Повести - Анатолий Черноусов

Невыспавшийся как следует после ночных бдений над Библией или над очередной книгой, рекомендованной Саней, шел Климов в мастерские, проводил там занятия и снова садился за Библию, от которой у него уже воротило скулы. И снова — до поздней ночи, пока окончательно не отупеет голова.

А инструктажи в «штабе»! А эти изнурительные споры с папашей, который становится все более нетерпеливым и раздражительным!..

Раздражаться папаша стал, видимо, потому, что рушился его план заманить Климова в «домашнюю церковь». «Упрямец» не дается в руки, и это злит папашу. Получается так, что чем больше они спорят, чем больше стараются поколебать убеждения друг друга, тем дальше отодвигается цель, ради которой они с Саней и затеяли это «сражение». Чем наступательнее становятся они с Саней, тем меньше шансов «отвоевать» Лину… Родители вон запретили ей ходить к нему домой, запретили встречаться один на один…

«Чем дальше, тем хуже — вот ведь ужас–то!» — думал Климов. И чувствовал, что он уже на пределе, что долго не протянет.

А тут еще этот случай с винегретом, происшедший вскоре…

XX

Был ранний зимний вечер. В открытую (в «девичьей» комнате) форточку долетели отчетливые звуки с улицы, а тут, в комнате, шла очередная «баталия» между Климовым и папашей Зимой.

— Ты вот все говоришь — разум, разум… — ворчливо отбивался папаша от наскоков Климова, сидя по обыкновению на стуле напротив Климова. — А разум ваш вон что делает! Насоздавал такого «добра», что планета в один момент может взлететь на воздух. А если не взлетите, так сами себя отравите, как тараканов. Отравите промышленными отходами воду, воздух, испакостите химией мировой океан, землю… Все идет к тому. И ничем эту гонку, это скатывание к катастрофе не остановить. Заводов, комбинатов, ГЭС становится все больше, а нетронутой, неиспакощенной природы все меньше. И без помощи бога человек не в состоянии обуздать могучую технику. Она становится неотвратимым роком для человечества. Людям уже не по силам укрощать машины… Машина, хотя она и добывает человеку хлеб, природу уничтожает и самого человека делает бесцветным придатком к себе. Это злобная, дьявольская сила, она в конце концов поглотит человека. Техника бездушна, она отчуждает человека, оглупляет его. Технический прогресс, кричите вы, научно–техническая революция!.. А эта самая революция лишает человека понимания подлинной цели и смысла жизни. Она — порождение дьявола! Она потрафляет греховным устремлениям человека к земным благам в ущерб духовным… Наука и техника — это как танковая армада, которая лишилась водителей и продолжает двигаться вперед слепо, безрассудно, без определенной цели…

— Ну, это вы бросьте, Николай Петрович! — не выдержал Климов. — Это вы бросьте… Это при капитализме научно–техническая революция нечто вроде слепой стихии. А у нас не так. В том–то и состоит преимущество нашей плановой системы, что мы можем регулировать технический прогресс, направлять его в нужное русло, брать его положительные стороны и преуменьшать его отрицательные последствия. Доказательства?.. Пожалуйста. Различные пыледымоуловители, очистные сооружения, замкнутые технологические циклы… Они уже сейчас во многом избавляют окружающую среду от загрязнения. Конечно, пока мало их, больше их надо, в идеале — на каждом заводе, на каждом комбинате. Пока средств, конечно, не хватает, дорогие они, очистные сооружения. Но подождите — будут и средства и эффективные очистные сооружения. Вот, например, как восстанавливают почвы, которые уродуют при открытой разработке руды или угля. Перед началом разработки сгребают плодородный слой почвы в большие курганы, а когда карьер выработан, заполняют его «пустой породой», камнями, а сверху заравнивают землей из этих курганов–складов. И на месте, казалось бы, навсегда обезображенной земли вновь зеленеет трава, а если угодно, то и фруктовый сад. Это не сказки, не фантазия, это я по телевизору видел. Клин клином, как говорится, надо вышибать. Техника разрушает, техника же и восстанавливает. Так что ваше предсказание гибели цивилизации от машин, от техники…

— А человек? А душа человеческая? — запальчиво спросил Зима. — Она же гибнет, душа–то! Ее пожирают вещи, которые ваши машины производят все в большем и большем количестве. Погоня за вещами, за мебелью, коврами, «Жигулями» — за всем этим барахлом — вот что стало определять поведение человека. Кругом блат, взятки, дошло до того, что без блата колбасы не купишь в магазине, ребенка в детсад не устроишь. Без пол–литра слесаря–сантехника не упросишь кран на кухне починить. Без коробки конфет в гостиницу не устроишься. А пьянство? А развал семей? Разводы, которых становится все больше и больше? Нет, дорогой, спасение только в вере в бога. Нельзя быть нравственным человеком без веры. У верующих такого безобразия нет!..

