Зорро - Александр Волков

— Нет, но я бы хотел получить более определенные доказательства, — заявил дон Росендо, упираясь коленом в край ямы.

— Я полагаю, что за этим дело не станет… — вздохнул падре.

— Вы готовы, падре?.. — перебил дон Росендо, поднимая горящий трут над головой.

— Да, сеньор, — коротко ответил тот, поставив ногу в земляную выбоину.

Дон Росендо откинулся назад и, на излете поймав толчок падре Иларио, резким рывком буквально перебросил длинное тело священника через растрепанную кромку веток по краю ямы.

— Вы полагаете, теперь мы можем спать спокойно? — спросил он, немного отдышавшись.

— Полагаю, да, — сказал священник, поднимаясь с земли и отряхивая сутану.

На этот раз он не ошибся; ночь и в самом деле прошла спокойно, если не считать воя койотов, рвущих на части прибитую упавшим деревом падаль. Дон Росендо, еще неуспевший привыкнуть к этим звукам, порой просыпался и выходил из шатра, чтобы выкурить сигару, подбросить сучьев в тлеющий костер и заодно взглянуть на лошадей и на падре, который все же настоял на своем и лег поодаль, завернувшись в плотное дорожное пончо и привязав своего лопоухого Микеле к корявому пеньку на краю тропинки. Все это падре проделал в тихом и упорном молчании, словно отгородившись стеной от дона Росендо и Касильды, настойчиво зазывавших его в шатер.

Убедившись в том, что Микеле мирно жует свою жвачку, а из-под складок капюшона падре доносится ровное глубокое дыхание спящего, дон Росендо садился перед рубиновой россыпью кострища и, раскурив сигару от подобранного с краю уголька, отдавался беспорядочному течению мыслей. По собственному душевному опыту он знал, что если не вмешиваться в этот поток, не ставить ему искусственных преград, ум сам собой отметет все внешнее и наносное и откроет истину перед его внутренним взором. Так после долгих и изнурительных поисков глаза золотоискателя внезапно замечают блеск самородка на дне промывочного лотка.

Дон Манеко и дон Диего — вот две фигуры, которые к утру возникли перед его мысленным взором. Они словно встали по обе стороны остывшего пепелища, призывая дона Росендо хладнокровно взвесить их слова и поступки, чтобы решить, кто из них является его тайным недоброжелателем. Душа дона Росендо разрывалась на части, множество голосов выли в ней на разные лады, подобно койотам вокруг падали, и этот беззвучный хор не смогла заглушить даже такая очевидная мысль, что карта с пунктиром роковой тропинки все же попала к нему из рук дона Манеко. Впрочем, не исключено, что это соображение, недвусмысленно переводившее стрелку на сеньора Уриарте, в конечном счете подавило бы все остальные мелочи, но принять его дон Росендо никак не мог. Лик Лусии, прелестной свояченицы дона Манеко, неотступно преследовал его с того самого момента, как дон Росендо занял свое место над площадью и, оторвав взгляд от заколотого быка, устремил его на окно мансарды. Это обстоятельство заставляло дона Росендо скорее искать дружбы с могущественным плантатором, нежели видеть в нем своего тайного врага и стремиться любым путем довести эту скрытую вражду до честного поединка. Итак, оставался дон Диего, ловкий наездник, шутник, богач, представлявшийся дону Росендо то искусным врачом, то заботливым другом, то чуть ли не балаганным трюкачом, но при этом все время словно скрывавший за этими обличьями свое истинное лицо. Так прожженный шулер, незаметно выдернув из рукава крапленую колоду, ловко мельтешит по столу карточными «рубашками» в надежде, что никто из игроков не высмотрит в их рисунке коварных разорительных отметок.

«Но если этот фигляр, пускающий из рукавов яйца с живыми голубями, положил глаз на Касильду, — не столько размышлял, сколько следил за течением своей беспокойной мысли дон Росендо, — то кто я для него: союзник или помеха?.. Он совсем не так прост, как представляется, и потому не может не видеть, что мое отношение к нему далеко не однозначно, что я скорее предпочту держаться некоторой официальной дистанции, нежели распахивать перед ним свою душу и вместе с ней ворота нашего с Касильдой ранчо… Это смущает дона Диего, но вместо того, чтобы объясниться открыто, он продолжает усиленно пускать мне пыль в глаза и за всей этой мишурой составлять и претворять в жизнь коварнейшие планы…»

Перед глазами дона Росендо вновь возникла смертоносная головка аспида, покрытая твердыми блестящими чешуйками, и его пылкое воображение без особого труда нарисовало ряд последующих картинок: молниеносный бросок, двойной укол ядовитых зубов в сонную артерию и вечный мрак, стремительно растекающийся по извилистым каналам мозга. «Но как тогда быть с голубем? — продолжал размышлять дон Росендо. — С запиской, призывающей в любой опасный момент обращаться к его курьерской помощи?.. Опять неувязочка получается: никакой курьер не в состоянии опередить действие змеиного яда! А если так, то зачем весь этот фокус с яйцом и птенцом?.. Опять фиглярство?.. К тому же я совершенно выпустил из виду еще один персонаж: Зорро — загадочный благородный разбойник, появляющийся бог весть откуда как раз в такие моменты, когда кажется, что смерть вот-вот заглянет в твои глаза!.. Но нельзя же, в конце концов, надеяться только на Зорро, будь он хоть посланцем самого Господа Бога, что, впрочем, весьма сомнительно, ибо его черная маска и весь образ действий приличествуют, скорее, тому, кто ходит в подручных у дьявола…»

На этом месте запутанные размышления дона Росендо были прерваны звонким голосом Касильды, откинувшей тяжелый, отсыревший за ночь полог шатра и беспокойно окликнувшей брата, неподвижно замершего перед пепельным кругом остывающего кострища.

— Росендо, что с тобой? — негромко позвала она, легкими шагами приближаясь к брату.

— Со мной? — вздрогнул он, быстро оборачивая к ней бледное лицо. — Ничего, а почему ты спрашиваешь?..

— Ты не спишь? Тебе не дает покоя эта история со змейкой и ловчей ямой? — Касильда подошла к брату вплотную и положила обе руки ему на плечи.

— Пустяки, — усмехнулся дон Росендо, — это падре за каждый кустом мерещится самострел или грабитель в черной маске… Эта заброшенная тропка ведет к водопою, так что я не нахожу ничего странного в том, что какой-то охотник устроил ловчую яму именно на ней…

С этими словами дон Росендо встал и, велев сестре набрать хвороста для костра, направился в ту сторону, откуда доносился влажный лепет ручья, обильно напоенного вчерашним дождем. По пути он снял с сучка кожаный мех, обвисший тяжелыми складками, и выплеснул воду в закопченный медный котелок с остатками вечернего варева. К тому времени, когда дон Росендо вернулся с полным мехом, падре уже скатывал подсохший шатер, а Касильда сидела перед полыхающим костром и ловко строгала в вымытый котелок солонину.