Генерал Кутепов - Святослав Рыбас

О приказе № 323 в лагере помнили все. Еще слишком мало прошло времени. И угроза военно-полевого суда была не пустой.

В скором времени в этом убедились. Был отдан под суд сорокапятилетний полковник Петр Николаевич Щеглов. Он был кадровый офицер, окончил Николаевское инженерное училище в 1897 году, служил в саперных и железнодорожных частях, в 1918 году сформировал Добровольческий железнодорожный отряд и присоединился к Добровольческой армии. Он был старше Кутепова и многих генералов.

Полковник надломился, не выдержав лагерной жизни. Он записался в беженцы, чтобы свободно покинуть Галлиполи на первом пароходе. Но пароход не пришел, и полковник остался здесь навеки.

Его вина не вызывала ни у кого сомнений. Она видна из его собственных показаний: "…Последнее время… при самом обыкновенном разговоре, невольно для себя перехожу быстро в горячий спор и сильно повышаю голос чуть не до крика. О генерале Кутепове я действительно говорил как ходящий слух, что он получает жалованье 200 лир в месяц, что имеет стадо баранов и состоит пайщиком Московского кооператива — гарнизонной столовой. О генерале Врангеле говорил, что по слухам он имеет мануфактурный магазин в Константинополе на улице Пера, и о других генералах, которые все обеспечили себя предприятиями. Мы же все офицера до сих пор ничего не можем создать и остаемся нищими. Касаясь политического положения нашей армии во время генерала Деникина, я говорил, что было бы гораздо лучше принять посредничество Англии войти в соглашение с большевиками для того, чтобы остаться в Крыму и там организовать свое маленькое государство, где и ожидать дальнейших событий… Я не помню, чтобы я говорил, что настоящая Русская армия — есть Красная армия, но что я недоволен только порядком в нашей армии, когда старшие офицеры должны служить рядовыми, а вчерашние гимназисты командуют полками и выше, каковое неудовольствие возникает не только у меня, но у всех старших офицеров и что большинство офицеров с высшим образованием и кадровых служит сейчас в Красной армии потому, что Добрармия их оттолкнула. По приезде в Галлиполи я случайно попал в армию, будучи записан на пристани. Хотел же остаться только беженцем, никому не мешая действовать в желательном направлении. Больше добавить ничего не могу.

Полковник Щеглов".

Бедный Петр Николаевич надеялся, что суд простит его невольные прегрешения против строгих порядков нищенствующего галлиполийского ордена. Да, он отказался от армии, по-обывательски повторял слухи, которые не имели под собой никаких оснований, поспорил с молодыми офицерами, а они посчитали себя оскорбленными… Какая ему полагалась кара?

Умышленно распространял заведомо ложные слухи, явно порочащие и подрывающие авторитет и доверие к высшим военным начальникам, вел разговоры, возбуждающие сомнения и убивающие веру в дело Армии, чем мог вызвать беспорядки и волнения в войсках. А за это одна кара — смертная казнь через расстреляние.

Свидетелями на суде были молодые офицеры: штабс-капитан Марковского пехотного полка Алексей Клементьевич Смола-Смоленко, подпоручик Марковского конного дивизиона Сергей Владимирович Гринев, штабс-капитан Алексеевского пехотного полка Николай Алексеевич Лентуков. Все они годились в дети полковнику Щеглову.

Тридцатого июня приговор был объявлен. Прошение о смягчении приговора Кутепов оставил "без уважения".

В ночь на первое июля, в самую глухую пору, в два часа двадцать минут Щеглова расстреляли.

Его не могли пощадить. И дело не в личной оскорбленности командира корпуса, у которого не было никаких сбережений, а всех привезенных рублей хватило для обмена на несколько лир. Дело в той незримой черте, которую нельзя было преступать, ибо за ней начинался развал.

Кутепов понимал, какой грех он взял на себя, но в его душе не было сомнений, на чаше весов тысячи жизней легко перевесили одну.

Наутро после казни несчастного полковника продолжилась будничная жизнь корпуса и продолжилось строительство памятника.

Жарким утром шестнадцатого июля памятник был открыт и освящен.

Когда сняли брезент, открылся мрачно-величественный каменный курган, увенчанный белым четырехконечным мраморным крестом. На белой мраморной доске сияли золотые буквы:

"Упокой, господи, души усопших.

1-й Корпус Русской Армии — своим братьям воинам в борьбе за честь Родины, нашедшим вечный покой на чужбине в 1920–1921 гг. и в 1854–1855 гг.

Памяти своих предков-запорожцев, умерших в турецком плену".

Надпись повторялась на турецком, греческом, французском языках.

У кладбища выстроились войска с развернутыми знаменами, оркестр играл марши.

Во время торжественной службы священник отец Миляновский произнес такое сильное слово, что многие, на чьих глазах здесь, на этом холме, отпевали умерших, почувствовали особый смысл происходящего. Седой, в горящем на солнце облачении, вздымая в руках крест, священник говорил:

— Путник, кто бы ты ни был, свой или чужой, единоверец или иноверец, благоговейно остановись на этом месте, — оно свято: ибо здесь лежат русские воины, любившие Родину, до конца стоявшие за честь ее.

Через несколько минут стало понятно, что он обращается не только к живым, но и к мертвым и к будущим, еще нерожденным людям.

— Вы — воины-христолюбцы — вы дайте братский поцелуй умершим соратникам вашим.

Вы — поэты, писатели, художники, баяны-гусляры серебристые, вы запечатлейте в ваших творениях образы почивших и поведайте миру о их подвигах славных.

Вы — русские женщины, вы припадите к могилам бойцов и оросите их своею чистою слезой, слезою русской женщины, русской страдалицы-матери.

Вы — русские дети, вы помните, что здесь, в этих могилах, заложены корни будущей молодой России, вашей России, и никогда их не забывайте.

Вы — крепкие! Вы — сильные! Вы — мудрые! Вы сделайте так, чтобы этот клочок земли стал русским, чтобы здесь со временем красовалась надпись: "Земля Государства Российского" и реял бы всегда русский флаг.

Отец Миляновский кончил говорить. Генерал Кутепов повернулся к войскам и скомандовал:

— Всем парадом, слушай, на караул!

Дрогнули, блеснули и застыли штыки и шашки. Оркестр заиграл "Коль славен наш Господь".

Каменный рукотворный курган с белым крестом наверху возвышался над людьми. У его подножья лежало множество венков, на одном была надпись: "Тем, кому не нашлось места на Родине".

Родина! Несчастная великая Родина, погибшая в красной пучине, ты была по-прежнему жива на этих галлиполийских камнях.

Двадцать первого июля 1921 года один из галлиполийцев Владимир Даватц, в прошлом профессор математики, ставший белым офицером, записал в дневнике: "Ей, России, принесем мы в подарок сбереженные реликвии нашей государственности. Ей отдадим мы наши старые знамена, сохраненные в годину лихолетья. К ногам ее положим трехцветные знамена и скажем: