Бродячий цирк (СИ) - Ахметшин Дмитрий

Так или иначе, а камешек выдал для неё такой залихватский соул, которого она не слышала в жизни. Девушка решает не ломать голову и поворачивается к Акселю.

— Гарсон, вы вроде обещали мне кофе.

Аксель приосанивается, делает вид, что поправляет галстук-бабочку, хотя в фигуре всё равно осталось что-то ломаное. Линия между лопатками, угол, на который отклонялись плечи — расхлябанные, как будто держащиеся на одной петле ставни. «Осанка — не его стихия», — решает для себя Анна.

— Сейчас будет.

Он стучит в ближайшее окно и заговорщеским шёпотом спрашивает:

— Какой предпочитаете? Чёрный или, может быть, глясе?

— Что ты делаешь?

— Добываю тебе кофе.

— Здесь тебя встретят в лучшем случае метлой. А в худшем — послушай! — лопатой. Знаешь, какие тут лопаты? И меня. Меня тоже встретят.

— Метлой подметают сор, — глубокомысленно заметил Аксель. — Поэтому уберут только меня. Ты можешь не бояться.

Шторы с той стороны зашевелились, чтобы явить миру хмурое, покорёженное и как будто разъеденное ржавчиной лицо. Анна даже не поняла, кто это был, мужчина или женщина, спустя мгновение она уже тащила упирающееся лохматое существо прочь. Вытолкала на продуваемую улицу, (Рэй закашлялся и захлебнулся помехами), и в последний момент выдернула из-под колёс автомобиля.

— Я даже не успел спросить.

Аксель возмущённо натирает подолом рубашки стёкла очков. Растрёпанный, дымящийся под палящим солнцем, с крупинками соли над крыльями носа. Анна не может сдержать улыбку:

— О! Ещё бы ты спросил. Ещё бы. Пойдём, я сама угощу тебя кофе.

— Я живу в подвале, — даёт первую подсказку Анна и смотрит на собеседника долгим взглядом, каким никогда ещё ни на кого так не смотрела. Такого опыта у неё не было; не было человека, на которого хотелось так посмотреть. Она надеется, что этот взгляд выглядит не глупо, точнее, не слишком глупо.

Аксель предполагал, что они пересидят жару в каком-нибудь баре, непосредственном и желанном, как мираж в пустыне, выпьют по чашке ледяного кофе, но мимо в дрожащей дымке проплывает одно заведение, затем другое, а новая знакомая тянет его дальше.

— Здесь каждый с удовольствием бы поселился в подвале, — Аксель размазывает по лбу пот, улыбается. — Наверное, это хорошо. Прохладно, сточные воды умиротворяющее журчат в трубах, когда кто-нибудь наверху смывает туалет. При каждом — редком! — дождике тебя заливает, и можно целый день ходить по щиколотки в воде. Хорошо! Где прилёг, там и попил.

— Прекрати, — смех брызгал из неё бликами на загорелой коже. — Прекрати. Никто над моей головой не смывает унитаз. Там стоят клетки с большими игуанами, иногда они особенно громко топочут, но, в общем-то, довольно милые. А, вот здесь, кстати, мы и живём. Пошли, покажу. Отец наверняка на причале, играет с друзьями в покер или шахматы.

Вокруг — линялые тенты, под которыми сгрудились, сбились в кучу и выставили во все стороны шеи-спинки пугливые тонконогие стулья. Посередине вытоптанный круг, сейчас служащий временным прибежищем для двух ржавых остовов мотороллеров.

Аксель разглядывает вывеску, трогательные округлые буквы, синей краской написанные прямо по песчанику — CIRCO. Кособокую деревянную доску для объявлений и афиш, демонстрирующую разве что живописные меловые разводы.

— Что это? — Аксель делает вид, что иностранные языки — вообще все иностранные языки, включая тот, на котором он сейчас говорит, ему чужды. Он прищуривается на вывеску, будто это египетский ребус, доживший до наших времён под одеялом вековой пыли. — Что-то вроде театра?

Анна щёлкает его по лбу.

— Вроде. Пошли. И, пожалуйста, не паясничай.

Возится с ключом, отворяет дверь и сразу сворачивает направо, где вниз ведут истёртые ступеньки. Патио здесь нет, но и без того в лицо тянет холодом и жёсткой, как конский волос, пылью.

— Circo. Неужели и правда цирк? Я тоже — Аксель стучит себя кулаком в грудь, — умею circo!

