Большой шмон - Олег Алякринский

— Прямо сейчас сможешь? Только не на «линкольне» — выбери что-нибудь поскромнее, чтоб в глаза не бросалось. — Варяг помолчал. — Как там моя Лиза? Сколько же я ее не видел — подумать страшно… Она тебя не сильно беспокоит?

— Дочка у тебя чудесная! Мои домашние от нее в восторге… Вот только плохо, что не учится… Ведь октябрь уже, а она в школе так ни разу не была…

— Да, мы и об этом тоже поговорим, Закир. Жду тебя… — Варяг поглядел на циферблат, — через час.

Бросив мобильник на сиденье, Варяг стал думать о дочке — единственном родном человечке, связывавшем его хрупкой паутиной воспоминаний с прошлым, с Викой, с Егором Сергеевичем. Время шло, и эти дорогие ему лица невольно постепенно смазывались, стирались или, как очень точно говорят люди, выветривались из памяти. И только благодаря Лизоньке они время от времени оживали и не давали ему покоя, заставляя по ночам перебирать все то волнующее, что было в прошлом. После его внезапного ареста в Майами Сержант умудрился кружными путями вывезти Лизу из Америки в Россию, и тут уж верный Закир взял на себя все заботы о ней, да еще и разыскал ее старую няню, Валентину, которую тоже приютил у себя на даче под Клином. Но с Лизой надо что-то решать… Не ровен час — ментовские вспомнят о малолетней дочурке смотрящего, и найдется какая-нибудь гнусь, которая посмеет воспользоваться ею, как разменной монетой. Ведь был уже жуткий случай, когда Лиза стала заложницей боевиков генерала Урусова и уцелела по чистой случайности… Он не имеет права опять допустить такого развития событий. Лизу надо спрятать понадежнее — и лучше всего подальше от Москвы, и не в России.

Несмотря на субботний день, Евгений Николаевич Урусов с утра находился в своем рабочем кабинете в здании Министерства внутренних дел. Откинувшись на спинку вращающегося кожаного кресла, он лениво листал толстый журнал «Vogue» и с удовольствием разглядывал полуголых манекенщиц, рекламирующих нижнее белье. Новейшие тенденции высокой моды радовали его глаз и иные органы чувств: кружевные бюстгальтеры не скрывали, а напротив, выявляли округлые выпуклости томно-бесстыдных красоток точно так же, как назначением веревочных трусиков было подчеркнуть линию бедер, но никак не замаскировать внушительные двойные оковалки аппетитного розового мяса…

На самом же деле генерал-полковник решил потратить свой выходной вовсе не на изучение глянцевых журнальных фотографий. Майор Стриженов, подробно отрапортовавший ему об итогах своей испанской миссии, выступил с дельной инициативой: проследить за перемещениями не только гражданки Степановой, подозреваемой в связях с разыскиваемым криминальным авторитетом Игнатовым, но и сомнительного гражданина Вавилова, который, как неожиданно выяснилось, снимал квартиру по соседству с этой самой Степановой. Простым совпадением это быть, разумеется, не могло, и Урусов дал добро на такую операцию.

Но утром ему позвонил Стриженов, который лично вышел сегодня на наружку и сообщил, что Вавилов со Степановой отправились в магазин, а вот из подъезда вышел мужчина, но явно не тот старик, кого засекли на неделе, а совсем другой — помоложе, с черной окладистой бородой, который сел у соседнего дома в серый «Москвич».

— Ты сам сейчас где? — напрягся Урусов, точно гончая, почуявшая запах близкой добычи.

— Сижу в своем «жигуле», наблюдаю через лобовое стекло, как «Москвич» выезжает на Бусиновскую…

— Сядь-ка на хвост этому «Москвичу» и проследи, куда он… Докладывай мне на мобильный через каждые пять минут. Усек?

Лежащий на письменном столе «Сименс» издал переливчатую трель лезгинки. Урусов отложил журнал и схватил трубку:

— Ну, что у тебя?

— Товарищ генерал-полковник, — взволнованно захрипел Стриженов, — я на Волоколамке. «Москвич» миновал Красногорск и чешет к Нахабино.

— Нахабино? — встрепенулся при знакомом названии Урусов. — Это интересно! Не отставай! Но смотри, как бы он тебя не заметил… Поаккуратнее там!

