Из века в век - Тамара Шаркова

тихо обмирать от страха, стараясь не привлекать к себе внимание доктора Дагмарова.

В это время послышалось звонкое цоканье каблучков, дверь распахнулась, и в палату впорхнула крошечная женщина в белых брюках и короткой белоснежной куртке с маленьким голубым платком вокруг шеи. Ореол серебряных волос окружал лукавое лицо Шамаханской царицы. Огромные восточные глаза. Зеленые. Ресницы до бровей и на выпуклом подбородке решительная складка дугой.

На всех сестрах и врачах была такая же одежда, но на них она смотрелась больничной униформой, а не ней, как костюм от кутюрье. И еще! Вместе с ней в комнату ворвалось дыхание моря! Мой нестандартный нос явно улавливал сложную композицию ароматов, в которой осязаемая на губах горечь морской соли была густо замешана на йодистом запахе водорослей.

— Стоян! Сердце мое! Какими судьбами?

Стоян встрепенулся и, оторвавшись от созерцания синих прожилок на моих тощих руках, бросился ей навстречу.

— На-та- ля-а! — пропел он, широко раскинув руки, как будто собирался схватить ее в объятия. — Здравствуй, царица души моей!

Крохотная женщина быстро отскочила в сторону и звонко рассмеялась.

— Нахал! Ты как меня называешь?! Забыл, как зачет мне пересдавал?! Молоко еще на губах не обсохло, а туда же! Ты что, не слышал, что я на пенсии?

Стоян картинно опустился на одно колено, ловко ухватил маленькую ручку с коротко остриженными ногтями и прижался к ней губами.

— Признаю! Учили Вы меня недоросля, Наталия Ибрагимовна, учили, и ныне коленопреклоненно благодарю Вас за то. Однако…

Тут он встал и, нависая над ней, иронично провозгласил:

— …остальное — великолепный образец дамского кокетства. Какая пенсия?! Какие Ваши годы?! "Ветка в листьях и цветах"…

— Ветка, ветка… Сучок! Особенно в начальственных глазах. Ладно. Это твой мальчик? Ты же как будто холостяк?

— Холостяк. А мальчик — мой наполовину. Отец его (кстати, профессор биолог) у твоего кабинета сидит.

— Да? Высокий, на Янковского похож? Жалко… Я думала, он с острой болью. Такой бледный. Хотела сама им заняться. Ну, поверишь, в последнее время не попадают стоящие мужики в мои руки и все тут. То бабы истеричные приходят, то "новые русские" детей с молочными зубами стали сюда приволакивать. Это мне! После тридцати лет работы в стационаре!

А ты помнишь, Стоян, это же была знаменитая тринадцатая палата.

— Антиквариат твой? Как не помнить? Особенно алкаша-академика, которого весь Физтех разыскивал. Ты ему мандибулу под местным наркозом в человеческий вид приводила, а он умудрялся матом чревовещать!

— А Гиви-красавчика?

— "Дэвушка, аромат тваей красоты сильней наркоз". Как же такое забыть. Послушай, а кому ты, стоя на табуретке, говорила: " С Атановой так говорить нельзя!" и скальпелем размахивала?

— Это был Человек-гора из правительственной охраны. Он требовал "настоящего хирурга", а меня отсылал сам понимаешь куда. Потом розы присылал на каждый праздник по числу дней, проведенных в стационаре.

— А твой… что с ним?

— Забудь!

Они помолчали недолго.

— Ладно, займемся мальчиком. Влад сказал, что Лева его смотрел и там все в порядке. А капельницу ты ему расписал?

— Распишу.

— Добавь гентомицин четыре раза и холод местно. Помнишь как?

— Помню. Полчаса и час перерыв.

