Ольга-чаровница и змиев сын - Светлана Алексеевна Кузнецова

хрустальных гор, помахивая длинным подвижным хвостом с кружевной кисточкой смерзшихся и покрытых инеем волос на конце. Он обожал и эту кисточку, и свой хвост, и себя, и холодное безмолвие вокруг, а еще ему нравился вид распластанного, изнемогающего от бессильной злобы, ненависти и леденящего ужаса соплеменника. Тот не нашел сил даже скинуть змииное обличие, так и валялся грузной отвратительной тушей. Его тело, казалось бы, созданное из темного льда, теперь выглядело грязным талым сугробом перед окончательным приходом весны.

Инеистый змий Снежен отнюдь не ненавидел это время года. Он попросту не понимал прелестей ни весны, ни лета, ни ранней золотой осени: жарко настолько, что покрываешься липким потом; суматошно — ведь кто только ни вылезает из-под снега с его таянием, не говоря о всякой гадости, оставшейся с осени; вонюче, поскольку от разнообразных запахов постоянно свербит в носу…

— Ты признаешься, наконец? — рыкнул Снежен.

— Не было еще такого, чтобы ради чужака так поступать со своими, — ответил поверженный.

«Надо же, огрызается», — подумал Снежен, усмехнулся и почти пропел:

— Не ради чужака, только лишь для себя. Думаешь, как долго я терпел бы, что некто из дальних родичей власть мою попирает, сам на старшинство покушается? Небось, уж представлял, как на мой трон взберешься?

«Братец мой огненный, Горан, умеет прищемить хвост, а уж когда еще и родич подгадит, не остается ничего, окромя как вспомнить, что и сам не лыком шит», — мог бы прибавить Снежен, но не захотел.

— Повелитель… помилуй…

«С Гораном я, признаться, не могу ничего сделать, но вот родича всегда приструню», — не обращал он внимания на воззвания к пощаде. Слишком много гадостей наговорил этот грязный сугроб пока его — Снежена! — по колени в сыру землю вгонял и ждал, будто вот-вот его победа наступит.

— Разве я кому-нибудь когда-либо мешал? Разве не позволял развлекаться вам со змеелюдами… и не только с ними? Я давал вам полную свободу, и единственное условие ставил: никто не должен погибать. Неужто именно этим требованием не угодило тебе мое старшинство?

Поверженный инеистый змий зашипел. С губ сорвалось облачко пара, застыло сосулькой в стылом воздухе и разбилось о ледяной пол.

— Что нам, порождениям Грезы, чужие жизни, Снежен?..

— Глупец! Утерявшие жизнь в Нави уходят в Явь, а то и дальше— в неизвестность саму! Царю Кощею не по нраву такое приходится. Ты же не только протиснул сюда тварь наполовину и упустил ее, но и не сделал ничего, чтобы засунуть ее обратно! Силы копил, падаль ледяная!

— Собратья возненавидят тебя, Снежен…

— Наоборот! Еще и благодарить станут: я же, считай, решил все сам, им не потребовалось даже хвостом ударять. ИМЯ!

Он назвал. Снежен не знал никого, кто мог бы противиться его воле. Имя — вой вьюги и крик смертельно раненного зверя, обдуваемые ветром тела мертвецов и потусторонний холод, в сравнении с которым самый лютый мороз и стужа мягки, теплы и ласковы. Мудрено, длинно, но достаточно единственный раз услышать, чтобы запомнить навсегда.

Снежен удовлетворенно кивнул. Поверженный родич перестал интересовать его и мог бы уползти зализывать раны, но предпочел глупость угроз, причем ничем не подкрепленных.

— Ненавижу… — прошипел он. — Я теперь все сделаю, из кожи вывернусь, но укушу.

— Что ты можешь? — рассмеялся Снежен. — Ползи отсюда.

— А ты жди… жди! Будет и такое, что ошибешься, а я уж кусну, не сомневайся… Яд в кровь пущу ледяную, подохнешь, как есть в небытие отправишься!..

Снежен относился ровно к очень многим вещам. Врагов он только приветствовал, как и их попытки задеть его — без них было бы скучновато. Однако глупцов презирал, а уж тех, кто упивался зряшными мечтами и не отдавал себе отчета в том, когда следует держать на замке собственную пасть, считал опасными для самого колеса Рода. «Порождение Нави, не видящее границ, не должно существовать», — полагал Снежен и не раз убеждался в собственной правоте.

— Царь Кощей, — хрипло захохотал поверженный, — да он сам силы копит, чтобы погубить наконец людишек проклятых, а с ними — всех тех, кто задарма Навь топчет. На кой они вообще сдались?

«Зачем сдались — о том Род четверым старшим рассказал, когда в неизвестность отправился. И одним из этих старших был именно Кощей — вовсе не враг сущему, наоборот, защитник. Он не пустота и не смерть, просто Повелитель иной стороны жизни». — Только не было ни малейшего смысла Снежену распинаться, столь простые истины произнося. Кому-кому, а Кощею совершенно ни к чему разрушение миров и многочисленные смерти — кто не понимает этого, должен сам предстать пред очами, полными первородной мглы, для прочищения мозгов и мыслей. Однажды эта участь уже коснулась Снежена, повторения он не хотел, а потому не послал Горана в огненную бездну вместе со всеми его угрозами, а лично взялся за это дело так быстро, как сумел.

«Горан боялся за свою чаровницу. Что ж, погляжу, какова та в деле», — решив так, Снежен поднялся, словно перетек из одного положения в другое, ленно потянулся и, не утрачивая легкой улыбки на устах, подошел к поверженному родичу… бывшему родичу, как он успел понять только что.

— Злость и ярость — верные спутники огня, а огонь способен уничтожить лед, — произнес он, растягивая слова. — Не говори, будто не знал об этом.

— Мой лед загасит любое пламя!..

— Непроходимый болван, — посетовал Снежен, обращаясь скорее к мирозданию, чем к тупице, по недоразумению бывшему его родичем. — Пламя уничтожить невозможно. Оно способно потухнуть, но это вовсе не смерть огня, а его бегство. Он обязательно вспыхнет где-нибудь еще.

— Этим словесным кружевом ты предаешь саму суть холода!

— Вовсе нет. Я пытаюсь донести до тебя истину, по которой ни свет, ни тьма, ни огонь, ни лед, ни… все противоположности, которые только можно назвать во всех мирах Бытия, не только не являются врагами, но и не в силах существовать друг без друга.

На мгновение показалось, в выцветших глазах зажегся интерес, но злые слова потушили его окончательно:

— Ты бредишь, Снежен!

— У тебя будет время лично побеседовать об этом с Повелителем Кощеем, — мелодичность оставила голос, теперь он стал звучать подобно бьющемуся стеклу. Морда поверженного инеистого