Припарка для целителя - Кэролайн Роу

Секретарь что-то пробормотал судьям.

— Конечно, сеньор Мордехай, — ответил первый судья.

— Судя по письмам, которые я получил из Мальорки, этот Иосиф — сын некоей Сары, которая время от времени работала в доме моей родственницы, Перлы, матери моей двоюродной сестры Фанеты. Он очень напоминает мне молодого человека, который приехал ко мне в октябре и назвался Рувимом, сыном Фанеты. Волосы у него те же самые, но он подрос, пополнел и отрастил бородку.

— Тогда подойдите, сеньор Мордехай, и посмотрите на него повнимательней.

Мордехай протиснулся через толпу и подошел к Иосифу.

— Так, Иосиф, — сказал он. — Это ты. Уже не называешь себя Рувимом. Я так и думал. Бородки недостаточно, чтобы ввести меня в заблуждение.

— Я никогда не встречался с вами раньше, — сказал Иосиф. — И очень рад этому.

— Каким ядом ты отравил мою двоюродную сестру Фанету и ее несчастного сына? — негромко спросил Мордехай. — Перла описала мне их смерть таким образом, который не оставляет сомнений, что они были отравлены, но как это сделал после отъезда с острова? Потребовалось много дней, чтобы они умерли? Или яд дала им твоя мать? Вот почему ты пытался убить сеньора Даниеля, так ведь? Чтобы он не успел никому сказать, что Фанета и Рувим мертвы. Потому что ты верил рассказам о золотых чашах и ложках, о том, что родные твоего друга обладают богатством, какое и не снилось воплощенной алчности.

— Уведите меня от этих людей! — крикнул Иосиф, пытаясь вырваться из рук крепко державших его стражников. — Вы не можете заставлять меня слушать их.

Беренгер махнул рукой, и стражники увели Иосифа.

— Сеньора Рехина, — сказал епископ так спокойно, словно ничего неуместного не произошло. — Вы хотели дать показания в защиту сеньора Луки?

— Я хотела сказать, что сеньор Лука не мог доставить склянки с ядом и не мог изготовить яд так, чтобы я не знала этого.

— Нам бы хотелось получить от вас объяснение, — сказал первый судья.

И Рехина ясным, уверенным голосом изложила свои показания.

— А вы, сеньор Ромеу, — спросил Беренгер, — можете сказать, что знаете о передвижениях обвиняемого?

Ромеу сперва нерешительно, но обретая уверенность, поскольку судьи слушали его с серьезным видом, сообщил, что Лука проводил свободное время в его мастерской, и он, Ромеу, всегда точно знал, где находится Лука и чем занят. Несколько раз он ходил в местную таверну, но Ромеу ходил вместе с ним. А поскольку им не хотелось оставлять Рехину в одиночестве, они быстро прекратили это.

Зрители, теперь уже сбитые с толку; слушали ободряющие, напыщенные голоса соседей и согласно кивали. Они никогда не думали, что такой приятный молодой человек мог совершить такие жуткие преступления, негромко говорили зрители друг другу, отнюдь не разочарованные, поскольку, казалось, есть другой порочный человек — и притом такой хорошенький, — которого можно презирать за его злые дела. И которого почти наверняка повесят в ближайшем будущем.

Беренгер взглядом призвал судей к принятию решения. Первый судья обратился к секретарю, секретарь освободил обвиняемого, и все покинули зал. Или почти все.

В глубине зала стояли Ромеу, Рехина и Томас. Неподалеку от них находились Исаак, Ракель, Даниель и Юсуф.

Колокола прозвонили полдень. Когда последнее эхо замерло в холмах, Ракель взяла отца за руку.

— Папа, — сказала она, — тебе нужно поговорить с Лукой. Он выглядит таким одиноким.

— Рехина и Ромеу еще здесь? — спросил Исаак.

— Да, — ответила девушка. — Я собралась подойти к ней…

— Нет, Ракель. Оставь их наедине. Так гораздо лучше. И нам нужно еще многое сделать, дорогая моя. Не пойти ли домой?

— Что нужно делать? — спросил Даниель. — Сегодня как будто бы уже достаточно завершенных дел.

— Даниель, — сказала Ракель. — Ты забыл, что завтра мы должны поженится? Теперь, когда все знают о твоем возвращении, тебе нужно пойти домой. Там поймешь — у тебя дома сейчас вряд ли найдется место для кошки, тем более человека, из-за стряпни и прочих подобных дел.

— Разумеется, я не забыл, — возмущенно сказал он. — Никак не мог забыть после такого долгого ожидания. Юсуф, пошли со мной, объясни, как ты ухитрился не выступить в епископском суде.

— Его преосвященство счел, что это будет выглядеть не очень подобающе, — ответил Юсуф. — И, кажется, я не был нужен.

