Продавшие социализм: Теневая экономика в СССР - Роджер Киран

Ответственный сотрудник Института США и Канады АН СССР, играющий существенную роль в формировании внешнеполитической линии советского руководства, также подчеркивает, что ни «стратегическая оборонительная инициатива» («Звездные войны»), ни весь процесс гонки вооружений как таковой, не могли быть среди факторов, имеющих непосредственное отношение к самому акту развала Советского Союза».

Это, конечно, вовсе не означает, что таким образом дискуссию о роли и значении фактора гонки вооружений можно считать законченной или исчерпанной. И все же нам кажется, что у большей части как аргументов, так и контраргументов ее участников, так и остается до конца невыясненным основной ее смысл и предназначение. Дело в том, что как бы действительно ни усиливался за последние годы внешний натиск со стороны США, он все-таки вряд ли мог идти в сравнение с той степенью угрозы, какой являлись многочисленные акции экономических санкций и бойкотов, саботажей и открытой военной интервенции, которым СССР неоднократно подвергался за годы своего существования. Кроме того, какие бы формы ни принимал данный натиск извне, он никак не мог предопределять реакцию и контрмеры советского руководства в ответ на него.

Таким образом, в порядке заключения можно сделать вывод о том, что не столько проблемы внутреннего характера или какой-нибудь из факторов внешполитического, экономического или стратегического давления, сколько, скорее, способ реакции на них со стороны Горбачева и его окружения обернулся решающим фактором крушения всего государства и его общественно-экономического строя.

4. Четвертая теория о крахе СССР связывает причины этого события, прежде всего, с имевшим место, по мнению ее сторонников, процессом бюрократической контрреволюции. Эта концепция во многом напоминает взгляды Льва Троцкого 30-х годов.

Как известно, он считал советскую систему всего лишь «переходным периодом». В своем сочинении «Преданная революция» Троцкий развивает тезис о том, что если социалистическая революция окажется не в состоянии освободить себя от власти бюрократии, то сама бюрократия станет основой возвращения капитализма и даже превратится в «новый класс собственников».

Наверняка найдутся читатели, которые на основании непосредственного опыта своей жизни будут склонны считать, что явления и тенденции такого рода действительно имели место. Однако из них Троцкий и троцкисты делали неправомерные и неоправданные выводы о «невозможности» существования социализма в одной отдельно взятой стране. Взгляды такого рода в условиях уже одержавшей политическую победу социалистической революции на деле оборачивались ударом в спину и предательством самой революции и ее дела.

В этой связи показательно также и то, что после политического устранения Троцкого и троцкизма за время правления Сталина в СССР так и не появилось никаких признаков какой бы то ни было антисоциалистической контрреволюции, будь она «бюрократического», «демократического», «либерального» или какого-либо другого подобного характера. Очевидно, Сталин и его руководство, кроме всего прочего, проявляли также и завидную способность каким-то образом учитывать в своей непосредственной практике идеи и взгляды своих политических противников и делать из них соответствующие выводы.

Условия для становления и засилья антисоциалистических тенденций сложились намного позже, по причине вполне сознательного и целенаправленного предоставления ничем неограниченных возможностей для деятельности враждебных социализму внешних сил и их всевозможных подсобников внутри страны.

В наше время идея о том, что бюрократия в советской системе превратилась в «новый класс собственников» путем проделанной «революции сверху» находит развитие в трудах Дэвида Котца и Фреда Виэра «Революция сверху» и конец советской системы». (1997 г.), Джерри Ф. Хью, «Демократизация и революция в СССР, 1985–1991 гг». (1997 г.), Стивена П. Сольника «Украденное государство. Потеря контроля и крах советских институтов» (1998 г.). К ним можно добавить также и современного марксиста Бахмана Ассада и его труд «Факторы, способствующие разрушению социалистического государства в СССР». Однако, в отличие от остальных, Ассад не рассматривает новое общественное формирование как отдельно обособленный класс.

Разумеется, взгляды каждого из перечисленных выше авторов требуют гораздо более подробного рассмотрения.

