«Если», 1993 № 04 - Дорис Писерчиа

— Ты ведь прекрасно его понял!

— Я всегда точно выполняю все его указания. Буквально. Поэтому он и доверяет мне.

Я всем нутром чувствовал, как в темноте ухмылялась его глумливая рожа.

— Ты… сразу же лишишься его доверия… если я не вернусь сюда через месяц. Он хочет видеть меня, — я упорно, но безуспешно пытался подняться.

— Очень патетично, мистер Ринг!

— Это правда! Вызови его и спроси.

— Вы попусту теряете время, мистер Ринг. Помните, что с каждой минутой, которую вы тратите на бесполезные жалобы, у вас остается все меньше крови.

Наконец до моего ослабевшего разума дошло, что в этом и заключается весь смысл игры. Наверное, охватившая меня ярость и стала тем костылем, с помощью которого мне все же удалось встать на ноги. Я прошел занавешенную дверь и вышел из церкви.

Дорога, отделявшая залитую светом двух лун центральную площадь от переходного отсека, превратилась для меня в сущий кошмар: 50 метров… 500… Я боялся потерять сознание. Вокруг не было ни единого человека — того, кто шел за мной с фонарем в руке, я таковым считать не мог. Я понимал, что звать на помощь бессмысленно, даже на геез.

В конце концов мы — я и моя тень — все же доковыляли до переходного отсека. Салад все так же направлял мне в глаза луч фонаря, но я слишком был поглощен борьбой за ускользавшее сознание, чтобы обижаться на его оскорбительную манеру. К тому же, освещая мое лицо, Салад невольно напомнил мне, что я без кислородной маски. К счастью, хозяева монастыря оказались людьми аккуратными, и сразу же за внутренней дверью в отсек в луч света попали висевшие на стене, как лепные скульптуры ангелочков, ряды кислородных масок монахов. Я тут же стащил одну из них, не чувствуя ни малейших угрызений совести. Закрутив колесо, я загерметизировал внутреннюю дверь, хватая воздух ртом, как рыба, и даже из последних сил успел погрозить Саладу пальцем.

Но когда переходной отсек вдруг начал вращаться у меня перед глазами, я понял, что одной, пусть даже самой отчаянной решимости для полной победы в этой смертельной схватке недостаточно. Я словно распадался на составляющие… в моей голове началась какая-то пыльная буря… все заволокло красным туманом… Внешняя дверь распахнулась, и промозглый ночной марсианский холод ударил мне в лицо, как кулак.

«ЭТАНАК»! Я ПАДАЮ — ЛОВИ МЕНЯ…

Все е порядке, Майкл. Идем… Я веду тебя… Ты не чувствуешь холода. Не чувствуешь боли. Поднимаю кровяное давление в нижней части тела: переправляю кислород конечностям. Прищурь глаза. Сделай шаг вперед, переступи порог. Выше ногу. Держи равновесие. Еще шаг… еще… машина ждет слева. Ровнее. Компенсирую нагрузку. Передвинь ногу. Следи за Саладом — не дай ему помешать тебе. Ровнее дыхание! Стой: там два вертолета. Два. Какой из них?

— САЛАД… К КАКОМУ ВЕРТОЛЕТУ ИДТИ?

Жди, что он сделает. Жди. Он должен осветить путь — будь внимателен, Майкл. Много света: фигуры, две, направляются сюда. Кто они? Нет, не падай! Тверже. Делай шаг. Ты должен пройти мимо них. Ты должен!

— Ринг, это ты, Ринг?

— Салад, бросай оружие! Ты под прицелом! Бросай!

Голоса сквозь звон в ушах.

НТЕБЕ, КРАУС!..

Нет, не останавливайся, не сейчас, не сейчас… Ты почти спасен.

— Ринг, старина! Ты в порядке? (ОПЯТЬ ГОЛОС: НТЕБЕ.)

— А мы боялись, что опоздаем.

— Что ты сделал с ним, Салад? Что с ним? (ГОЛОС: КРАУС.)

Вертолет… скорее… к вертолету.

