Быль о полях бранных - Станислав Пономарев

— Кто привел татар? — спросил он тогда Сергия Радонежского.

— Про сие не ведаю, — ответил настоятель монастыря. — Но ясно, што повелением самого царя нечестивого Арапши рать поганая налетела на Русь Святую...

Перед въездом в столицу Дмитрий Иванович хотел переночевать здесь, в Троицком монастыре, утешить сердце беседой с мудрым старцем, душой отдохнуть. Но весть тревожная погнала его вперед, к заботам мирским, немилостивым.

К вечеру усталый и запыленный властитель Московско-Владимирской Руси появился в тереме своем нежданно-негаданно. Евдокия встретила мужа за порогом простоволосая и растерянная от счастья. Но Великому Князю было не до семейных дел. Обнял суженую, мимоходом спросил о здоровье детей, обещал наведаться потом. Княгиня не обиделась, поняла заботы мужнины, но все равно стояла с сияющими глазами.

Тут же, у порога, ждал Великого Князя окольничий боярин Тимофей Вельяминов, молчал покамест. Дмитрий Иванович распорядился:

— Пошли в стольницу! Поведаешь мне о делах порубежных. Дуня, — обернулся к жене, — прикажи подать туда квасу и поснедать чего-нибудь.

А перед хозяином уже вырос в поясном поклоне смотритель княж-терема — постельничий Аким Борин.

— И ты тут? Здрав буди! Отведи, Акимка, гостю заморскому Ондрею Фрязину горницу, дай умыться, накорми и спать уложи. Потом ко мне зайдешь!

Боярин глянул на иноземца и приглашающе повел рукой. Андрей Фрязин последовал за ним.

Дмитрий Иванович сбросил на руки подбежавшему слуге пыльную епанчу, потребовал:

— Воды!

Другой отрок примчался с кувшином. Князь встал на крыльце.

— Лей! — подставил ладони.

Умывался долго, старательно, фыркал от удовольствия. Утерся расписным полотенцем, распорядился:

— Баню истопите!

— Дак ить она почти што готова, — доложил возникший будто из-под земли расторопный Аким.

— Добро. Прокалите как следует. Скоро приду. — Повернулся к Тимофею: — Пошли!

В стольнице Вельяминов доложил:

— Князь Муромский Володимир Красный-Снабдя доносит: сам Арапша-салтан опять, как в прошлом годе, изгоном на Нижний Новгород напал.

— Наших рубежей не тронул воитель татарский?

— Нет! А вот посол его вчерась заявился.

— Чего ему надобно?

— Не сказывает. Тебя ждет.

— Добро. Завтра к обеду приведешь его.

— Бранится. За саблю хватается. Тебя, прости, княже, без титулов Митькой величает. Требует, чтоб ты тотчас его выслушал.

— Требует?! Добро, послушаем. Мы, Митьки, не гордые, коль гордость Руси защитить надобно. Прикажи подать мне наряд ратный и зови его!

— Оружие у стражей татарских отобрать?

— Пусть их. — Великий Князь пренебрежительно махнул рукой...

Дмитрий Иванович до приезда знатного ордынца успел переодеться в парадный боевой доспех. Встретил посла стоя, опершись ладонью правой руки на рукоять поставленного впереди обнаженного двуручного меча. Боевым видом своим хозяин Московско-Владимирской Руси давал понять мурзе татарскому о своей готовности выступить на защиту любого союзного княжества.

Посол ордынский, главный военачальник Араб-Шаха, нетерпеливый и смелый Сагадей-нойон сразу глаза долу опустил, смирил гордость, увидев вооруженного «коназа-баши Митьку». И по этому замешательству Дмитрий Иванович тотчас угадал, с чем явился к нему посланник султана золотоордынского. И не ошибся. Сагадей-нойон заговорил смиренно и сначала об обязательном:

— Великий и Могучий Султан Дешт-и Кыпчака Араб-Шах Гияс-лид-Дин Муззафар спрашивает тебя, послушного раба своего, здоров ли ты?

Великий Князь Московский и Владимирский насмешливо глянул на посла, потом на истуканами застывших позади него двух рослых нукеров, ответил:

— Здоров, слава Богу.

И — о, неслыханное дело! — не спросил о здоровье «повелителя полумира, царя царей, великого и...». Даже на лицах русских бояр, тут стоявших, проступило недоумение. Тишина, тягучая и зловещая, властно заполнила стольницу...

Дмитрий Иванович знал, что делал. Он решил показать одному из главных приспешников Араб-Шаха свою готовность сражаться и был уверен в том, что в этом случае могущественный эмир Мамай и пальцем не пошевельнет, если руссы будут колотить в хвост и в гриву самозваного султана. Мало того, великий князь был уверен, что дела Араб-Шаха Гияс-лид-Дина «Могучего» куда как никудышны, если он сам лично, словно разбойник, решил возглавить очередной набег на Русь. Если бы у султана были более серьезные намерения, он бы не исподтишка, а прямо, походом, двинулся. Набег есть скоротечный грабеж! Поход, если он удачен, — по-лонение целого народа на долгие времена!

«Да и к чему сейчас Арапше Русь? — думал Великий Князь, покамест посол татарский злостью исходил. — Имей он большую силу, то не на нас бы пошел в первую очередь, а на Мамая. Арапше надобно твердо и надолго закрепить за собой ныне шаткую свою власть в Золотой Орде. Воев от Мамая и от других эмиров хочет переманить к себе салтан, — продолжал размышлять Дмитрий Иванович. — В новом набеге новые богатства и много пленных заполучить желает свирепый воитель. Ну-ну».

Но уже известно было Великому Князю Московскому и Владимирскому, что в этот раз с полонением русских людей у Араб-Шаха ничего не вышло. Нижегородцы, вовремя извещенные дозорами о набеге, заранее погрузились в ладьи и отплыли на середину Волги. Ордынцы сожгли, что смогли, и под угрозой нижегородско-московских полков, которые вел теперь неустрашимый и решительный Борис Городецкий, ушли несолоно хлебавши.

«А нынче Арапша новый набег готовит, а может, и поход, — решил про себя Дмитрий Иванович. — Но куда? И зачем я ему понадобился?»

Сагадей-нойон понял наконец, что вопроса о здоровье султана ему не дождаться, сказал все же:

— Я сообщаю тебе с почтением, коназ-баши Димитро, («Не решился Митькой назвать», — отметил про себя князь) о том, что Могучий Араб-Шах Гияс-лид-Дин — гроза ослушников — здоров, грозен и несокрушим!

Но и на этот раз человек в позолоченной русской броне остался безмолвен и недвижим. Военачальник ордынский невольно скосил глаза на иссиня-блестящее лезвие прямого обнаженного меча, на рукояти которого покоилась непоколебимая длань «коназа Митьки». Впрочем, нойон тотчас изгнал из своей головы это уменьшительно-презрительное имя, ибо от носителя его страшной грозой веяло.

«Он мысли мои читает, — испугался вдруг Сагадей-нойон. — Не надо его злить!» Но на всякий случай подождал: может быть, все же ответит урус-коназ на последнее вопросом о здоровье Султана Дешт-и Кыпчака?..

И не дождался.

Тимофей Вельяминов из-за спины Великого Князя Московского и Владимирского спросил не совсем вежливо: