Право на жизнь - Дмитрий Коростелев

— Это не сложнее, чем метать ножи, — хрипло рассмеялся Северьян и рухнул, чувствуя, как возвращается омерзительное чувство беспомощности.

Боль тупая и злая разрезала, рвала тело на части. Убийца, медленно шатаясь, поднялся. Тут же упал на колени и с трудом сдержал крик. Из бедра торчал арбалетный болт. Стиснув зубы, он ухватился за острые края, потянул, чувствуя, как от напряжения трещат челюсти и слезятся глаза. Рванул разом и, не сдержавшись, закричал. Из раны хлынула кровь, темная, почти черная. Северьян сорвал с мертвеца рубашку, оторвал рукав и посильнее перетянул рану. Нога отнялась, он ее не чувствовал, но кровотечение прекратилось. Плечо он трогать не стал, рана была поверхностная. Болт прошел наискось, лишь содрав кожу. Плечо он тоже перемотал. На всякий случай. Сейчас нельзя было расслабляться. На корабле еще остались… степняки.

Северьян брел к реке, спотыкаясь. В глазах то и дело темнело, слишком много крови потерял, слишком много сил утекло вместе с ней. Корабль маячил впереди зловещий, похожий на спящего смока. Кажется, сейчас поднимется змей, расправит крылья, да и спалит все вокруг на версту огненным дыханием. На борту горели факелы. Слышались взволнованные голоса, похоже, оставшиеся на корабле всерьез переживали, услышав крики сотоварищей, но приказ нарушить тоже не спешили.

Убийца тенью промелькнул мимо освещенных мест, остановился уже стоя по плечи в воде, прислонившись к борту. Тело изможденное, израненное стало тяжелым и неуклюжим. Чудом не упав, он зацепился за борт, подпрыгнул, чуть не взвыв от боли, чувствуя, как по ноге потекло что-то теплое и липкое. Потуже затянул жгут. Отдыхать потом, сейчас еще остались дела.

Их было двое, всего двое. И вооружены они были лишь саблями. Северьян усмехнулся. У него не было даже этого. Сабля осталась там, за бортом. Забраться на корабль с ней в руках у него уже не хватило сил. Разбойники на миг оторопели, но заметив, что враг ранен и безоружен, пошли уже смелее, а потом и вовсе бросились с гиканьем, лихо размахивая клинками. Северьян даже не пытался сопротивляться, просто стоял и ждал. У него не было сил нападать, но еще осталось умение защищаться. А разбойники неслись наперегонки, каждому хотелось первому снести голову чужеземцу.

Клинок был совсем рядом, свистел, звенел, чуя кровь. Северьян отступил в последний момент, присел на колено. Незаметный тычок под ребра, и разбойник неловко поскользнувшись, упал на спину. Изо рта тонкой струйкой потекла кровь. Посторонний бы удивился, почему это упавший мужик не встает. Лишь убийце была известна сила такого удара. При точном попадании сосуды, ведущие к сердцу, рвутся как гнилые веревки. Северьян никогда не промахивался. Разбойник был мертв.

Оставшийся уже не мог остановиться. Он несся, упиваясь звериной силой, мощью. И когда у безоружного чужеземца в руках оказался клинок товарища, он даже не успел удивиться, умерев до того, как замах достиг цели. Сабля воткнулась ему в грудь, пробив ребра и нанизав сердце, как шашлык на шампур.

Северьян выронил саблю. Тяжело дыша, он, стоя над поверженными уже чувствовал приближение конца.

— Как же глупо все получилось, — выдохнул он. — До Царьграда не дошел, даже близко не оказался… сгинуть по собственной дурости… как же глупо.

Из трюма доносились стоны и крики. Он, пошатываясь, подошел к решетчатой, запертой на засов клети. Внизу, в трюме сидели люди. Мужчины, женщины, дети, все в кандалах. Очередная партия рабов, — догадался Северьян. Засов был крепким, но убийца сломал его со второго удара. Распахнул клеть, чувствуя запах немытых тел, мочи и блевотины. Люди в страхе попятились, приняв за разбойника.

— Ваши пленители мертвы. Вы свободны, — прохрипел он и упал без чувств. Надеюсь, на небе мне это зачтется, — была последняя уходящая мысль.

Глава 31.

После дождей снова накатила засуха. Белоян вышел на крыльцо, почесываясь. Все вокруг попряталось по норам, даже слепней не было. В воздухе пахло гарью и ссохшимся сеном. Ничего не менялось. Северьян ушел довольно давно, и сейчас должен был быть уже в Царьграде, если, конечно не сбился с пути. Или сам Базилевс не приложил руку к его уничтожению. Белоян знал, что посылает убийцу на верную гибель. Сейчас он просто надеялся на чудо. Чудо, которое расставит все по местам, вернет силу стихий в нормальные русла. Откровенно говоря, он обманул Северьяна. Нельзя уничтожить Белокамень. Ни разбить, ни сжечь. Он вечен, как мир вокруг. Уничтожить его мог лишь Чернокамень, его полная противоположность и сходность. Говорят, что давным-давно Белобог и Чернобог сошлись в вечной схватке. Чернобог поднял с земли булыжник и метнул в Белобога. Камень тотчас побелел, вбирая в себя силу творца. Белобог тоже не остался в долгу. Так и родились два камня-близнеца, уничтожить которые может лишь их взаимная близость. Но Чернокамень давно утерян. Так что единственный шанс убийцы — выкрасть талисман. Белоян надеялся на чудо. Но чудо не наступало.

Он думал, что смерть — это облегчение, но ошибался. Жаркая, мучительная боль выжимала все силы. Мутные бесцветные лица то выплывали из небытия, то снова окунались в серую непроницаемую мглу. Иногда Северьян слышал голоса. Мягкие, зовущие, они то летали отголоском безумного сознания, то вдруг всплывали на поверхность, такие реальные и ощутимые, что их можно было потрогать. Сколько это продолжалось, он не знал. Но однажды, мир вдруг обрел краски, а лица перестали быть бесплотными тенями. В лицо ударил отвратный, дурманящий аромат. Северьян поморщился и открыл глаза. Он был в той самой избе, в которой накануне была настоящая живодерня. Сейчас все стены были вымыты, а проем окна занавешен серой тканью. Над ним склонилась утомленная пожилая женщина. Она что-то подносила убийце ко рту, приговаривая.

— Выпей, выпей еще глоточек.

Затем рядом раздался еще один голос.

— Ты уверена, что он когда-нибудь очнется?

— Конечно. Моя настойка и мертвого на ноги поставит. Ты иди, погуляй, Данила, я и сама справлюсь.

Молния пронзила воспаленное сознание.

— Данила?! — Вскричал Северьян и очнулся окончательно.

От неожиданности, женщина выронила кружку, и ее содержимое, ядовито зеленого цвета, вылилось на пол.

— Батюшки, очнулся! — Взвизгнула она.

Мужчина на пороге обернулся. Северьян встретился с ним глазами. Данилу трудно было узнать. Его некогда роскошные пепельные кудри были сострижены, лицо осунулось, так что выпирали скулы, щеки покрыты жесткой щетиной. Из-под нависших надбровных дуг смотрят жестокие серые глаза, в которых не осталось и следа детской наивности. На поясе висит дамасская сабля одного из разбойников, через плечо перекинут пояс с ножами.