— Правильно. Учти, больше трех дней мы его здесь не продержим. Ты же знаешь Ишимова: он сюда дамочек хозрасчетных укладывает. Это просто чудо, что мы для тебя койку отстояли. А на вторую я, пользуясь случаем, своего больного положу. Не бойся, спокойный дядечка. Галкин свекр. Помнишь Галку-беленькую, кастеляншу? У тебя вот только пол мальчика, а у нее уже три целых. Ну все. Мне на дежурство пора.

Она подошла ко мне, положила прохладную ладонь на лоб.

— Как звать тебя, рыбка моя?

— Ю-у-ра…

— Юрасик-карасик. Температура у тебя, милый. Но ничего, не смертельно. С таким дядькой пройдешь все огни и воды и жив останешься. Не ленись, держи лед у щеки, сколько положено, я пойду сейчас вниз, отца твоего успокою. Как его звать?

— Роман Ильич.

— Стоян, зайдешь ко мне с картой. Я сегодня на сутки.

Она помахала ему рукой, потом засунула кулачки в карманы и исчезла за дверью.

В это время Оксана уже приготовилась использовать по назначению новую иглу. Большие серые глаза ее были очень серьезны, лицо — строгим, но при этом она ласково называла меня "зайчиком", "котенком" и даже "ласточкой". То тут, то там она пережимала мне руку дурно пахнувшим резиновым шлангом и заставляла сжимать и разжимать кулак. Наконец не выдержала и жалобно позвала:

— Стоян Борисович! Подойдите сюда, пожалуйста. Вены очень тоненькие и ходят туда-сюда. Боюсь проткнуть.

— Ладно. Давай я сам.

— Может, катетер поставить, чтобы завтра не мучить?

— Обойдется.

Подошел, еще раз протер мою руку ваткой со спиртом и с размаху воткнул в нее иглу с таким видом, как будто проделывал это на бесчувственном бревне. Молча закрепил ее пластырем и сказал Оксане елейным голосом:

— Оксана, радость моя, я там все расписал, сделав поправку на его цыплячий вес. Но метрогил давай в полном объеме.

— Может, вы посидите здесь немного, Стоян Борисович? А то мне еще две капельницы ставить.

— Посижу. Ты только лоток мне оставь, мало ли что.

Он покрутил колесико на макаронине и стал считать капли.

— Стоян, что такое метрогил?

— Дезинфектор… Трихопол…

— Трихопол?!! Но ты же его тете Клаве приносил, когда у Дезькиного щенка болел живот!

— Святая истина. Это лучшее средство для лечения кутят.

Я надулся и повернул голову к стене, но лежать неподвижно на спине было очень неудобно.

— Стоян! Папа придет сюда?

— Придет! Придет! — он уже оставил капельницу в покое и теперь пытался аккуратно завернуть в полотенце круглую грелку со льдом, похожую на детский берет с помпоном.

— А где он сейчас?

— Беседует… наверное… с Натальей Ибрагимовной.

— Так долго? Обо мне?

— Еще чего! О прыще таком! У них один общий конек — наука. Держи лед!

— Какая наука?

— Господи! И была же возможность воспользоваться моментом и зашить тебе рот!

— А разве папа понимает что-нибудь в зубах?

— Что значит "понимает в зубах"? Прямо, как о лошадях! Ты хоть знаешь, в каком отделении лежишь?

— Не-е-е.

— В отделении челюстно-лицевой хирургии. Представляешь, какая здесь требуется ювелирная работа? А Наталья Ибрагимовна была здесь ведущим хирургом.

— Но она же такая маленькая!

— Да, маленькая, зато хирург — большой.

— А наука?

— Что "наука"? У Натальи диссертация о новом методе лечения воспалений, а Роман физиолог. Ну, куда, куда ты лед прикладываешь?!

— Какой новый метод?

— Такой, который только что на носу у тебя лежал.

— Ледяной?

— Лечение холодом. Успокоился?

— Долго они будут это обсуждать?

— Откуда я знаю. У нее в диссертации собрано двадцать