Звонок застал Закира врасплох. Поговорив с Варягом и отключив мобильный, он еще несколько секунд недоверчиво рассматривал трубку, точно желал удостовериться, что это ему не почудилось, не приснилось, а произошло наяву. Дело в том, что уже пару недель в воровских кругах Москвы ходили смутные разговоры о смерти Владислава Игнатова, в прессе появились интервью прокурорских и ментовских генералов, которые осторожно ссылались на свидетельства очевидцев, якобы самолично видевших труп, но по большому счету эти слухи никакого доверия не вызывали. Варяг исчез из поля зрения братвы еще в прошлом месяце, и когда в теленовостях заговорили, опять же со ссылкой на официальные источники, будто бы он принимал участие в покушении на кремлевского начальника, стало ясно, что ментура гонит парашу, говоря по-простому. Правда, Варяг точно в воду канул… Его мобильный телефон не отвечал, ни по одному из известных Закиру московских адресов его не было. Прошло три недели. Тут впору и впрямь подумать, уж не приключилась ли со смотрящим какая беда…

И вот когда позавчера вечером дагестанскому авторитету позвонил Максим Шубин и прямо объявил, что Варяг отдал богу душу и надо собирать большой сход и решать, кому сменить покойного на месте смотрящего, только тогда Закир наконец по-настоящему поверил в невероятные слухи. И тут на его сердце точно упал тяжеленный камень — и стало ему так тоскливо, что хоть вой волком. Не мог он смириться с мыслью, что Варяга больше нет.

Со смотрящим Закира ничего не связывало — ни дружба, ни бизнес. Любить он его не любил, бояться не боялся, а уважать — да, уважал. Варяг никогда не выпячивал перед людьми своих заслуг, подвигами не кичился, был всегда скромен и деловит. Уважал и ценил успехи других, особенно ценил за дела предшественников. Например, Медведь — тот да, для Варяга был глыба, а не просто вор в, законе. Варяг же для многих был не всегда понятен, может, потому, что смотрел далеко вперед, намного дальше других. А потому его не воспринимали, хотя отдавали дань тому, что наколки свои воровские он честно заслужил, и четыре ходки имел по полной программе, и с ментурой не снюхался… И тем не менее говорили о нем люди разное. Особенно в последнее время… Однако Закир понимал: как смотрящий Варяг все делал правильно. Тут к нему претензий никаких: он не давал хрупкому воровскому миру взорваться изнутри, держал союз воров крепко, надежно, пресекая всякую внутреннюю смуту и разброд. А чего ж еще ждать от смотрящего? Потому-то, невзирая на его разногласия со стариками вроде Шоты или Дяди Толи, у молодых Варяг был в авторитете.

А другое Закира не волновало. Он не лез в дела Варяга и другим не советовал. Владик Игнатов все эти восемь лет был честным хранителем российского общака, куда Закир и его дагестанские абреки аккуратно отстегивали свою долю. Правда, вступал Варяг в какие-то непонятные сделки с властями, а кому какая забота! Воровскому делу он оставался верен, хотя и был как бы сам по себе. Так ведь и Закир сам по себе, как и все прочие законные воры столицы. В Москве все уже давно, еще с середины девяностых годов, было поделено и распределено, у каждого была своя зона интересов и все старались не вмешиваться в чужие дела, чтобы не дай бог не раскочегарить конфликт. Закир контролировал нефтедобычу и рыбный промысел на Каспийском море и в Москве держал под надзором всю осетровую и икорную торговлю, и ему было по барабану, что Максим Шубин контролирует автомобильный рынок, а Малик Гудермес держит ювелирку и антиквариат, и каждый из них имеет ежегодно куш вчетверо-впятеро больше, чем Закир Большой… Так что ж теперь по этому поводу волосы на заднице рвать?

' Закир был не из завистливых. И именно поэтому, в отличие от грузинского пахана Шоты Черноморского и его подпевалы Максима Кайзера, никогда не ставил в упрек Владиславу Игнатову его бесчисленные бизнес-проекты. А Варяг, если верить слухам, вел крутые дела и в Западной Европе и в Америке и ворочал миллионами — это не считая тех сотен миллионов, которые принадлежали не ему лично, а всему воровскому миру и которые он курировал по праву выбранного хранителя общака. К тому же Закир догадывался, что такими сделками Варяг многократно приумножал об-щак, а вступая в игры с властями, пытается сохранить равновесие: в наши дни без этого уже нельзя — прошли времена карманников и отрицал.

Это равнодушие к чужому богатству и влиянию позволяло Закиру сохранять ровные отношения со всеми воровскими авторитетами не только в Москве, но и по всей России, где в последние два-три года появилась новая порода братвы — молодых голодных волков, готовых порвать глотку любому, кто скажет им слово поперек или покусится на их лелеемое добро, добытое в кровавых боях.

Уверившись в смерти Варяга, о чем ему столь убедительно позавчера втирал Максим Кайзер, Закир сильно опечалился, потому что не сомневался: теперь-то воровская Россия обречена на новые переделы и войны, и взрыв может произойти уже на большом сходе в Москве, куда Максим Шубин вознамерился пригласить не только старых воров, но и молодняк с российских окраин…