Зорро - Александр Волков

— Брухо, это был брухо… — сорвавшимся голосом пробормотал падре, обретший дар речи лишь после того, как сурок исчез окончательно.

Но гильзы остались на месте, как бы свидетельствуя о том, что сам Зорро отнюдь не был бесплотным призраком, возникшим из порохового дыма и так же бесследно растаявшим в нем по окончании перестрелки. Безжизненные тела бандитов, бесформенными буграми темневшие по всему лесу, со всей очевидностью доказывали, что путникам угрожала вполне реальная гибель, предупрежденная чудесным вмешательством таинственного незнакомца. Это подтверждали и пулевые отверстия в седлах и шляпах, оставленных на конских боках, с тем чтобы отвлечь внимание нападавших. Впрочем, теперь опасность миновала, и путники, наспех перекусив галетами и хлебнув по несколько глотков воды из своих кожаных фляг, подтянули седельные ремни и отправились дальше. Но прежде чем тронуть шпорами бока своего жеребца, дон Росендо за цепочку вытянул из бокового кармана увесистые, величиной с гусиное яйцо, часы и, щелкнув золотой крышкой, глянул на циферблат.

— Не может быть, — пробормотал он, ошалело уставившись на белый кружок, перечеркнутый воинственными усиками стрелок, — взгляните на свои, падре!

В ответ раздался характерный щелчок, а вслед за этим послышался недоуменный голос падре Иларио.

— Сколько на ваших, сеньор? — поинтересовался он, оборачиваясь к дону Росендо с раскрытыми на ладони часами.

— Четверть первого, — прошептал дон Росендо, опасливо склоняясь ухом к циферблату.

— Идут? — нетерпеливо спросил падре, сбрасывая капюшон на затылок и поднося к виску золотую луковицу своего хронометра.

— Да, — коротко кивнул дон Росендо, подняв голову.

— Мои тоже… — растерянно пробормотал падре. — Но этого не может быть!..

— Чего не может быть? — спросила Касильда, нагнавшая их на своем муле.

— Скажи, сестра, — обернулся к ней дон Росендо, — сколько примерно было на твоих часах в тот миг, когда Микеле ткнулся мордой в поваленное поперек тропки бревно?

— Минут пять после полудня, не больше, — сказала Касильда. — Незадолго до этого я сверила свои часы по солнцу, достигшему зенита…

— А теперь взгляни на них, — коротко приказал дон Росендо.

Касильда расстегнула ворот шелковой блузки и вытянула изящный золотой медальон на цепочке, исполненный в виде украшенного изумрудами сердечка. Крышка щелкнула, и вслед за этим раздался уже знакомый дону Росендо возглас.

— Этого не может быть!.. — воскликнула девушка, потрясая часиками над ухом. — Неужели вся эта перепалка и вообще все, что здесь случилось, заняло всего десять минут?..

— Какие десять?! — перебил дон Росендо. — Вспомни, сколько всего мы сделали уже после того, как пальба закончилась?.. Сколько возились с нашими лошадьми и вьюками, прежде чем снова тронуться в путь?

— Ты хочешь сказать, что он остановил время?.. — прошептала Касильда, подъезжая к брату.

— А как объяснить это иначе? — в свою очередь спросил тот. — Впрочем, может быть, у падре есть какие-нибудь соображения на этот счет? Говорите, падре, не стесняйтесь, здесь все свои… — И дон Росендо с вызовом обернулся к священнику, сидящему на своем ослике и задумчиво постукивающему ногтем по выпуклой крышке хронометра.

Но падре Иларио молчал, словно не расслышав обращения, и поднял голову лишь тогда, когда дон Росендо подъехал к нему вплотную и громко повторил свой вопрос.

— Соображения насчет времени? — пробормотал святой отец, глядя сквозь дона Росендо светлыми и как будто ослепшими глазами. — Да-да, у меня есть соображения… Голова еще соображает — вот!

И тут же, как бы в доказательство своих слов, падре резким движением головы скинул на спину капюшон и довольно громко постучал себя по лбу костяшками пальцев.

— И что же она… соображает? — спросил дон Росендо, с тревогой вглядываясь в прозрачные как слюда глаза священника.

— А то, что это… — медленно, растягивая каждое слово, заговорил падре, — был не человек, а черный сгусток самой Вечности, принявший человеческий облик! А что есть жизнь человека в сравнении с Вечностью?.. Капля воды в безбрежном океане!.. Песчинка в бескрайней пустыне!.. Пылинка в смерче вулканического пепла!..

По мере продолжения своей речи падре привставал на стременах, а дойдя до последнего восклицания, так возвысил голос, что слово «пепла» раскатилось по всей эвкалиптовой роще и вернулось назад в виде отрывистого запинающегося лая. Фраза «черный сгусток Вечности», по-видимому, тоже оказала некоторое воздействие на священника; его глаза потемнели и теперь сверкали из глубины глазниц, как два черных агата, ограненных и ошлифованных искусным ювелиром.

— Падре, вы в порядке? — спросил дон Росендо, осторожно касаясь его руки.

— Я?.. — Падре Иларио прервал свое невнятное бормотание и взглянул на дона Росендо необыкновенно ясным и проникновенным взглядом. — Да-да, я в полном порядке, можете не беспокоиться, теперь я все знаю, все… Сгусток Вечности, черная дыра, пустота, где души грешников исчезают без возврата… Вы меня понимаете?.. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Да-да, конечно… — нерешительно начал дон Росендо, но его слова, по-видимому, не дошли до сознания священника. Тот вновь упрятал голову в капюшон, отвернулся и, слегка стукнув пятками в мохнатые бока Микеле, затрусил на своем ослике по тропинке валкой неторопливой рысцой. При этом он еще продолжал что-то бормотать, но выделить в этом полубредовом потоке какие-то отдельные слова было уже совершенно невозможно. Но дон Росендо и не стал утруждать себя этой непосильной, да и в сущности уже не очень интересной для него задачей. Другая мысль подобно вспышке молнии внезапно озарила его затуманенный мозг, высветив и сблизив между собой некоторые обстоятельства последних двух суток. Он вдруг вновь вспомнил фокус дона Диего с голубиным яйцом, его проделку с шаровой молнией, и странное, тревожное подозрение стало буквально по ниточкам, по волоконцам сплетать в его душе сеть доказательств и улик, подобную той, что вьет искусный сыщик для поимки неуловимого преступника. Дон Росендо стал вспоминать все свои встречи с доном Диего от почти случайного знакомства в таверне Мигеля Карреры до его возвращения на ранчо среди ночи под проливным дождем; картинки эти тут же оживали в его памяти, окрашивались в цвет табачного дыма, неба, пыли из-под копыт укрощенного Торнадо… Дон Диего вновь что-то говорил в своей небрежной полушутливой манере, и в его речах то и дело проскакивало издевательское восхищение подвигами Зорро: клоун, фигляр, площадной шут… Дон Росендо вспомнил, что даже тогда, когда он заметил дону Диего, что увести такого неистового жеребца, как Торнадо, мог только искуснейший наездник, тот насмешливо возразил, сказав, что единожды укрощенный конь подобен девице, потерявшей невинность: ее лоно уже познало сладость греха, и потому опытный в амурных делах сеньор никогда не спутает ее гордую с виду неуступчивость со стойкостью убежденной девственницы.