Друиды - Морган Лливелин

камне в полный рост и стал смотреть на узор безлистых ветвей, переплетавшихся надо мной.

«Он твой!» — согласно выкрикнули друиды, сотворили знак призыва и запели слова силы.

Я прислушался к себе и ощутил пустоту. Сосредоточился. Пустота исчезла, сменившись чувством наполненности. Во мне билась сила, во мне плескалось море способностей, завещанных поколениями людей, лежавших на этом камне до меня. Все они были здесь. День был холодным, и камень был холодным, но душа моя горела древним огнем. Когда я поднялся, я больше не чувствовал себя молодым.

Той ночью в доме собраний устроили пир для членов Ордена. В соседних домах тоже праздновали. Я чувствовал себя на редкость неудобно. Каждый из тех, кто встречался со мной раньше, даже те, кто видел меня впервые, во весь голос обсуждал мои достоинства и недостатки. В соответствие с моим новым положением, достоинства превозносились неимоверно, а недостатки оказывались пренебрежимо малыми. Пришлось встать и напомнить остальным, чтобы они соблюдали равновесие. Но слова мои вызвали только новый шквал восторгов. «Вот! Мудрая голова!», — кричали люди и хлопали в ладоши.

Я сел и уставился в свою чашку. В конце праздника мы воздали дань уважения огню, воде и четырем ветрам. Сразу же после бессонной ночи, на рассвете я отправился на посвящение. Нельзя терять времени, Орден не должен оставаться без своего навершия.

Обряд, сделавший меня главным друидом карнутов и Хранителем Священной рощи Галлии, оказался очень простым. Аберт разложил на поляне в центре Рощи небольшой костер из веток ясеня, рябины и орешника. Граннус подвел меня к огню и закатал рукава моего плаща выше локтей.

— Скрести запястья, Айнвар, и опусти руки в огонь. Медленно, — приказал Аберт.

Я повиновался. С моим высоким ростом пришлось согнуть колени, чтобы руки мои коснулись пламени. Друиды, стоявшие среди деревьев, начали петь: «Ты войдешь в огонь, но пламя никогда не причинит тебе боль!» Мне показалось, что бабушка слегка надавила мне плечи, пригибая еще ниже в костру. Волна жара облизнула меня, красно-золотые языки пламени обвились вокруг рук; запахло паленой шерстью — это огонь добрался до коротких волос на руках.

«Ты войдешь в огонь, но пламя никогда не причинит тебе боль!» — пели друиды.

Я долго держал руки в огне, до тех пор, пока пение не перешло в торжествующий рёв, а затем внезапно оборвалось. Я распрямился, испытывая легкое головокружение. Аберт и Граннус подняли мои руки вверх, показывая их всем собравшимся. Я тоже взглянул вверх. Кожа на руках оставалась чистой и неповрежденной.

Вздох облегчения прошелестел над Рощей. «Духи принимают тебя!» — воскликнул Диан Кет. Друиды столпились вокруг, рассматривая опаленные волоски на руках и нетронутую кожу. Кто-то спросил, почувствовал ли я боль?

— Нет, — ответил я, и это была правда. Боли не было. Не было ничего, кроме внутреннего спокойствия, подобного тишине заснеженных полей.

— Покажи руки деревьям, — сказал Аберт.

Я снова поднял руки и медленно повернул ладони к солнцу.

Костер погасили, присыпали землей и отправились в поселок. Орден Мудрых снова существовал в полном составе. Друиды шли позади меня; нет, не рядом со мной. Главный друид должен быть один.

Глава семнадцатая

— Если тебе интересно, я за тебя не голосовала, — сказала Сулис.

— Да все нормально. Я бы тоже не стал за себя голосовать.

Она пришла ко мне с одним из вопросов, решение которых зависело от главного друида. Надо было выбрать: какие грибы использовать при окуривании больной головы для снятия боли. Одни грибы кончились, но годились другие. Сулис была целителем и травником, и сама решала, какое снадобье нужно больному, но любое изменение ритуала требовало одобрения главного друида.

Пока эти нескончаемые хлопоты не легли на мои плечи, я плохо понимал, сколько всего потребует от меня новое положение. Менуа как-то легко справлялся с этими вопросами. Но я-то носил звание главного друида только четыре ночи, и, кстати, ни в одну из этих ночей мне так и не удалось толком поспать. Да и поесть тоже. Проблемы возникали у всех. Я вдруг оказался всем нужен.

— Используй вот эти, — сказал я, показывая на почерневший сушеный гриб.

— Ты думаешь? Я бы предпочла...

Если не настоять на своем сейчас, подумал я, особенно с этой женщиной, авторитета у меня не будет никогда.

— Ты будешь пользоваться этими, — я попытался сказать это таким тоном, каким говорил Менуа, а потом повернулся и ушел. Женщина не станет спорить, если спорить не с кем.

Я ходил по селению, отвечал на вопросы, высказывал мнение, давал советы. И везде слышал за плечом осторожные шепотки. Приходилось делать вид, что меня это не касается. Конечно, люди дивились моему возрасту, никак не соответствовавшему положению, которое я занял. Но по большей части судачили насчет Лакуту.

Я понимал Сулис. Она ценила свою независимость не столько ради своих целительных сил, сколько ради своего звания. Как целительница, она обладала всеми правами друида; а будь она женой, пришлось бы подчиняться мужчине. Сулис не желала подчиняться никому. Я предвидел, что для главного друида она тоже не собирается делать исключение. Интересно, как Менуа с ней справлялся? Но таков уж был дух Сулис.

А вот дух Лакуту оставался для меня загадкой, хотя и не казался сложным. Или виноват языковый барьер? Она стремилась удовлетворить любые мои потребности, кроме потребности в общении. Казалось, она оставила себе только язык тела. Пригласи я гостей в дом, она танцевала бы для них, но разговаривать — ни за что. Я не приглашал гостей.

Главного друида ничто не должно смущать, но я еще не дорос до такого состояния. Лакуту меня смущала. По-моему, она даже не догадывалась, что спит теперь с главным друидом. Да и какая ей разница? Я твердо обещал себе, что как только выпадет свободное время, займусь решением этой проблемы. Правда, как ее решать, я понятия не имел. Менуа учил меня решать проблемы племени, о моих собственных разговор у нас не заходил.

Солнце давно зашло, когда я, наконец, смог вернуться домой. Горящий очаг и горячая еда ждали меня; Лакуту поддерживала огонь и как-то незаметно заменила Дамону в части приготовления пищи. Дамона пару раз удивленно поднимала брови, но мне ничего не сказала. Когда я вошел, Лакуту сидела у моей постели. Она посмотрела на меня большими влажными глазами, застенчиво улыбнулась и стала поправлять тюфяк. Ни слова приветствия