Язычник - Александр Мазин

Однако ж понимал Славка: не его это дичина. К Рогнеде княжичи да князья сватались – всем отказала. Только про Ярополка сказала: за него пойду.

Однако сам Славка княжне понравился. Он это чувствовал. По тому, как говорила она с ним. Как смотрела на него. Как смеялась, когда Славка ей смешное рассказывал.

Как-то так вышло, что разговаривали они меж собой. Вуйфаст на гостя внимания не обращал: с братом о чем-то толковал. Вроде бы о пошлинах с новгородских товаров. Славка особо не вслушивался. Пошлины были ему неинтересны. А вот Рогнеда… То рукой Славкину руку тронет, то под столом коленкой заденет. Славка даже есть забывал – так его близость княжны будоражила. Рогнеда сама его угощала: то зайчатинки с перепелами подаст, то пирожков с рыбкой. Простая еда у полоцкого князя. У Ярополка застолье изысканней да разнообразней. Но Славка в пище не особо прихотлив. Мог хоть неделю вяленой кониной питаться, если в походе. Да и любые яства – ничто, когда рядом такая дева…

Воевода Устах, сидевший ошую Роговолта, наклонился к князю, шепнул на ухо:

– Глянь, батька, как дочь твоя киевлянина привораживает. Не боишься, что умыкнет?

Роговолт глянул мельком, усмехнулся в подсиненные усищи:

– Да он зелен еще.

– Может, и зелен, а воин грозный. В Киеве пояс гридня выслужить – дело непростое. И насчет девок парень ловок, можешь не сомневаться.

– То девки, а то – моя дочь, – возразил Роговолт. – Но в одном ты прав, воевода: головы молодцам кружить Рогнедка любит. Застоялась, кобылка. А парню скажи: после трапезы хочу с ним поговорить. Чувствую: неспроста его воевода Серегей в Полоцк отправил. Есть у него для меня весть, которую бересте не доверишь.

Горят толстые восковые свечи. Хмурится грозно серебряный Перунов лик. Глаза у Перуна – из красного янтаря. Усы – из червонного золота. Волосы – из белой конской гривы – вздыблены. Сердится, должно быть, что не мажут ему серебряные губы теплой жертвенной кровью. А может, и мажут. Серебро – не дерево. Кровь с него сбегает, не впитывается.

– А уверен ли твой отец, что Ярополк утеснит ромейку и сделает мою дочь водимой женой? – строго спрашивает Роговолт.

Славка задумывается. Насчет уверенности батя ничего не говорил. Говорил: попробует. Только вряд ли такой ответ устроит полоцкого князя.

Тихо в заветной комнате. Стены коврами да шкурами завешены. Окон нет – только продух под крышу.

– Что молчишь? – недовольно спрашивает Роговолт. – Не помнишь, что отец говорил?

– Помню, – Славка отрывает взгляд от идола, прямо, без смущения, глядит на полоцкого князя. – Ничего он не говорил насчет водимой жены. Ярополк – христианской веры. Если возьмет Рогнеду, то не водимой, а единственной.

– Что значит – если?

– Если уговорит его батюшка мой.

– Если? – Насупленный Роговолт – точь-в-точь как серебряный Перун. Небось с него мастер кумира и творил.

– Любит великий князь жену свою, – честно отвечает Славка. – Пригожа очень.

– Что, красивей моей Рогнеды? – ревниво интересуется Роговолт.

– Этого я сказать не могу, – уклоняется от прямого ответа Славка. – Красоту каждый по-своему видит.

– Это кто же тебя такой мудрости научил? – удивляется полоцкий князь, внимательно разглядывая безусого гладкощекого гридня.

– Так матушка моя говорит, – честно отвечает Славка.

Роговолт хмыкает. Не очень-то он верит в женскую мудрость.

– А сам – как думаешь? – спрашивает он Славку. – Кто краше: Рогнеда или ромейка?

И опять Славка отвечает честно:

– Княгиня киевская краше. Но княжна Рогнеда – лучше.

– Почему так думаешь?

«Потому что за ромейкой – одна лишь красота, а за дочерью твоей – Полоцк, – мысленно произносит Славка. – А дружба с Полоцком Киеву нужна. Если станет Полоцк с ляшским королем дружить, Киеву это невыгодно».

Но так говорить нельзя. А что сказать?

– Потому лучше, что в дочери твоей не одна лишь красота – порода добрая чувствуется, – находится Славка. – От княжны же не только красота нужна, но и потомство сильное. Ее детям в Киеве княжить.

Честно сказать: не Славкины то были слова. Это Йонах так говорил. И не про женщин, а про лошадей. Да только и для женщин Йонахова мудрость тоже сгодилась. Однако про княжение Славка придумал сам.

Роговолту Славкин ответ нравится, но от сомнений не избавляет:

– Так отошлет Ярополк ромейку – иль нет? Что отец твой мне передать велел?

И в третий раз Славка отвечает честно:

– Батюшка так сказал: попробует он Ярополка уговорить. Но ты, княже, не сомневайся. Если батюшка что-то хочет, значит, так и получается. Так было всегда и так будет.

На этом князь Славку и отпустил. Не одарил ничем, однако и недовольства не выказал.

Одно Славке не понравилось: ничего не спросил полоцкий князь о батином здоровье. Все спрашивали, а Роговолт – нет. Может, ему уже донесли, что воевода Серегей поправляется?

Полоцкому князю Роговолту на здоровье своего бывшего дружинника было наплевать. Куда больше его волновало: кому отдать предпочтение? Польскому князю Мешко? Или киевскому князю Ярополку? Кому – выгоднее?

Глава 6

Набег

Владимир не зря ходил с викингами грабить франков. Многому научился. Вои его шли – как по чужой земле. Быстро, скрытно. Первыми – разведчики из Владимировых гридней, за ними – отряды наемников-викингов с проводниками из хорошо знавших эти места новгородцев. Они на полдня пути опережали главное войско. Войско же это шло так быстро, что даже не грабило попадавшиеся по пути полоцкие деревени. Резали всех, кто мог донести весть князю, – и шли дальше. То же делали со всеми, кого встречали по пути: будь то рыбаки, охотники или торговые люди. И все было хорошо, пока на одном из хуторов трое посланных на «зачистку» нурманов ярла Торкеля не наткнулись на севшего на землю отслужившего гридня из полоцких варягов.

Гридни бывают бывшими. Гридни-варяги – нет. Варяг – это воин всегда. Даже когда разменяет седьмой десяток.

Рузлай услышал врагов раньше, чем увидел. Но еще раньше учуяли собаки. Мохнатые волкодавы первыми бросились на перемахнувших через частокол чужих – и первыми приняли смерть. Нурманов было трое. Но даже три нурмана – это очень много. И сотне смердов с ними не совладать.

Следующими приняли смерть четыре холопа Рузлая и его невестка. Этих нурманы прикончили еще быстрее, чем собак.

Разобравшись во дворе, нурманы разделились. Двое побежали вокруг дома, а третий – в дом.

Рузлай услышал собачий рык и визг, потом – жалобные вопли своей челяди. Затем – короткие выкрики по-нурмански. Рузлай все понял. Ему было очень жаль погибших. Особенно – беременную невестку, которую он взял к себе, когда младший сын ушел в дальний поход и не вернулся. Еще он подумал: хорошо, что жена умерла прошлой весной. И еще: хорошо, что род не пресечется, – старший сын Рузлая живет в Полоцке, и у него уже двое сыновей.