Бродячий цирк (СИ) - Ахметшин Дмитрий

Послышался шум — должно быть, Капитан прижал трубку плечом к уху, чтобы освободить руки.

— Старые довоенные снимки. В основном семейные фото. Семья Мирослави, по-видимому. Этого Слави я вижу. Совсем не изменился, бедняга. Даже пальто то же самое. Есть фото, где он на улице перед домом с каменными львами.

— Кто там ещё?

— Девчонка. На всех фото. На самых поздних — лет восьми-девяти. Тысяча девятьсот тридцать восьмой. На самых ранних…

— Я не могу напиться, чтобы всё это забыть, — бормочет женщина совсем уж невпопад. — Если бы я могла…

Берет сползает на глаза, но дама не делает попытки его поправить, а только складывает на животе руки. Бутылка валится от неосторожного движения ногой, с громким звуком катится по проходу, разливая остатки жидкости.

Марина выхватывает из рук Кости телефон.

— Лучше не попадайся на глаза жандармам. Пожалуйста! Будь осторожен.

— Ты была ребёнком. Ребёнком, чей отец погиб во время бомбёжки, — говорит Костя не то даме в берете, не то смотрящему с экрана глазами солдат и страдальцев-горожан духу, существование которого как-то незаметно перестало нами подвергаться сомнению.

Женщина ничего не ответила. Она спала мертвецки пьяным сном.

— Что же случилось потом? — спросил я тихо. — Это она и есть?

Костя помолчал.

— Вряд ли. Слишком молода. Кроме того, она сама сказала, что родилась уже после войны. А что случилось с той… Кто знает? Может, погибла под бомбами. Но всяко позже своего отца. Может, умерла потом, от голода. Такие размышления не для меня. Спроси об этом Капитана, он расскажет тебе сказку, стройную — не придерёшься.

— И всё же. Как она превратилась в город? — спросила с другой стороны Анна. Она поджала ноги, чтобы не запачкать сандалии в портвейне.

Костя только пожал плечами. Дружно и молчаливо решив, что нам нужно забрать Капитана, мы двинулись прочь.

Ответы на два последних вопроса, так никем и не сформулированные, мы получили на следующее утро. С восходом солнца убывающая луна не захотела убираться восвояси, а так и осталась белым пятном висеть на небе. Видно, они с солнцем договорились о неких границах, потому что каждое светило висело на своей половине неба. Город пытался нарисовать для луны рамки, то ограничивая её ветвями деревьев, то заключая между двумя крышами и флигелем, а то копируя детской рукой на асфальт и рисуя вокруг оконный проём, но она всё время сбегала прочь. Почти закончились продукты, и мы с Мариной отправились за ними в ближайший магазин.

Днём мы уезжаем. Это уже решено. Нам всем не терпелось увидеть Джагита на ногах и оставалось надеяться, что надпись на стойке в вагоне-ресторане не лгала. Костя обещал, что во что бы то ни стало заведёт автобус.

Внезапно я остановился как вкопанный и сказал:

— Смотри-ка!

Жёлтая униформа вновь маячила у меня перед глазами. На этот раз это был не работник городской службы. Какие-то люди, приставив к стене дома с магазинчиком «Зонты и Шляпы» стремянку, меняли с табличку с названием улицы на другую, задорно сияющую на солнце свежей краской.

— Они переименовали нашу улицу!

Мы подошли ближе.

— «Не забудьте», — прочитала Марина. — Какое странное название. По-моему, прежнее было куда симпатичнее.

— Кроме того, оно на польском.

Марина закрыла ладошкой рот.

— Ой, точно. А я и не заметила. Значит, это специально для нас. Что бы это значило?

— Может, это только часть послания.

Дом с магазином был угловым, по смежной улице тёк жидкий поток машин. Название её совершенно вылетело у меня из головы, но это сейчас и не важно — его уже сменили. «Поймать», — красовалось на табличке над номером дома.

— Пошли ещё поищем?

Марой завладел охотничий азарт.

У меня была идейка получше. Я потянул Марину к ближайшему газетному киоску.

— У вас нет карты города с новыми названиями улиц?

