Важнейшее из искусств - Сборник

– Это пока больной, а поправишься… Я же вижу, что тебе не нравится, когда я говорю, что ты будешь моим мужем. А как же в лесу без мужа – из-за любого куста мертвяк может выскочить. Или бандит. Неизвестно, что хуже. У бандитов женщин нет, вот они их и воруют, потому что без женщин у них ствол перекореживает и крона облетает. И бандитами они стали, потому что у них всех женщин мертвяки потаскали. Они и хотят обратно их получить. Только кто ж им даст. А если одну на всех украдут, то живой она обратно не возвращается. Никакой не возвращается. Не отдавай меня бандитам, Молчун!

– Не отдам, девочка моя! – вдруг испытав ошеломляющую нежность и жалость, воскликнул я и изобразил объятие рукой, которой на нее опирался.

Конечно, это было мало похоже на объятие, но она меня поняла, остановилась, подняла взор на. меня, и я увидел, что поняла и верит. И даже на пару секунд прислонилась головой к моей груди, как это делают дети и женщины, прося защиты или доверяя себя защитнику. А потом опять подставила плечо, и мы двинулись дальше. Тем более что уже завернули за последний угол и увидели проем двери.

Хотя я неправильно это называю: дверь без двери – не дверь. Просто проем входа мы увидели. Интересно, почему они не запирают вход? Мертвяки тут разные страшные бегают, женщин таскают. Правда, кажется, к деревням они не приближаются, как я понял. Тут и травобой, и бродило в каждом доме найдется.

Нава вошла в проем свободно, а мне пришлось пригнуть голову. Потолка я головой не доставал, но только чуть-чуть. Судя по этому признаку, лесные жители в основном ниже меня ростом. Когда я на них смотрел с лежанки, они мне не казались выше Навы.

Мы миновали сени, где были сложены какие-то инструменты и плетеная обувь маленького размера, и девочка помогла мне присесть на лежанку. Дальше за спальней еще чернел проход в другое помещение.

– Кладовка, – объяснила Нава, проследив за моим взглядом. – Там продукты хранятся и вообще.

Я тут же ощупал место на лежанке, где должен был находиться мой зад. И на взгляд был заметен провал, а на ощупь под слоем мха ощущалась пустота. Но все равно в здравом рассудке испражняться под себя казалось противоестественным. Все правильно я сделал – хватит валяться на лежанке, пора женщину свою защищать! Я вздохнул полной грудью и погладил по голове Наву, сидевшую на корточках рядом со мной. Она повела головой, прижимаясь и отвечая на мою ласку, как это умеют кошки. Когда-то у меня в доме была кошка, вспомнилось вдруг. Вспомнилась даже не сама кошка, а ощущение ее спины под ладонью.

– У вас тут кошки есть? – поинтересовался я.

– В лесу есть, в деревне нет, – ответила она. – Нечего им делать в деревне. У них своя жизнь, кошачья, а у нас своя, человеческая. У нас все так: звери живут по-звериному, люди – по-людски. Наши тропы редко пересекаются, но, если пересекутся, мы мирно разойдемся, потому что понимаем друг друга. Все они слово человеческое понимают. Это только в последнее время стали появляться твари всякие неразумные: мертвяки, рукоеды и такие, что вслух и произнести страшно. Вот они слова не понимают. Не живые они, значит, живые слово человеческое понимают, что кошки, что собаки, что кабаны, даже крокодилы, но крокодилы плохо понимают, поэтому к ним в болото лучше не лезть. Они не очень-то разбирают, кто к ним свалился на обед. Да и кто свалился, обычно ничего вразумительного сказать не может. Но бывали случаи, когда договаривались, – отпускали крокодилы. Живое с живым всегда договориться может, а вот живому с мертвым разговаривать не о чем… А почему ты про кошку спросил?

– Потому что ты мне кошечку напомнила, – улыбнулся я. – Мне показалось, что когда-то у меня в городе была домашняя кошка. Очень ласковая, и я ее любил.

– Ой! Домашняя кошка! – фыркнула на сказанную мной нелепость Нава. – Домашних кошек не бывает. Да и города нет. Это Старец из ума выжил и талдычит про город, а остальные говорят, что никакого города нет. Но может, и есть, только никто в нем не был, а кто туда уходил, не возвращался… А ты правда кошку любил?

– Правда.

– Ладно, тогда я буду твоей домашней кошкой, мур-р-р… Только ты меня люби… Это совсем плохо, когда муж жену не любит. А меня тут никто не любит. Чужая я. В деревне сейчас один жених свободный, кроме тебя, а когда тебя не было, так и вовсе один был. Болтун его зовут. Так он не захотел меня в жены брать. Потому что чужая и неизвестно еще, кого ему рожу. А кого я ему родить могу – девочку или мальчика. Как мама моя рожала. Так и я могу, наверное… Но он не захотел меня брать.

