Хроника Маджипуры. Валентайн Понтифик - Роберт Сильверберг

В шестистах милях восточнее сверкающего чистого города Дулорна, в болотистой долине, известкой как Престимионская долина, где несколько сот семей гайрогов выращивали люсавенду и рис на широко раскинувшихся плантациях, близилось время сбора первого урожая. Блестящие, распухшие черные стручки люсавенды, почти созревшей, висели крупными гроздьями на концах изогнувшихся стеблей, росших на полях, наполовину покрытых водой.

Аксимаана Фрейж, самая опытная и практичная среди возделывателей люсавенды в Престимионской долине, ожидала этот урожай с волнением, какого она не испытывала десятилетия.

Эксперимент с добавками протопласты, который она начала три года назад под руководством правительственного сельскохозяйственного чиновника, подходил к своей кульминации. В этом сезоне она всю свою плантацию оставила под новый сорт люсавенды: и вот они, эти стручки, в два раза превышающие нормальные размеры, которые уже можно было срывать. Никто больше в долине не осмелился рисковать, пока Аксимаана Фрейж не проверила все сама. И вот все кончилось, и скоро ее успех будет подтвержден, и тогда они все поплачут, о, да! Когда она появится на рынке на неделю раньше всех с урожаем, вдвое превышающим обычный.

Когда она стояла глубоко в грязи у края своего поля, сдавливая ногтями близко расположенные стручки и пытаясь определить, как скоро можно начать сбор, один из мальчишек ее старшего сына подбежал с сообщением:

Папа просит сказать вам, что сельскохозяйственный чиновник выехал из Мазадоны! Он уже доехал до Хелкаплода. Завтра он поскачет в Сиджанил.

— Тогда он будет в долине ко Втородню,— сказала она.— Хорошо. Прекрасно! — Ее раздвоенный язык затрепетал.— Беги, детка, назад к своему отцу, скажи ему, что у нас будет пир в честь чиновника в Моредень, и мы начнем сбор урожая в Четверодень. И я хочу, чтобы вся семья собралась в доме на плантации через полчаса. Беги теперь.

Семья Аксимааны Фрейж владела плантацией еще со времен лорда Конфалюма. Плантация имела форму неправильного треугольника и простиралась на пять миль или около того по берегу Хэвилбовской Протоки, скатывалась на юго-востоке к окрестностям Мазадонского лесного заповедника и окольными изгибами снова возвращалась к реке на севере. Внутри этой зоны Аксимаана Фрейж чувствовала себя как полноправная властительница над своими пятью сыновьями и девятью дочерьми, несчетным числом своих внуков и почти двадцатью лименами и урунами, которые работали у нее. Когда Аксимаана Фрейж говорила, что пришло время сеять, они выходили и сеяли. Когда Аксимаана Фрейж говорила, что пришло время убирать урожай, они выходили и убирали его. В большом доме на краю рощи андродрагм обед подавали тогда, когда Аксимаана Фрейж садилась за стол, в какое бы время это ни случилось, даже время сна подчинялось указам Аксимааны Фрейж. Хотя гайроги залегали в спячку, она не могла допустить, чтобы вся семья засыпала сразу. Старший сын знал, что он не должен спать во время первых шести недель ежегодного зимнего отдыха своей матери, старшая дочь принимала командование на себя в оставшиеся шесть недель, Аксимаана назначала время сна другим членам семьи в соответствии с тем, что она считала полезным в интересах плантации. Никто никогда не оспаривал ее указаний. Даже когда она была молодой — в невозможно далекое время, когда Осиер был Понтификом, а лорд Тиверас был в Замке,— она была тем, к кому обращались все остальные, даже ее отец и супруг в трудные времена. Она пережила их обоих, как и некоторых своих отпрысков, и много Коронованных сменилось на Горе Замка, а для Аксимааны Фрейж все было по-прежнему.

Ее грубая, покрытая чешуей кожа потеряла свой блеск и имела фиолетовый оттенок, подчеркивающий ее возраст, перекрученные толстые косы поблекли и из блестящих черных стали бледно-серыми. Ее холодные немигающие глаза затуманились, но она все еще беспрестанно двигалась в заведенном на ферме распорядке.