Книга Котца и Виэра «Революция сверху» содержит, кроме всего прочего, ряд убедительнейших доказательств достижений Советского Союза и подлинно демократических характеристик советского образа жизни. Наряду с этим, она дает довольно подробное представление о том, каким образом Горбачевым и его окружением было положено начало процессам возникновения и становления новых общественных групп и коалиций, связывающих свое существование и интересы с заменой системы социализма капитализмом.

Во главе откровенно антисоциалистического блока этих сил стал Ельцин. Пользуясь поддержкой значительной части «партийной и государственной элиты», ему удалось устранить со своего пути две основные группировки соперников — так называемых «социал-реформаторов» Горбачева и все еще остающейся «старой гвардии» КПСС. Сам распад СССР как субъекта многонациональной Федерации в значительной степени стал возможным в условиях непрерывных конфликтов между блоками Ельцина и Горбачева. Основной оплот антисоциалистических сил Ельцина находился, прежде всего, в самой России, в то время как Горбачев и его «реформаторы» делали ставку преимущественно на структуры всесоюзного масштаба.

Подобное соотношение сил предполагало, что блок Ельцина сможет сохранить и расширить свою власть и осуществить полное восстановление порядков капитализма только при том условии, что ему удастся полностью оторвать Россию от СССР. А это, со своей стороны, не могло быть ничем иным, кроме начала распада всего Союза.

У идей и тезисов, которые Котц и Виэр развивают в своей книге, немало исключительно сильных сторон и попаданий, так сказать, в самую точку. Они, например, помогают понять и объяснить такую загадку: почему среди наших капиталистов и высокопоставленных чиновников, управляющих сегодняшней Россией, так много бывших членов КПСС и людей, занимающих ответственные руководящие посты в прежнем СССР? Каким образом могла произойти столь удивительная на первый взгляд трансформация?

А дело в том, что еще в перестроечные времена довольно значительная часть так называемой «партийно-государственной элиты» просто восприняла лозунги и планы Ельцина о полной реставрации капитализма как руководство к действию, поскольку они давали больше гарантий для сохранения занимаемых ими позиций и привилегий, по сравнению со всеми остальными имеющимися платформами. Более того, переход страны к капиталистической системе обещал им перспективу стать «полноправными» собственниками, о чем нельзя было даже и подумать в условиях социализма и СССР.

Быстрый провал попытки «Государственного комитета по чрезвычайному положению» (ГКЧП) в августе 1991 года внести свои коррективы в складывающуюся в стране кризисную ситуацию также можно рассматривать в качестве еще одного доказательства массовой переориентации прежней элиты в сторону Ельцина и капитализма. А то, что в такой критический момент и «низы» и «верхи» (каждый из них по собственным причинам) отказали в поддержке и Горбачеву и руководителям августовского «путча», предопределило в конечном итоге политический крах как тех, так и других.

Видимо, этим можно объяснить сравнительно быстрый и относительно мирный процесс восстановления капиталистических общественно-экономических отношений в бывшем СССР. Но в этом же заключаются и причины того, что новоявленному капитализму на территории нынешней России так и не удалось стать более или менее эффективной и создающей хоть что-то системой.

У тезиса о бюрократической «революции сверху» есть и недостатки. Так, в обстоятельном исследовании Эльмана и Канторовича, основанном на интервью с рядом членов прежней партийной и государственной элиты, нет никаких данных, подтверждающих теорию, что советская система якобы была свергнута самими высшими функционерами партии и государства во имя замены их прежней власти и привилегий новым статусом, основанным на частной собственности и личном богатстве.

Конкретные исследования этого вопроса, скорее, указывают на весьма любопытное обстоятельство, что данный вид руководителей являлся просто неспособным к каким-либо коллективным действиям, будь они в защиту существующей системы или ради ускорения ее краха… Эта «высшая бюрократия», если ее вообще можно было воспринимать некой обособленной группой общества, всегда была слишком социально неоднородной и разбросанной по всей системе, чтобы сыграть роль некой организованной, объединенной политической силы.