым бревнам, стараясь не думать о том, что его ждет. Но мысли упорно возвращались на круги своя – Златояр отдаст его Дамиану. И стычка его людей с монахами ничего не значит – им просто хотелось доказать превосходство над братией, заткнуть их за пояс, побряцать оружием, не более. Наверное, князь даже не захочет взглянуть на пленника.

Тело быстро сковала стылая промозглость клети, от каждого вдоха ныли ушибы, а раны на ногах и запястьях дергала острая боль, что никак нельзя было назвать добрым знаком. Связанные руки затекли, и Лешек их не чувствовал. Прошло не меньше двух часов, прежде чем снаружи заскрипел засов, и в клеть вошел воин, который вязал ему руки, а с ним – молодая женщина, с кринкой в руках и корзинкой подмышкой.

Воин велел Лешеку встать и повернуться к нему спиной, а потом распустил веревки, стягивающие его руки.

– Вот, посмотри, – кивнул он женщине, – и быстрей.

Женщина развернула Лешека к себе лицом и усадила на лавку, разглядывая его запястья. В кринке, над которой поднимался пар, был травяной настой – Лешек расслышал запах календулы, подорожника и мяты. Она промыла раны на его руках, довольно жестоко соскабливая гнойный налет и шепча при этом ласковые слова, положила на них примочки, обмотала белыми тряпицами, после чего воин снова связал Лешеку руки за спиной, только, жалея его, стянул веревки немного выше запястий.

– Нехорошо являться к князю в таком виде, – хмыкнул воин, и снял с Лешека рваные, окровавленные штаны, – мои, конечно, великоваты будут, но уж всяко лучше, чем эти…

Женщина обработала ему раны на коленях, аккуратно перевязала, и помогла одеться – штаны воина и вправду оказались чересчур большими, зато более плотными и теплыми, чем те, что изорвали собаки.

– Ну что? Так лучше? – ласково спросила женщина.

– Спасибо, – хлюпнув носом, ответил Лешек, – я… я не вор, честное слово…

Они оба ничего на это не сказали и молча ушли, задвинув за собой засов.

Горящие, потревоженные раны не позволили ему уснуть, а в следующий раз дверь открылась на закате, когда красные солнечные лучи напрямую пробивались в окошко. На этот раз за ним пришел Путята в сопровождении двоих воинов, которых Лешек до этого не видел. Отвели его недалеко – в тот самый длинный дом с земляной кровлей.

Внутри было тепло, даже душно. По стенам ярко светили чадящие факелы, а посередине стоял широкий стол, на всю длину растянувшийся по помещению. В другом конце зала горел открытый очаг – не иначе князь жил среди варягов, и обустроил зал для пиров так же, как это делали они. За столом, усыпанном яствами, сидели воины, их было не меньше сорока человек, и все они ели жареное мясо, и шумно прихлебывали из огромных дымящихся кружек.

Косматый, широкоплечий старый человек сидел во главе стола, спиной к очагу, его волосы были тронуты грязно-серой сединой, а на помятом морщинами лице застыла презрительная гримаса, приподнимающая крылья широкого носа и изгибающая тонкий безвольный рот. Его спина гордо прогибалась, плечи чуть откидывались назад, и подбородок смотрел вверх, что придавало ему сходство с хищной внимательной птицей. Лешек представлял себе князя совсем по-другому – тонким белокурым юношей, наверное потому, что все время слышал о нем: «младший сын». И, хотя он прекрасно знал, что Златояру уже немало лет, увидеть старика он не рассчитывал.

Лешека подтолкнули к противоположному от князя концу стола, и пронзительный взгляд Златояра мельком коснулся его лица, и был похож на пощечину – так смотрят на кошку, которая путается под ногами, на муху, случайно упавшую в тарелку, на камень, о который довелось неосторожно споткнуться. Лешек стиснул зубы – он давно ждал встречи с этим человеком, но не рассчитывал, что явится перед ним со связанными руками, избитый, уставший и беспомощный. Злость зашевелилась в груди, заставляя глубоко и шумно дышать.

Князь откусил кусок мяса, и, не прожевав, снова коротко глянул на Лешека.

– Говорят, ты хорошо поешь, – невнятно и быстро пробормотал он, – прежде чем вернуть тебя в Пустынь, я хочу послушать твои песни.

Лешек поднял голову и выпрямил плечи. Нет, петь жующему князю он не станет. Пусть его отдадут Дамиану, пусть делают с ним все, что угодно – он не дрессированный медведь на торге. Люди, слушающие его песни, замирали, едва он открывал рот, они плакали и смеялись, они распахивали ему навстречу свои души…

– Ну? – переспросил князь, откусывая следующий кусок, отчего по его бороде побежала струйка жира.

– Я не буду петь, – тихо ответил Лешек, но вместе с клокочущей в горле злостью, вдруг ощутил тот самый отвратительный, унизительный страх. Страх перед тем, кто его сильней.

– Я не понял, что он говорит, – скороговоркой сказал князь и глянул на Путяту.

– Он не хочет петь, Златояр, – с горечью ответил воин и с сожалением посмотрел на Лешека, как будто хотел извиниться.

– Так попроси его как следует, – князь поднял и опустил брови, словно не понял, почему Путята до сих пор сам не догадался этого сделать.

Его дружина замолчала и перестала жевать, с любопытством глядя на происходящее.

– Ну? – Путята пристально посмотрел на Лешека и дернул подбородком.

Лешек опустил голову и слегка приподнял плечи. Человек, сидящий во главе стола, виновен в смерти его отца и деда, и надо быть последней мразью, чтобы петь, глядя на его равнодушное, искаженное брезгливой гримасой лицо. Но от страха язык прирос к нёбу, и Лешек только покачал головой, еще сильней втягивая ее в плечи. Путята оглянулся на кивнувшего князи и ударил Лешека по лицу ребром ладони, от чего тот отлетел к стене и, не имея возможности помочь себе руками, сполз на пол. На глаза навернулись слезы, ни столько от боли, сколько от страха и обиды. Воин поднял его на ноги за воротник, и притянул его лицо к себе.

– Ну?

Лешек зажмурил глаза и покачал головой, глотая слезы. Путята отшвырнул его от себя на пару шагов, и повернулся к князю.

– Златояр, даже соловей не поет в клетке, или ты об этом не знаешь? – со злостью сказал он и распрямил плечи.

– Неужели? – усмехнулся князь, – А ведь действительно, об этом я не подумал.

Он захихикал противным тонким смешком и потер руки. Лешек глубоко вдохнул и сжал правый кулак, представив, что в нем лежит топор Перуна. Но вместо твердости и спокойствия, ощутил вдруг злобу, смешанную с отчаяньем. Подбородок его задрожал, и слезы с новой силой готовы были хлынуть из глаз – страх превратился в обреченную решимость. Ему нечего терять! И неважно, кто его замучает – Дамиан или Златояр.