— Во–первых, далеко не все атеисты такие, какими вы их изображаете, — зачем уж так обобщать–то? — возразил Климов. — А, во–вторых, у верующих, какими бы они хорошими ни были, нет главного. У них нет того, что определяет сущность человека в наше время. У них нет любви к своему делу, они формалисты, так сказать, люди «без стержня»…

Словом, Климов сел на своего любимого конька, мол, грош вам цена как специалистам, как людям, если вы не любите свое дело, свою работу. Однако вид у папаши Зимы был такой, что становилось ясно: как раз эти–то климовские критерии человека для папаши далеко не главные. Он вон даже поморщился, как от зубной боли, мол, какую ты ерунду городишь!.. Однако это лишь подстегнуло Климова.

— Техника бездушна, говорите! — тоже запальчиво возражал он хозяину. — Нет, она как раз не бездушна! Я вот у себя в лаборатории приспособление придумал и сделал. Пусть и не велико изобретение, но оно мое, понимаете, — мое! В нем мои мысли, мои нервы, мой труд. Это не бездушное железо, в нем — частица меня самого, моей души. В нем, в этом устройстве, и мое бессмертие, если хотите! Меня не будет, а оно останется, и кто–нибудь использует его и сделает большое открытие. Вы вот верите в царство небесное, а я здесь, на земле, хочу себя обессмертить. Это и есть истинное бессмертие, а ваше — самообман. Ничего от вас не останется! — вот ваш удел… А если на Земле ничего после себя не оставите, сами знаете, ждет вас полная смерть, полное забвение!.. — Климов видел испуганные глаза Лины, чувствовал, что его «понесло», что не надо бы переходить на личности, но ничего поделать с собой уже не мог. — Вот теперь давайте и сравним, кто лучше: верующие или неверующие. Я хоть и неверующий, а не считаю себя хуже вас! Не считаю!..

— Ну, а выпивать–то любишь? — насмешливо и едко спросил Зима. А Лина нервно рассмеялась.

— Люблю… — с вызовом сказал Климов. — Вино — одно из удовольствий жизни, и почему я должен отказывать себе в этом удовольствии?.. Я ведь не запоем пью. Иногда. С друзьями. По праздникам…

— От «иногда» до «частенько», молодой человек, очень и очень небольшой шаг, — поучительным тоном сказал Зима. — Все алкоголики начинали с «иногда». А кончалось запоями, деградацией, маразмом, развалом семьи, искалеченными детьми, растоптанными жизнями… Да и табак куришь, кажется?..

— Ну, курю…

— И девочек любишь?

— Любил… до Лины. А теперь никого мне не надо, кроме Лины…

Лина покраснела до слез. Встала и бесшумно, опустив глаза, вышла из комнаты.

— Ничто не проходит, не исчезает бесследно в человеке, — по–отцовски вздохнул Зима. — Надоест Лина, поманит какая–нибудь свеженькая, и пойдешь за ней… Можешь сказать уверенно, что не пойдешь?..

— Да что вы!.. Не пойду я от Лины никуда!

Зима только развел руками, — где, мол, гарантии?..

— Одна лишь вера в бога дает чистоту души, полное очищение от пороков, только вера! — назидательно сказал Зима. — Вы сейчас оба ни о чем не хотите думать. Вам лишь бы пожениться, а потом, мол, будь что будет. На то мы, старики, и есть, видно, чтобы думать. Чтобы задаваться вопросом — а что из этого получится?.. Вот мы и думаем, что ничего хорошего из этого не получится. Сначала, может быть, все будет нормально, а потом появится раздражение. Лина по выходным будет ездить в молельный дом, а тебе захочется с друзьями выпить, в ресторан сходить. Вот и раздражение, вот и начало разлада в семье. А дети появятся — тогда как? Ты им будешь одно говорить, она — другое… Курить у них на виду будешь, выпивать — они перенимать у тебя… Какая это жизнь? — Зима мрачновато усмехнулся и тоже ушел из комнаты, мол, чего попусту воздух словами сотрясать? Ушел. А у Климова в очередной раз все нутро зашлось от отчаяния, от сознания безысходности.

Так он и сидел некоторое время, словно бы окоченев, превратившись в один сплошной вопрос–вопль: что же делать? Что делать?..

Чуть позже в комнату заглянула Ольга Николаевна и позвала гостя отужинать вместе с Линой.