Ольга-чаровница и змиев сын - Светлана Алексеевна Кузнецова

он протянул руку и провел кончиками ногтей по ее щеке. Ольга улыбнулась и потянулась за прикосновением — приятно, чуть щекотно и, несмотря ни на что, безопасно; возможность поцарапаться лишь пьянила. Впрочем, не до конца. Она даже успела подумать, что ее собеседник тоже выглядит несколько иначе, не так, как она запомнила, при самой первой встрече, а позже уже и внимания особо не обращала. Раньше Ольге все чаще виделся змий, людскую личину натягивающий, а теперь — человек, временами крылья отращивающий и чешуей обрастающий.

Наваждение? Точно нет, уж она могла понять это.

— Странно, — признался он, — ты не спешишь на меня наорать и вон выставить…

— А ты пока мне не мешаешь.

— Не как обычно?

Она хмыкнула, губу прикусив, отвернулась и вздрогнула, услышав громоподобный хохот. Горан веселился от души, сотрясая своды пещеры. Благо, те были достаточно прочны и, наверняка, выдерживали и не такое.

— Кошмарно! — воскликнул он, смеяться прекратив. — Ольга, ты правда считаешь, будто мне нужна игрушка, которую я стану всем показывать, звать своей собственностью и тем самым ломать?!

— А разве это не присущее всем вам свойство: сокровища копить и сидеть на них сиднем? — поинтересовалась она. — Еще и полагаете, будто человек, назначенный на роль этой самой игрушки, драгоценности или чего-то вроде, должен проникнуться и гордиться отведенной ему участью?

Горан нахмурился, но не рассердился.

— Для огненных — да, очень характерно.

— С каких пор ты перестал им быть?

— Не переставал, просто, похоже, сам себя переломал скорее, чем тебя.

Таковых слов Ольга точно не ожидала. И что ответить на них не знала тоже. К счастью, этого делать не пришлось.

Горан глубоко вздохнул и произнес:

— Моя прекрасная, замечательная чаровница… ты даже не представляешь, сколь сильно способна изменять всех, к кому прикасаешься.

— Разве?

— Да! — Горан вскочил и принялся, заложив руки за спину, мерить шагами пещеру. — А вот инеистые гадины свои богатства не показывают никому, — процедил он сквозь зубы, видать решив русло разговора сменить. Не сказать, чтобы Ольга против была, скорее, наоборот. — Инеистые берегут в сокровищницах всякие диковины и играются с ними сами. Со Снеженом мы в свое время не сошлись именно на этом поприще. Пусть, и не только оно нас разъединило. Воздушникам же все эти игры с собственностью откровенно не интересны, они не привязываются сами и не терпят настойчивости от других. Водяные…

— Сильно мне его взгляд не понравился, — задумчиво проронила Ольга.

— Тревожишься? Даже о змиях не дослушала.

— Опасаюсь.

Горан тихо фыркнул.

— А ты не смейся.

Заинтересованность инеистого змия ей точно не нравилась.

— Снежен… Скальде… — второе имя само бросилось на язык. И почему только?..

Горан удивленно вскинул брови, а Ольга поперхнулась застрявшим в груди воздухом.

— Неужели, угадала?..

— Будто сосульки, звенящие на ветру, — проронил Горан. — Почти…

— Или скованные льдом скалы. Чаровническим льдом…

— Греза щедро порождения одарила.

— Завидуешь.

Горан покачал головой.

— К чему завидовать умению во снах летать, когда и так умеешь? Да и необходимость питаться чужими кошмарами или вожделением — та еще радость. А окромя этого Кощей внимательно присматривает, существам таким не доверяет и всегда готов прибрать к себе в подпол.

— Справедливо, — обронила Ольга и задумалась уже всерьез. Снежен-Скальде притягивал ее внимание, но и отталкивал. Он казался огнем в печи, до которого так и тянет дотронуться, но точно ведь обожжешься. Прикосновение ледяных пальцев Ольга ощущала до сих пор, хотя никаких синяков не появилось.

Руки коснулся подвижный Гораний хвост, тотчас убрался, когда Ольга вздрогнула, но затем вернулся вновь, обвив.

— Разве не у вас, людей, существует поверие, будто любовь нужно отпустить: только тогда она настоящая? — снова сменил русло разговора Горан.

— С каких пор ты обращаешь внимания на людские глупости?

— С тех пор, как увидел тебя.

Хвост потянул, и Ольга нырнула бы не ухвати Горан ее за плечо, подержал так некоторое время, позволяя возмутиться и вырваться, если его действия не приходятся по душе, и только затем начал целовать, в перерывах уверяя:

— Не только люди… меняются… моя чаровница. Особенно… если хотят… этого.

— Наверное, — соглашалась Ольга, жмурясь и подставляясь под ласковые прикосновения, с каждым мигом становившиеся смелее. Прекрасно помнила о своих опасениях и намерении не допускать близости, пока срок не истечет, и она не станет абсолютно свободна и сможет решать сама, уйти или остаться, но сейчас мысленно махнула на них рукой.

— Будет так, как ты пожелаешь, — пообещал Горан. — Я, пусть и змий, но твой.

— Мой, — согласилась Ольга и, должно быть, впервые осознала, что больше это не игра, не холодное обращение «мой Горан» — «моя чаровница», которого они придерживались. Слово заиграло красками, растеклось по груди целебным пламенем и осталось в сердце.

Жар в сердце, жар тел, жар источника — жара казалось слишком много и вместе с тем его не хватало. Поцелуи и прикосновения уже не помогали, хотелось гораздо большего: расплавиться в этих почему-то не ранящих когтях окончательно, отдаться самой и навсегда присвоить другого. Не могло случиться лучшего момента для нападения. Ольга улыбалась, глядя в невозможные глаза с белыми зрачками и не сразу сообразила, что угодила в капкан.

По позвоночнику будто провели ледышкой, Ольга дернулась, но не смогла вырваться. Онемело не только плечо, но уже вся рука, за которую ее вдруг настойчиво потянули, выдирая из объятий Горана, кружа метелью, заморачивая и замораживая…

Когда она очнулась, не поняла, где находится. Глаза слепило от яркого света. В комнате было холодно, но шкуры, накинутые на нее, пока хранили тепло. Ольга выпростала руку, провела по гладкой поверхности своего ложа и с облегчением вздохнула: не лед все же, хрусталь. К тому же она совершенно точно знала, что теперь никогда не замерзнет, даже оказавшись абсолютно голой посреди снежной пустыни — огонь Горана, смешавшись с ее собственным — чаровническим — навсегда поселился в сердце. Морозное дыхание здешней стужи не могло причинить вреда, но и приятным не было. А еще Ольга не ощущала в себе ни капли