Ничего ценного нельзя было вырастить на ее земле, кроме риса и люсавенды, и даже это было нелегко. Дождевые бури с дальнего севера находили легкий доступ в большом Ущелье, и хотя сам город Дулорн лежал в засушливой зоне, его западная область обильно снабжалась водой, хорошо осушалась и была богатой и плодородной. Но район вокруг Престимионской долины на восточной стороне Ущелья был совсем другой местностью — влажной и болотистой, ее почва — зеленоватой навозной жижей. Соблюдая же точно время, можно было посадить рис в конце зимы, как раз перед весенним паводком и посеять люсавенду поздней весной и снова в конце осени. Никто в округе не знал периодов смены сезонов лучше, чем Аксимаана Фрейж, и только самые безрассудные земледельцы начали бы посевные работы, прежде чем станет известно, что она начала посадку.

И хотя она была властной, переполненной своим авторитетом и значимостью, Аксимаана Фрейж имела одну особенность, которую жители долины считали непостижимой: она считалась с мнением сельскохозяйственного чиновника, будто он был источником всех знаний, а она всего лишь подмастерьем. Два или три раза в год чиновник выезжал из столицы провинции Мазадоны, совершая объезд болотистых земель, и первую остановку он всегда делал на плантации Аксимааны Фрейж. Она принимала его в большом доме, вскрывая бочонки с огненным вином и смешанными с бренди плодами нийку, посылая внуков к Хэвилбовской Протоке поймать вкусных маленьких хиктиганов, которые скользили среди быстрин; она приказывала, чтобы замороженные куски бирлака оттаивали над костром из ароматной фуэли. И когда пир заканчивался, она отводила чиновника в сторону и разговаривала с ним до поздней ночи о таких вещах, как удобрения и черенковые присадки, техника по уборке урожая, в то время как ее дочери Хейнок и Ярнок сидели рядом, записывая каждое слово.

Это было загадкой для всех, что Аксимаана Фрейж, которая, конечно, знала о люсавенде больше всех, волновалась о каждой мелочи, которую мог сказать ей маленький правительственный чиновник. Но в ее семье знали причину. У нас свои способы, и мы вросли в них, говорила она часто. Мы делаем то, что делали раньше, потому что это уже работало на нас. Мы садим наши семена, ухаживаем за рассадой, наблюдаем созревание, убираем зерно и потом начинаем все сначала тем же самым способом. И если зерна не меньше, чем раньше, мы считаем, что наши дела идут хорошо. Но на самом деле мы терпим неудачу, если только восстанавливаем то, что было раньше. В этом мире нельзя спокойно стоять на месте: спокойно стоять на месте — значит погружаться в грязь.

Вот поэтому Аксимаана Фрейж выписывала сельскохозяйственные журналы и посылала своих внуков снова и снова обучаться в университете и самым внимательным образом слушала, что мог сказать ей чиновник из провинции. И каждый год в методику ее земледелия вносились небольшие изменения, и каждый год все больше мешков с семенами люсавенды отправлялось на рынок в Мазадоне, и блестящие рисовые кучи выше, чем когда-либо, поднимались в ее хранилищах. Поскольку всегда можно было узнать о каком-то лучшем способе работы — и Аксимаана Фрейж всегда старалась узнать о нем. Мы есть Маджипура, повторяла она снова и снова. Большие города стоят на фундаменте зерна. Без нас Ни-моя, Пидруид, Хинтор и Пилиплок стали бы пустырем. А города растут с каждым годом, поэтому мы должны больше работать, чтобы кормить их, разве не так? У нас нет выбора: это воля Бога, разве не так? Она пережила пятнадцать или двадцать чиновников. Они появлялись молодыми людьми, наполненные до краев последними изобретениями, но зачастую не решались предложить их ей. Я не знаю, чему я могу научить вас, нравилось им говорить ей. Мне следует поучиться у вас, Аксимаана Фрейж! И так ей нужно было проходить одно и то же, давая им почувствовать себя свободнее, убеждая их, что она искренно интересуется новыми методами.