Я убью за место в раю - Петр Юшко

— Заканчивай, Николай. Посторонних не пускай лучше.

— Так сегодня тут только свои ходят. Откуда посторонние?

Они прошли в калитку и через дворик, поздоровались с еще двумя охранниками. Раньше тут стоял Рейма. Теперь не он, другой человек.

— Зайдем наверх? — Спросила ему в спину Элла, когда они перешли рельсы узкоколейки.

Он промолчал и только нервно дернул плечами. Но, пройдя толстую гермодверь, не задерживаясь, двинулся на третий этаж Ангара. Сначала заглянули к Броку. Здоровяк еще спал. Лицо по-детски счастливое. Видать отпускает его феназепам, или что ему там вкололи. Две ягоды клубники на нержавеющей кюветке еще не успели засохнуть. Времени прошло всего ничего. Зашли в комнату, где стояли несколько коек. Там в тусклом свете электрической лампочки лежали четыре тела. Три накрыты полиэтиленом с головой. Над четвертым стоял Ветеринар и неторопливо ставил капельницу. Сердце Шерифа сначала подпрыгнуло в непонятной надежде, но тут же сжалось. Надежды быть не могло. Он подошел к одному из накрытых пленкой тел и откинул уголок. Маша Фролова. Лицо белое, ресницы длинные, черные. Мертвое лицо. Рейма лежал рядом. Как живой. Что же ты побежал вперед, щенок несмышленый? Ах, клять эту жизнь, молодой же пацан совсем. Мертвый теперь. Горло все раскурочено.

— Кто это еще у тебя, Венегдиктович?

— Здравствуй, Егор, — старческий голос не дрожал, просто был слабым, — паренька принесли мои ребята еще три дня назад. Говорят, ты его приласкал в Баре за заточку.

— Живой?

— Вопрос конечно спорный, но пока живой. Стараюсь воскресить, как могу. Нозологическая форма: перелом грудины, S-22.2 по МКБ-10. Может и оклемается, но точно инвалидом будет.

Игнат Венегдиктович распрямился и с осуждением посмотрел на Шерифа через очки:

— Разве так можно Егор, с людьми?

— Если бы этого не вырубил, возможно, сейчас бы тут пять жмуриков лежали у тебя. Провоцировать других в Баре дракой с оружием в руках — это преступление. Жаль, что не умер. Другие бы лучше выживали, а не этот.

Он резко развернулся и вылетел из Клиники. Дурь какая. Умирают не те. Этих тварей, что других хотят жизни лишить, хрен убьешь. А хорошие люди, такие редкие люди, с одного тычка. Раз — и нет его. И после этого говорят о милосердном боге? Придурки. Уроды. Ненавижу! Вот бы он и на самом деле был. Умер бы я — хрена лысого он от меня ушел бы. Найду и кишки из жопы рукой выдеру, какой бы ты бог ни был. Тварь. Мразь. Дерьма крысиного тебе в рот напихал бы. Разорву зубами. Ярости моей мне хватит добраться до того самого облака, где ты сидишь. Эти верят, молятся. А я не верю. Я знаю. И он знает, что я найду. Потому мне умереть не дает, сволочь. Кол лосиный. А сейчас эту суку искать надо. Найду. Жить буду до старости — но найду. Найду! Найду тебя!

Он ударил кулаком в стальной лист с такой силой, что по лестничной шахте пошел звон. Он ударил еще раз и еще. На стальном листе остались вмятины, следы крови и куски кожи. Ярость душила, и яркая красная кровь залила все перед глазами. Элла забилась в угол и присела на корточки на несколько ступеней выше. Она с ужасом смотрела на невысокого, плотного человека с искривившимся лицом, выпученными глазами, голыми руками вбивавшего неземную ярость в толстые листы металла.

Боль в руках помогла начать контролировать гнев. Надо успокаиваться. Элку напугал, скотина. Направить это все надо в дело. А не психовать тут, в полутемках, пугая хорошую девушку. Искать надо Зеленую куртку. Выдохнуть, вдохнуть. Еще раз. Как там Вафля учил — после выдоха, медленный вдох. А, клять, какие еще варианты могут быть? Еще один выдох? Клять, мля, ненавижу себя. Так. Прижался лбом к холодной стене. Отлегло. Пошевелить пальцами. Вроде не сломал. Там уже и ломать-то нечего, чего заволновался.

— Пошли к Механику, — сдавлено проговорил он, борясь со спазмом в горле, — надо найти этого оборотня-мутанта и по жопе ему всыпать. Ты чего там расселась? Чего ревешь?

— Страшно, Егор. Ты не такой! — Элла ревела с перекосившимся от страха лицом.

— Забей. К росомахам страх. Страшно будет позже. Намного страшнее еще будет. Сейчас я просто разогреваюсь. Пошли, вытирай сопли, помощник шерифа. Работать надо.

Они долго спускались по ржавым металлическим ступеням на нижний этаж. Всего туда вело четыре пролета, по две лестницы на каждый, по десять ступеней в каждой. Удар сердца на каждом шаге. Реймы больше нет. Стены обшиты металлоизоляцией. На каждом пролете помаргивая, светит лампочка. Чем ниже, тем теплее. Чем ниже, тем ближе адское пламя этого мира.

Наконец перед ними выросла гермодверь, жирно окрашенная множеством слоев черной краски. В правом углу над дверью кнопка электрического звонка. Так просто туда не войдешь. Тут все еще работает единственная в Поселении камера наблюдения. С потолка на нос Шерифа упала холодная капля. Замок поддался легко, все смазано, дверь открылась бесшумно. За высоким комингсом стояла длинная тощая фигура в вечном промасленном комбинезоне.

Механик Поселения — Николай Яковлевич Приходько. Семьдесят два года, инженер, кандидат физических наук. Длинный, высушенный весь как вяленая горбуша, сутулый. Огромная удача и спасение всего Поселения. Если бы не его умения не было сейчас у них ни электричества, ни тепла, ни воды. Вымерли и одичали бы как Байкеры, Каннибалы или те, с побережья с крестами на морде. Благодаря его трудолюбию вырастает уже второе поколение грамотных механиков, учит пацанов, не отходя от механизмов. Какая-то дрязга была у него с отцом. Ненавидели друг друга. Но надо было выживать. Шериф помнил, как еще подростком чувствовал электрическое напряжение между этими двумя людьми, когда видел их вместе. Спорили, кричали, отец хватался за пистолет. Майор и другие парни разнимали их, успокаивали, убеждали. Отдышавшись, снова начинали работать вместе, на благо Поселения. Потом отца не стало. Механик не пришел на похороны. Ненависть к отцу отпечаталась на отношениях с его сыном. Зато когда хоронили маму, стоял у гроба на коленях, рыдал. У мамы был гроб. Струганный, с бархатом внутри, с кистями. Ни у кого не было гроба за двадцать пять лет, только у мамы.

— За Борисом пришел? — Вместо приветствия крикнул Механик. Он всегда кричал, даже когда поднимался наверх, в тишину.

— Он здесь?

— А я бы спросил, если бы его тут не было?

— Чего хамить? — Шериф окрысился.

— Чего тупые вопросы задавать?

— Остротой своей не подавись!

— Заберешь его или тут?

— Тут поговорю. А там