Непорочная грешница - Рексанна Бекнел

Тем не менее сомнения Питера в том, что Беатрис всем сердцем приняла их брак, заставили его снова погрузиться в глубокие раздумья.

День с его заботами шел своим чередом. Экстону приходилось решать различные проблемы, отдавать множеству распоряжений, так что на время он забыл о жене. Но ненадолго. Подобно усердному звонарю-монаху, который бьет в свой колокол всякий раз, когда для этого выдается удобная минута, ее образ неизменно возникал перед ним, стоит отвлечься от хозяйственных дел.

Когда он, в сопровождении сэра Мориса, обозревал обгоревшие при осаде амбары, чтобы решить, стоит ли их достраивать, ему неожиданно стало интересно ? была ли здесь прежде Беатрис. Когда же они посетили дом деревенского старейшины, и уселись с ним под навесом, чтобы распить кувшин эля и закусить свежим овечьим сыром, Экстону не давал покоя вопрос ? одобрит ли его жена мысль о том, чтобы устраивать в Мейденстоне ярмарки по весне? Он уже представлял себе, как купец развернет перед ней на прилавке штуку темно-зеленого бархата, подходившего по цвету к ее золотистым волосам.

К тому времени, когда на поселение опустились сумерки они с сэром Морисом отправились в замок, в голове у Экстона окончательно созрело решение. Если Питер прав и Беатрис пока еще не принадлежит ему безраздельно, то с это момента все изменится. Он, Экстон, приложит все усилия для того чтобы добиться полного ее расположения и преданности.

И для этого он постарается распалить как можно жарче ее любовную страсть, которую сам же в ней и открыл.

Экстон пришпорил коня и перевел его в галоп, торопясь увидеть жену. Ему не терпелось поскорее заключить ее в объятия.

Теперь, когда старая карга уехала из замка, а пребывание в его стенах Эдгара и Мейнарда де Валькуров ограничивалось временем, которое потребовалось бы Генриху Плантагенету, чтобы доехать до Мейденстрна и вынести на их счет окончательное решение, близился час его, Экстона, торжества. Они с Беатрис наконец останутся в Мейденстонском замке одни, и она будет принадлежать ему, и только ему.

Глава тринадцатая

«Если Мейнард умрет, у нас останется только одна надежда — на тебя…»

Весь день после отъезда бабушки в аббатство Рамсей эти слова старой леди неотступно преследовали Линни, эхом отдаваясь у нее в мозгу. Если Мейнард умрет…

Линни отправилась его проведать, как только старуха уехала из Мейденстона. Кроме нее, Мейнарда ежедневно навещал отец, но всякий раз, уходя из часовни, где лежал в забытьи сын, он, казалось, становился чуть меньше ростом и все больше погружался в бесконечные тягостные думы, которые его одолевали. Мейнарда больше не охраняли, и теперь вместо солдат вокруг него суетились слуги, которые поили его бульоном и давали ему лекарства, приготовленные рукой сестры.

Усевшись рядом с его постелью в кресло, где прежде после службы отдыхал священник, Линни присмотрелась к больному и поняла, что имевшихся в ее распоряжении микстур и настоев явно недостаточно.

Мейнард лежал на кровати священника бледный, как выбеленное солнцем полотно простыней, на которые его уложили. Его кожа, пожалуй, имела еще более серый оттенок, нежели эти спальные принадлежности бедняка. Глаза у него ввалились, скулы заострились, а дыхание вырывалось из груди тяжко, неравномерно и с хрипом. Со вчерашнего утра он не произнес ни одного слова, а только стонал и хрипел.

Линни опустилась на колени у кровати больного и горячо помолилась за его выздоровление. Ей так не хотелось, чтобы Мейнард умер. Сказать по правде, оставаться единственной надеждой семьи было обременительно. Ей уже не хотелось больше быть Беатрис. «Святой Иуда, прости меня! Я согрешила, когда соглалась обманывать Экстона».

Но ведь, если бы она не надела на себя личину сестры, женой Экстона сделалась бы настоящая Беатрис. И спала бы с ним тоже Беатрис, а не она, Линни. Как выяснилось, она уберегла сестру не от такой уж худой доли.

Внимание Линни привлек негромкий звук. В дверном проеме появился силуэт Питера де ла Мансе.

— Что тебе здесь надо? — прошипела она. Молодой человек между тем вошел в комнату. В свете свечи его лицо казалось удивительно мрачным. В нем не было ни задора, ни веселости, прежде столь ему свойственных. Что ж, хорошо уже то, что он не пришел потешаться над поверженным Мейнардом.

— Мне нужно с тобой переговорить, — сказал он и расположился по другую сторону кровати, и теперь обменивались с Линни взглядами на некотором рассто друг от друга.

— И что бы тебе хотелось знать? — Линни не была настроена обмениваться с Питером колкостями, как это у них заведено, вести себя сдержанно — если, конечно Питер снова не попытается ее задеть.

Юноша переступил с ноги на ногу и переложил свою суконную шапку из левой руки в правую. Видно было, что он чувствовал себя неловко.

— Дело в том, что я слышал ваш с Экстоном разговор вчера ночью… ну и вот… Пришел, так сказать, узнать могу ли я… Хотя, конечно, это не мое дело…

— Мы с Экстоном помирились. Вот и все, что я могу сообщить, если, конечно, тебя интересовало именно это ? коротко ответила Линни. Ее ответ прозвучал резко, хотя она и не намеревалась допускать резкость в беседе с младшим де ла Мансе. Ей было неловко поддерживать этот разговор.

«До каких пор, — подумала она, — ее отношения с Экстоном будут привлекать внимание всех обитателей замка Мейденстон?» Столь пристальный интерес к ее личной жизни стал вызывать в ней не только смущение, но и гнев.

— Что ж, коли так, то я рад, — ответил Питер. Выражение его лица переменилось. Теперь перед ней стоял не смущенный своей странной миссией юнец, а повидавший кое-что на своем веку молодой человек.

— Вряд ли мебель выдержит еще один такой бурный натиск.

Линни покраснела, как маков цвет. — Что ты хочешь этим сказать? — выдохнула она.

— Я хочу сказать, что у вас кровать сломалась. И сломал ее Экстон! — Тут он ухмыльнулся и снова превратился в юнца, очень похожего на Экстона. Последнее, правда, ничутъ не смягчило раздражение, которое в его присутствии испытывала Линни.

— Так вот, — продолжал гнуть свое Питер, — сломал-то он ее в припадке ярости. Я сильно сомневаюсь, что вы так уж сильно расшалились на ней, что она взяла да и рухнула.

У Линни зачесалась ладонь — уж так ей захотелось влепить оплеуху наглому юнцу. Порой ей казалось, что Питер переменился, но стоило им поговорить хоть немного, и сквозь оболочку разумного незлого человека начинал проглядывать все тот же неприятный нахальный тип.

— Ты чрезмерно обременяешь себя заботами о семейном счастье брата. И о моем тоже.

Он пожал плечами, но улыбаться перестал. Некоторое время Питер глубокомысленно рассматривал Мейнарда, потом снова поднял глаза на Линни.