Лука остался стоять на месте, когда суд разошелся, и оглядывал почти пустой зал, будто одинокий, сбитый с толку человек. Рехина откинула с лица вуаль и быстро прошла по разделяющему их пространству.

— Лука, пора идти домой, — сказала она. — Не заставляй нас ждать слишком долго. Я утром поставила на огонь тушиться баранину, нужно присмотреть за ней.

— Домой? — переспросил Лука. — Я думал, что к этому времени буду уже мертв.

Рехина взяла его за руку и подвела к отцу, стоявшему с мальчиком.

— Это Томас, — сказала она. — Он нашел человека, который отравил сеньора Нарсиса. Томас, ты тоже идешь домой.

— Я больше не болен? — спросил мальчик.

— Теперь, когда этого человека нашли, — ответил Ромеу, — не болен.

Он молча взял Луку за локоть и повел к двери, ведущей к входу во дворец. Они вышли на яркое майское солнце, прошли по площади и стали спускаться по склону к воротам.

— А теперь, Лука, скажи, — заговорил он, не обращая внимания на пристальные взгляды проходящих горожан, — какого рода столярными работами занимался твой учитель? Как ты видел, работы у меня столько, что одному не справиться, и думаю, мы могли бы хорошо работать вместе. Да и Томасу пора учиться ремеслу.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Пришло время, когда моя радость полна.

Рано утром в день свадьбы Ракели к воротам Исаака пришел мальчик-посыльный с вызовом от епископа. Исаак без раздумий позвал Юсуфа, пошел во дворец и с удовольствием вступил в его прохладную тишину. Они пошли за посыльным не в кабинет епископа, а в одну из маленьких комнат на первом этаже. Мальчик постучал; дверь тут же открылась.

— Сеньор Исаак, — сказал Беренгер, — спасибо, что быстро пришли. Прежде чем приниматься за наше дело, нужно завершить небольшой разговор с Пау, секретарем сеньора Хайме. Может, вы присоединитесь к нам.

— Конечно, ваше преосвященство, — сказал Исаак и сел.

— Юный Пау говорит, что рассказывает нам об Иосифе все, что знает. Только, говорит, знает он очень мало.

— Это так, ваше преосвященство, — сказал Пау. Врач чувствовал запах страха, исходящий с потом из пор молодого человека. — Раймон сказал, что если я не буду знать, как его найти или где он живет, то не запутаюсь во лжи и не вляпаюсь в беду.

— Он ошибался, не так ли? — сказал капитан стражи. — Потому что теперь ты оказываешься в худшей беде, чем можешь себе представить.

— Я знал, что лишусь своей должности, если сеньор Хайме узнает, что я помогал ему с письмами и прочим, — сказал Пау.

— Ты можешь лишиться не только должности, парень, — сказал капитан. — Твоего друга, полагаю, повесят до конца этой недели, так что думай, хочешь ли быть верным другом и висеть рядом с ним.

— Висеть! — произнес Пау, голос его поднялся до писка. — Я не сделал ничего дурного, только доставлял ему письма. Притом всего два.

— От кого были эти письма? — спросил Беренгер.

— От его матери, и только. Она бедная вдова, посылать письма ей не по средствам, поэтому она отправляла их в Барселону с кем-нибудь из знакомых, а потом я забирал их, когда нам… когда сеньору Хайме приходили документы, которые требовалось доставить сюда.

— Бедная вдова, вот как? — сказал епископ. — Думаю, ее можно описать и по-другому, но ладно. Значит, он приходил и забирал их?

— Нет, — ответил Пау, — не приходил. Я относил их Раймону. В городе был какой-то его знакомый, с которым они поссорились, и он больше не хотел его видеть.

— Значит, ты относил ему письма в финку?

— Один раз. Или мы встречались на склоне холма, прямо за мостом.

— И там ты рассказывал ему о всех завещаниях, которые составлял сеньор Хайме, — сказал капитан.

— Нет, — возмущенно возразил Пау. — Я рассказал ему только о завещании сеньоры Магдалены, так как нашел странным то, что в нем говорилось, а Раймон сказал, что на месте Луки поддался бы искушению добавить белены в очередную порцию лекарства для желудка, и мы посмеялись над этим, потому что, разумеется, он бы ни за что этого не сделал.

— А потом она умерла.

— Но ведь все знали, как она больна, — сказал Пау. — Просто умерла, вот и все.

— А потом ты рассказал ему о сеньоре Нарсисе, — сказал капитан. Это был не вопрос. Это было утверждение, холодное, жестокое.

— Я не рассказывал, — сказал Пау. — Просто проговорился, когда вел речь о чем-то совсем другом. Я не собирался говорить этого, и он пообещал, что никому не скажет, что узнал об этом от меня. Но заключил со мной пари, что с сеньором Нарсисом что-то случится. А когда случилось, взял у меня проспоренные деньги и сказал, что если кто-то завещает деньги человеку, умеющему готовить яды, то получает то, чего заслуживает, особенно если говорит ему.