– А Молчун возьмет, если ты согласишься, – улыбнулся я. Обидели бедную девочку ни за что.

– А я уже согласилась, – положила она свою голову мне на колени, и я опять ее погладил. – Му-у-ур, – ответила она на ласку. – Ну, давай одежду мерить! – вспомнила наконец. – Ты – мой муж, и я вырастила тебе одежду.

– Давай, – согласился я, хотя сил у меня было маловато, однако обидеть девочку мне совершенно не хотелось. Она же старалась. – А меня научишь одежду выращивать?

– Конечно! – пообещала она. – Ничего сложного. Представляешь, какую одежду хочешь вырастить, и показываешь дереву. Оно потом цветет, плодоносит, а плод и есть одежда.

– Вот научишь, я тебе тоже что-нибудь выращу, – попытался я ее обрадовать, представляя, как выращу нечто сказочное, чего она в жизни своей не видела.

– Научить-то научу. Только какая женщина разрешит мужчине одежду для себя выращивать?! Там же столько секретов, мужчинам неизвестных…

– А мне хочется.

– Ну если хочется, то попробуешь, только что у тебя может хорошего получиться, если ты к нам появился в такой страхолюдной одежде, что ее Колченог на кусочки разрезал и в землю закопал, – может, чего путное вырастет, но, конечно, ничего даже не взошло. Лес такого не выращивает. И все твои штучки-дрючки закопал, чтоб народ не пугали. Они тоже не выросли.

– А я-то думаю, где моя одежда.

– А нет твоей одежды. И какая это одежда. Одно название, а ходить в такой по лесу – смех один. Ты вот лучше мою одежду надевай.

Нава сдернула со своей лежанки нечто напоминающее одежду и протянула мне.

Ну да, это штаны, а это рубаха. Пахло от них свежей травой и немного экзотическим цветком – чуть сладковато и крепко. Правильно, мужикам надо крепкий запах, чтобы воняли меньше. Цвета все это было темно-зеленого с бурыми прожилками. А что, для маскировки в лесу здорово. И на ощупь приятно, чуть шелковисто, а веса – никакого практически. Формы только непонятной и размера.

Нава принялась энергично все это на меня напяливать. Сначала штаны, поскольку я сам потянулся, но недотянулся – больно стало. А натянулись они легко – на ноги, а на бедра чтобы натянуть, пришлось меня приподнимать. Ну, я руками себя поднял над лежанкой, а Нава споро штаны и натянула. Сидели как влитые. В прямом смысле слова – будто вторая кожа обтягивает тело. Наконец-то мой несчастный корешок, подвергавшийся словесным атакам, оказался спрятанным. Хоть и топорщил ткань обтекаемым комочком, но никаких конкретных подробностей не просматривалось. Специально проверил. Очень похоже на балетные лосины, но не столь обтягивающие. Возможно, за счет другого качества материала. Я даже воодушевился: все-таки одетый человек – это защищенный человек, хоть одежда и тонка, и прозрачна, и мягка, и протыкаема. А голого человека всякий обидеть норовит. Да и обижать не надо – сам себе комплекс отыщет, сам и обидится. Это притом, что я всегда ходил в первых номерах мировых секс-символов (надо же, даже при амнезии не забыл! А может, не такая уж она у меня категорическая, амнезия-то? Глядишь, вот-вот память и восстановится?), но тут, в лесу, про это не знают и сразу на место поставили.

Рубаха тоже пришлась впору. На торс я никогда не жаловался. Только, похоже, он у меня изрядно отощал. Не до жиру, быть бы живу… Это, кажется, тоже на уровне инстинктов выскакивает. Мудрость народная, отпускная и походная.

Я выпрямился с помощью Навы и принял позу.

– Ну, как? – спросил у единственной созерцательницы.

– Мой муж – самый лучший муж в лесу! Ты – мой муж?

– Конечно! – ответил я громко и пробормотал под нос: – В некотором смысле… Отличную ты мне одежду вырастила. Только она какая-то по фигуре, а мужики приходили все больше в свободной.

– Так у кого фигура есть, тому по фигуре, а у кого изъян какой – пузо торчит, нога кривая или другое уродство, – тот в свободной одежде его и прячет. Тебе прятать нечего.

– Тебе тоже, – признал я искренне.

– А я и не прячу, – покрутилась она передо мной. – Зачем мне прятать, если есть на что посмотреть. Деревья свою красоту не прячут, и птицы не прячут, и звери. Почему человек должен? Одежда нужна, потому что кожа у человека тонкая… А в свободной одежке по лесу неудобно ходить – за все цепляется, поэтому все равно люди не очень-то расхлебяниваются, не раскидывают ветви, куда ни попадя. Вот Колченог, наверное, рукавом за что-то зацепился и провалился ногой, куда не надо было проваливаться, Колченогом и стал, а раньше был не Колченог, а кем он был раньше, я и не знаю, не было меня тогда в этой деревне. Да он и сам, наверное, забыл.