Худой усатый господин в повёрнутой козырьком назад бейсболке за несколько центов продал мне карту. Мы выбрали сухое место (ночью, после того, как мы вернулись и сразу завалились спать, прошёл короткий дождь; может, то всплакнула во сне, кутаясь в чёрно-белое прошлое, наша безымянная киноманка) и расстелили карту прямо на асфальте рядом с киоском, чтобы нас ненароком не задавил какой-нибудь велосипедист.

— Вот оно! — Мара грозила пробить пальцем плотную бумагу, поэтому я поспешно наклонился.

— Где?

Одну из окрестных улочек переименовали в «Змею». Судя по карте, она действительно была извилистая и ползла сквозь город, волоча на себе все тридцать три дома, которые на ней располагались.

Мы переглянулись и бросились обратно. Буквально вытащили Акселя из автобуса, где он досматривал утренний сон на одном из передних сидений.

— Это змея! Джагита укусила змея! — вопил я в самое его ухо. Марина схватилась за полы его спальной рубашки и, согнувшись, пыталась побороть одышку.

— Хорошо, — ответил он спокойно и причмокнул губами. Один его глаз был открыт, другой закрыт, и видно, не желал выпускать дрёму. — Я ожидал чего похуже.

— Похуже? — для верности я не стал сбавлять тона и не замечал гримас Капитана. — Он же может умереть! Кто у него там? Кобры? Гадюки?

— Ничего страшного. Он йогин, ему не страшен змеиный яд. Он почти остановил своё сердце, чтобы дать организму время превратить его в кровь.

— Значит, врач нам не понадобится?

— Всё в норме, — повторил Аксель. — Скоро он выйдет из комы. А нам нужно поймать ту змею, пока она не покусала кого-нибудь менее толстокожего.

— Мой пёс! — вспомнил я. В фургоне никто, кроме Мышика, не ночевал — мы все разлеглись в автобусе, потому что там было попрохладнее.

И припустил наружу так быстро, как только мог.

Змею мы всё же поймали. Совершенно напуганную, Аксель извлёк её из кармана мага. Псу давно уже наскучило составлять компанию человеку, который даже не отмахивается от собачьих поцелуев, и он отправился гулять, а на мой истеричный зов выскочил, волоча за собой гирлянду целлофановых обёрток от сосисок.

— Видишь? Никакие змеи ему не страшны, — сказала Анна. — Одну он уже поймал.

Когда переполох улёгся, мы с Марой предприняли вторую попытку добраться до продуктов. Кто-то рисовал на асфальте разноцветные солнышки и необыкновенно пузатых медведей, и убегал, рассыпая цветные мелки. Я пинал их, любуясь полосами, меловым крошевом, которое превращалось под нашими ногами в кляксы.

— Хорошо бы всё это закончилось.

Мара казалась необыкновенно мрачной.

— Всё и закончилось, — воскликнул я. — Ты слышала последние новости? У Кости завёлся двигатель автобуса! Сейчас едем!

— Вообще всё. Мне кажется, я схожу с ума. Как будто бы мы погрузились в космический корабль и улетели на другую планету, а меня не предупредили. Всё вокруг неправильно. Всё не так, как должно быть.

Я раздумывал над её словами.

— Один дядька у нас в приюте — почтальон — говорил, что если тебя что-то возмущает и ты не можешь этого изменить, попробуй изменить свою точку зрения.

Марина включила сарказм.

— Предлагаешь мне сегодня поехать на крыше?

— Да нет же.

— Я поняла тебя, мелкий. Но моя точка зрения сложилась за одиннадцать лет, и меняй её — не меняй, она останется прежней.

— Может, она ошибочная, — ляпнул я.

— Как что-то, складывающееся более чем за десять лет, может быть ошибочным? Мира такого, какой я знала, больше не существует. И точка. Других выводов здесь нет.

— За десять лет ты, наверно, была во многих городах.

— Да нет. Я росла на ферме. Младшей дочерью.

— Я всю жизнь провёл в приюте, — горячо поддержал я. С двух сторон мы обошли здоровенную липу, чей ствол был трогательно обложен разноцветными камешками. — Мы же с тобой ничего не видели. Вообще ничего. А обо всём этом — о путешествиях, приключениях, — не могли даже мечтать. Откуда ты знаешь, что мир не такой, как сейчас? Ты как… как котёнок, который сидит в квартире и думает, что там, за окном, всё нарисовано, — выдал я неуклюжую аналогию.