Надломленные. Хроники пикирующей Цивилизации - Кирилл Ляпунов

видении смысла жизни. Теперь я знаю о вашей ключевой мотивации. Это позволит скорректировать наши занятия и повысить их эффективность.

– Говорите как технический директор.

– Может быть, я и есть технический директор, – рассмеялся Аркадий. – Только техника, с которой я работаю, самая сложная в мире, а мне надо перебрать ее, не выключая.

– Хорошая метафора.

– Спасибо, Глеб. Я старался. Что же. Давайте выпьем еще чаю, а пока мы его пьем, надо будет сделать несколько тестов.

– Опять? – встревожился клиент.

– Простите, но этого не избежать. Вы же хотите, чтобы я вам помог? Значит, мне нужно правильно замерить вашу душевную конфигурацию. Это не будет долго. Многое о вас я и так знаю. Сейчас мне нужно выявить некоторые детали. Соглашайтесь, пожалуйста!

– Ладно. Сколько это займет времени?

– Максимум полчаса.

– Ну, хорошо, – Глеб посмотрел на часы. – У меня есть двадцать пять минут.

– Чудненько! Тогда начнем. Шоколадку будете?

За стеклом

Визит олигарха выбил Кузнецова из колеи. Главную роль в этом сыграл мрачный взгляд Глеба на обозримое будущее. Аркадия потрясло, что человек такого калибра (по мнению большинства обывателей, обладающего способностью вершить судьбы мира) видит перспективы человечества исключительно в черных тонах. Безнадежность предпринимателя передалась и психологу. Он вновь ощутил агрессивный приступ тоски, бездонной, как Марианская впадина. Кузнецов такие приступы не любил, не без оснований усматривая в них признаки депрессии. Однако, как профессионал, старался себя от них оградить. Для него поддаться слабине и впасть в тоску было бы верхом непрофессионализма. И, можно сказать, внутренний тупик, выход из которого найти было бы очень непросто, так как при потере контроля возникала вероятность загнать себя в угол навсегда, если, конечно, не обращаться к специалистам. А любое обращение вызвало бы неизбежные слухи в московском сообществе психологов, урон репутации и потерю клиентов. Как единственный кормилец в семье, Аркадий себе такого позволить не мог. Поэтому не раздумывая занялся самолечением.

Лучшим лекарством в борьбе с хандрой, одолевающей его в последнее время все чаще и чаще, психолог считал чередование размышлений о причинах недуга и впечатления. Последние должны были быть яркими и обязательно визуальными, чтобы добиться максимальной степени воздействия на натруженный мозг. Стать своего рода ментальным омовением, призванным очистить шлаки сознания, нанесенные хроническим недосыпом, эгоизмом родственников, мелкими уколами соцсетей и, конечно же, дрянной погодой, ставшей визитной карточкой порта пяти морей. Лучше всего подходили какие-нибудь незатейливые, не обремененные глубоким смыслом картинки, способные при этом заставить мозг полностью погрузиться в них и не отпускать до тех пор, пока не случится перезагрузка. Приоритет отдавался выставкам современного искусства, американским комедиям, телефонным играм. Всему тому, что не напрягает измученные извилины, но выправляет эмоциональный фон. В современном сленге процесс характеризовался словами «залипнуть» или «затупить».

Времени, однако, до следующего клиента было немного. По крайней мере, для того, чтобы организовать поход в кино или на вернисаж. Погружаться в телефон Кузнецову не хотелось. Решение было найдено спонтанно. Недалеко от его кабинета, на бульваре, находился аквариум – бледное подобие океанариумов, распространенных в морских столицах мира. Психолог давно хотел сходить туда с детьми, но что-то не складывалось. Сейчас же выпал неплохой случай лично оценить потенциал площадки для выгула семейства и заодно проветрить мозги. Он оделся, запер кабинет и в который уже раз за сегодняшний день окунулся в мерзость московской непогоды – влажной, промозглой и грязной одновременно. Одно лишь радовало: что путь не должен был быть долгим. Максимум десять минут.

Но человек предполагает, а Бог располагает. В десять минут Аркадий не уложился. И дело было не в том, что у него вдруг внезапно подвернулась нога или он поскользнулся на предательском кусочке льда, обойденном вниманием районного Абиджона, отвечавшего за посев антигололедного реагента, и упал в серо-черное липкое месиво, когда-то бывшее снегом. Причина была банальна и удивительна одновременно – в аквариум стояла очередь. Шумная, развеселая, несмотря на окружавшие ее погодные условия, состоявшая из двадцати или тридцати детишек, по виду учеников последних классов младшей школы, и неизменных в этом случае мамочек из родительского комитета вкупе с перезрелой, давно потерявшей вид учительницы, на лице которой застыла многолетняя скорбь, вызванная отторжением выбранной когда-то по недосмотру профессии. Впрочем, даже она была в предвкушении. Кузнецов было задумался, опасаясь потерять драгоценное время. Но рассудив, что наблюдение за толпой школьников само по себе не менее увлекательно, чем созерцание рыбок, решил остаться, прикинув, что даже если время до следующего клиента будет поджимать, он всегда сможет ретироваться из очереди или сбежать непосредственно из аквариума. Психолог расслабился и стал наблюдать.

И было за чем. Как уже было сказано, дети веселились. Судя по обрывкам разговоров старшего поколения, у них были каникулы (Кузнецов затруднился бы сказать – какие, так как до сих пор не мог привыкнуть к современной модульной системе), и ощущение свободы разрывало сознание школьников в клочья. Они буквально исходили энергией, что проявлялось в подпрыгиваниях, притоптываниях, распевании песен – в общем, как в классическом таком дурдоме. Аркадий живо вспомнил себя в эти годы и далекий уже поход в Третьяковку на Крымском Валу (главное здание в те годы было закрыто на ремонт). Они с одноклассниками так же весело галдели и ходили ходуном. Но были и отличия. Как смутно припоминал психолог, в его детстве группу школьников не сопровождало такое количество взрослых. Обычно с этим справлялась одна учительница, авторитета которой было достаточно, чтобы пресечь все либеральные забеги за черту дозволенного, а также сконцентрировать класс на теме прогулки. Сейчас же взрослых явно было значительно больше. Приглядевшись внимательнее, Кузнецов понял почему. Несмотря на видимость обобщенной толпы, экскурсионный класс являл собой стадо разобщенных индивидов. Они практически не общались между собой. То, что Аркадий первоначально принял за распевание песен, было звуками, издававшимися гаджетами, и в каждом прокручивался какой-то свой ролик умеренной дебильности, где все мелькает, движется и издает громкие звуки, но напрочь отсутствует вменяемое содержание, а разномастные движения чаще всего оказались попытками сделать селфи. Те же из школьников, кто не залипал в телефоне, стояли как бы сами по себе, общение с однокашниками у них сводилось к минимуму и по большей части к невербальному контакту: показать язык, подмигнуть, вместе попрыгать. Было в этих детях что-то инопланетное. Пару минут Кузнецов даже думал, что перед ним экскурсия из какой-то специализированной школы, но потом, по ряду незначительных признаков, понял, что нет. И ему вдруг стало интересно, особенно в свете рассуждений о подрастающих поколениях, которые лейтмотивом проходили через весь его сегодняшний день: а все