Собор Дарвина. Как религия собирает людей вместе, помогает выжить и при чем здесь наука и животные - Дэвид Слоан Уилсон

Многие еврейские законы установили экономические двойные стандарты с той же ясностью, с какой Танах предписал воинственное отношение к чужакам. Ниже приведен пример из книги Маймонида «Мишне Тора» (книга 13 «Законы», раздел «Законы денежных ссуд», гл. 5:1):

Допустимо занимать у язычника или у иноземца, живущего у еврея, и давать им в рост. Поскольку записано: а брату твоему не отдавай в рост (Втор 23:20). Брату – запрещено, остальному миру – можно. На самом деле это утвердительная заповедь – давать деньги в рост язычнику. Ибо записано: иноземцу отдавай в рост.

Возьмем другой пример, из времен не столь отдаленных. Дабы избежать потери «денег Израиля» (Katz 1961, 61), евреям-ашкеназам запрещалось назначать более низкую цену по сравнению с ценами других евреев, пользовавшихся привилегиями, или вступать в борьбу с еврейскими монополиями, владевшими ресурсами неевреев. Я не хочу сказать, будто в дни рассеяния еврейские общины неизбежно относились к тем, кто входил в другие группы, просто как к орудиям своей воли. По сути, способность евреев действовать как единое целое, скорее всего, позволяла им поддерживать репутацию в межгрупповом сотрудничестве более успешно, нежели другим группам – ведь группы, не имеющие функционального единства, столь слабо контролируют поведение тех, кто в них входит, что не могут поддерживать репутацию даже при желании. Как бы то ни было, без опасения ошибиться можно утверждать, что еврейские общины в дни рассеяния часто вступали в экономическую межгрупповую конкуренцию, а строгая религия давала им весомое преимущество, которое она дает всегда, когда более сплоченные группы соревнуются с менее сплоченными.

Подводя итог, замечу, что теория многоуровневого отбора позволяет провести всесторонний обзор иудаизма как религии, которая существовала в форме в высшей степени замкнутых групп, и группы эти, овладев той силой, какую давало сотрудничество, преуспели почти во всех сферах, где требуется действовать сообща. Сотрудничество охватывает и внутригрупповые взаимодействия, достойные восхищения во всех своих аспектах, и межгрупповые контакты, по сути своей соревновательные – и тем самым предосудительные для тех, кто входит в другие группы. В межгрупповых отношениях могут проявляться зачатки морального поведения, но преимущественно в них господствует эксплуатация со всех сторон. Некорректно говорить, что антисемитизм – это реакция на нечестные действия евреев, поскольку такое утверждение подразумевает, будто антисемитские группы с полным правом выступают как нравственный эталон. Многоуровневый отбор предсказывает – а история демонстрирует, – что евреев могли эксплуатировать вне зависимости от того, насколько образцово те вели себя по отношению к другим группам, поскольку группы – это не исполнители нравственных действий, если для этого не выполняются особые условия. После рассеяния евреев за пределы Палестины в истории иудаизма были периоды роста, источником для которого становилось сотрудничество, и спадов, вызванных притеснениями в великом множестве их форм – от искусственного сокращения экономических возможностей до принудительной ассимиляции, изгнания и геноцида[49].

Я включил иудаизм в эту главу как один из трех примеров, утверждающих – в ретроспективе – очевидность того, что религиозные группы представляют собой адаптивные единицы. Сомневаюсь, будто теории, которые видят в религии либо побочный продукт развития, либо источник выгоды для некоторых в группе за счет других ее членов, могут хотя бы отчасти объяснить факты из истории иудаизма. А вот теория, утверждающая, что религия приносит группе пользу, прекрасно с этим справляется. Теория многоуровневого отбора идеально сочетается и с теорией социальной идентичности, которая началась в попытке понять, почему разум способен на такие зверства, как холокост. Обе теории вынуждают нас признать неудобную правду: мышление в терминах «мы и они» – часть нормальной человеческой психики. Большинство из нас может вести себя нравственно лишь с определенной частью человечества, а в людях, не входящих в эту группу, усматривать просто предметы, полезные либо же бесполезные, – а возможно, что на это способны мы все. Это обобщающее утверждение относится ко всем человеческим группам и никогда не должно применяться как орудие агрессии против сторонников какой-либо одной религии, – скажем, того же иудаизма.

Я завершу свое обсуждение религии евреев в несколько неклассической манере – рассказом о художественном произведении. Великие писатели не пользуются научным методом, но их читают и любят, коль скоро они берут правдивые аккорды, звучащие над границами времен и культур. Таким автором был и Исаак Башевис-Зингер. Его многочисленные романы о жизни евреев в Польше до Второй мировой войны – и в послевоенной Америке – принесли ему в 1978 году Нобелевскую премию по литературе. Зингера в антисемитизме обвинить не может никто, и тем не менее он видел нравственную «вселенную» взаимодействий в группе и по большей части аморальную «вселенную» межгрупповых отношений с такой ясностью и с таким состраданием, что ученым и интеллектуалам стоило бы последовать его примеру. Действие его исторического романа «Раб» (Singer 1962) происходит в Польше XVII века, а само произведение с поразительной точностью совпадает с тем, что я нашел в научной литературе.

Главный герой «Раба» – набожный еврей Иаков, захваченный и угнанный казаками во время очередной устроенной ими резни. Его продают в рабы польскому селянину. В том же набеге убивают жену Иакова и его детей, а почти всю деревню, в которой он жил, уничтожают. Теплые месяцы он одиноко проводит в горах, выпасая хозяйских коров. Годами он прилагает неимоверные усилия, чтобы соблюдать многочисленные законы своей веры, тем самым храня ее, и это отдаляет его от крестьян. Впрочем, он и сам не хочет сближаться с ними: их животные привычки ему отвратительны. В этом мире сильный господствует над слабым и имеет целый выводок незаконнорожденных детей, а отпрыски совершенно открыто желают смерти родителям. В одной из сцен кутежа, за которым он наблюдает поневоле, Иаков размышляет над кажущейся жестокостью его Бога к варварам:

Вскоре вышел посланник – скотник, самый речистый – и заверил Иакова: никто не желает причинить ему вред. Они просто хотят позвать его с собой – выпить, поплясать. Мужик тараторил, запинался, коверкал слова. Дружки его, уже пьяные, буйно смеялись, вопили, точно дикие звери. От веселья они катались по траве, держась за животы, и Иаков знал: на сей раз они не отстанут.

«Хорошо, – наконец произнес он. – Я пойду с вами, но есть ничего не буду».

«Жид, жид! Идем, идем! Хватай его, хватай!»