— Понятия не имею, джентльмены. Я застал его, когда он угрожал господину Хабиру. Это преступление. Вы помогаете преступнику. И это противозаконно. (ГОЛОС: САЛАД).

— Смотря с какой стороны на это посмотреть. (ГОЛОС: КРАУС).

В вертолет…

Нога заморожена. Нога бесчувственна к боли. Не падай. Только не падай.

— Оп-па! Держись, Ринг. Я тебе помогу. (ГОЛОС: НТЕБЕ. РУКИ. ЛАДОНЬ. ПОДДЕРЖКА.)

— Хана ждет в вертолете. Мы забираем тебя. Идем, Краус.

— Учти, оба ствола направлены тебе в грудь, Салад. Не вздумай делать глупости. (ГОЛОС: КРАУС. С ДВУМЯ ПИСТОЛЕТАМИ.)

— Ради Бога, Краус, помоги же! Он же как мертвый! (ГОЛОС: НТЕБЕ.)

— В большей степени, чем вы думаете. (ГОЛОС: САЛАД.)

— Служить в фирме, где работают превосходные юристы, значит, ни о чем не жалеть. (ГОЛОС: НТЕБЕ) Прощай, Салад. И не думай, что с тобой шутят.

ЕЩЕ РУКИ. ВЕРТОЛЕТ УЖЕ БЛИЗКО. КАК ХОРОШО. ДОБРЫЕ РУКИ… ХОРОШИЕ ПАРНИ…

— Этан, Этан. (ГОЛОС: ТАКАСИ.) Скорее же, осмотри его голову, Базиль!

Дверь закрыта. Теперь ты в безопасности! Расслабься.

— Что с ним случилось? Я так и знала, я чувствовала — ему плохо… Нет, не надо мне помогать, лучше скорей загерметизируй кабину, Базиль, поднимай машину в воздух. Господи, да он же холодный, как ледышка, включите же отопление! Цефас, скорее неси аптечку, нам понадобятся бинты. Этан, ты слышишь меня? Ты слышишь?

ОБНИМАЮТ ТЕПЛЫЕ РУКИ… БЛАЖЕНСТВО…

Кабина загерметизирована. Дыши глубже, Майкл…

- Не могу.

— Что не можешь? (ГОЛОС: ТАКАСИ) Это ты, Ярроу?

-Нет.

— Это «Этанак»? (ГОЛОС. ТАКАСИ.) -Да

Повысить содержание кислорода в крови. Восстановить кровообращение.

С возвращением, Майкл. У тебя все в порядке. Дыхание чистым кислородом при нормальном давлении ничем не хуже переливания крови.

— Бр-р-р. Д-д-держите меня крепче, мисс Удача, — промямлил я, стуча зубами и цепляясь рукой за кислородную маску.

— Кто это, компьютер? — Нтебе наклонился надо мной и уставился в мое лицо. У него за спиной сквозь толстое стекло иллюминатора сиял Орион, гордый, как блестящий гвардейский офицер в парадной форме на императорском банкете… Я не смог сдержать улыбки.

— Это не важно… Мы все… чувствуем одно и то же, — я заморгал. Иней таял на моих ресницах, стегая холодными каплями в глаза. — Вы получите свой «глазок», Нтебе. Салад сегодня ночью проиграл.

— Великолепно! — воскликнул он и тут же посмотрел на мою ногу, и его глаза потускнели. — Вы потеряли больше литра крови.

— Надо рассматривать эту проблему в другом ракурсе: во мне еще осталось прилично.

— Мы сделали это! Мы добились своего! — ликовал Краус за рулем управления. — Мы повергли двух величайших злодеев во всей солнечной системе! Вот это приключение!

— Базиль, — сказала Хана, осторожно дыша на мои холодные пальцы, — заткнись!

И потом наступила тишина.

— Знаешь, теперь я уже никогда не смогу играть на скрипке, — сказал я, опираясь на трость и глядя в окно госпитального солярия на черный дым фабрики, уходивший в коричневое от смога полярное небо.