— Те балаганные фокусы — circo? Все эти фокусы с картами и прочие дешёвые иллюзии? Был бы отец дома, я бы его попросила показать тебе, что такое circo. Но тогда придётся объяснять ему, откуда ты взялся, — задумавшись, Анна вложила в рот указательный палец. — Да, определённо. Он тебя съест с солью.

Аксель развёл руками, смущённо улыбнулся.

— Ладно, — девушка пока отложила угрозы в дальний карман. — Отца нет, а я и правда дочь циркового служителя. Лучшего человека на свете! Настоящего зверя! Здесь все играют во что-нибудь на деньги, но с ним никто не хочет играть. После того, как однажды умудрился закончить партию с двумя ферзями, тремя конями и без короля, причём противник заметил это уже в самом конце, когда остался с одними пешками. О, как он хохотал, когда об этом рассказывал! Стой, я просто покажу тебе его вещи. Вещи могут многое рассказать о человеке. Можно попросить нового знакомого перечислить, что у него в карманах, и тебе станет всё про него понятно. Всё-всё.

— А ты ужасно болтлива, — говорит Аксель. — Уж-жа-сно.

Анна щёлкнула выключателем, и по песочного цвета стенам поползли похожие на огромных каракатиц блики от одинокой лампочки, свисающей с потолка на изогнутом проводе. Будто с неба спустили на рыболовном крючке наживку на крупных бледных мотыльков, и те тут же выползли из своих укрытий и пустились в бестолковый пляс вокруг лампочки.

Комната на самом деле походила на логовище зверя. Квадратные в сечении колонны поддерживали низкий потолок, под ногами скрипел дощатый настил, продавленный и истёртый голыми ступнями (Анна оставила сандалии на верхней ступеньке, и Аксель последовал её примеру). Где-то в хаотичном лабиринте колонн он внезапно оголял камни, и они в этом месте блестели чёрным закопчённым зрачком, как будто на этом месте разводили неоднократно костёр. Хотя, скорее всего, так и было.

— Я стараюсь поддерживать здесь порядок, — потупившись, заметила Анна. — По мере возможностей. К такому беспорядку быстро привыкаешь, и не обращаешь внимания до тех пор, пока не приведёшь в дом кого-то постороннего.

Здесь был верстак с устрашающих размеров тисками, швейная машинка, невероятным образом уместившаяся в закутке возле раковины циркулярная пила для распилки брёвён. Использовали её явно не по назначению, но, однако, использовали — вокруг, аккуратно разметенные по тёмным углам, высились горки опилок. На отдельном столе под настольной лампой установлен старинный микроскоп, похожий на пусковую установку для советского ракетоносителя. Лампа со своей длинной суставчатой шеей и блестящим пластиковым кожухом выглядела едва ли не сложнее микроскопа, она покровительственно нависала над своим лупоглазым приятелем.

За ними в неуклюже выдолбленной прямо в стене нише поблёскивал настоящий «минибар» из склянок и колбочек, местами пустых, а местами с бесцветными жидкостями. Запахи различных сфер приложения человеческих возможностей вели за тесное помещение настоящую войну. Здесь стоял тяжёлый дух химии, душистый запах дерева и каких-то трав, запах сырости, запах прокалённой солнцем пустыни, запах, который бывает в театральной гримёрке.

— Это подвал цирка. — Анна начинает загибать пальцы, пока Аксель заинтересованно принюхивается. — Здесь нужно делать тысячи разных вещей. Готовить битум для крыши к сезону дождей. Чинить порвавшуюся уздечку. Перебирать зерно. Хорошее — в пищу, второсортное — на корм животным. Спать. Репетировать трюк с повешеньем или с распилом ассистентки. Вон там, прямо на полу. Отец распиливает меня, либо кого-нибудь, кого поймает на улице. Как повезёт… смотри! Вон там у нас — гардероб, десятки костюмов на любое представление. Вот здесь, — она мечется между колоннами, как заблудившаяся между стеблями цветов бабочка, — оружие и плети (цветные занавески топорщат следом за её наэлектризованным телом бахрому своих пальцев, шляпа на крючке недовольно качается), здесь инструменты, ничего интересного, а из этой ткани, смотри, мы собираемся пошить тент с изображением ночного неба, нашить какие-нибудь серебристые звёздочки… Здесь её метров десять в длину и полтора в ширину. А у тебя есть (она замирает перед мужчиной так резко, как будто влетела в паутину) реквизит?