Осколки недоброго века - Плетнёв Александр Владимирович

Непреложная термодинамика

– Визе уже на радаре. На два градуса к осту, чем ждали. Штурман считал, считал, но один чёрт – на два градуса. Расхождения в картографических ориентирах он уже неоднократно отмечает – не согласуются с нашими носителями.

– А ты Визе видел в последнее посещение?! У нас его топография совсем иная, а всё потому, что берега под действием течений и волн разрушаются, теряя в год до полутора метров. А возможно, где-то и обретая. Я думаю, причина штурманских нестыковок в обычных сейсмических и эрозийных изменениях.

– Ну и в довесок чертовщина какая-то с магнитным полем, стрелка порой скачет влево – вправо даже на этих широтах.

– И чертовщина тоже, – согласился Чертов, – я на это ещё тогда, после Визе и Карского обратил внимание… штурманятам приказал, чтоб отмечали каждый навигационный ориентир, даже если это муха нагадила.

– Муха? – Почему-то не стал улыбаться Шпаковский. – Снег кругом.

– Вот-вот, белая муха.

Пятью сутками ранее в заданной точке Баренцева моря встретили старого знакомца – пароход «Лейтенант Скуратов». Отыскался он сравнительно быстро, высветившись слабой засветкой на радаре. Привёл его, кстати, всё тот же Престин Константин Иванович (оправился после ранений, снова встав на капитанский мостик).

Как и когда-то, совсем, казалось бы, недавно, будто «родные», два судна легли в обоюдный дрейф борт о борт. Подошла шлюпка, подали трап, даже матросы на вёслах были, по всей видимости, те же – уже без особого удивления.

Только что «Ямал» перестал «красоваться» оскалом и красной надстройкой – всё успели и закрасить, и перекрасить.

Престин доложился, как положено, генерал-адъютанту Алексееву, доставил ему пакет из Петербурга.

С пароходом прибыл Гладков, оказавшись на палубе, вяло шутил, дескать, «решил сделать себе маленький отпуск в домашней обстановке», но на самом деле – срочно под капельницу. Подхватил воспаление лёгких, а ближайшие антибиотики в Петербурге у Богдановой или вот они – в двухстах милях в Баренце.

В общих чертах по состоянию дел на берегу выходило, что к приходу и базированию «Ямала» в Кольском заливе ещё ничего не было готово.

Если говорить об эллинге, что полностью скроет атомоход, то тут и без докладов-рассказов Престина было очевидно – дело даже не на полгода. Поэтому после расставания со «Скуратовым» запланировали сбегать к Визе, проведать имущество – барк «Харальд»… скорей всего, забрать его и двигать на временную стоянку в одну из пустынных губ, коих по изрезанным арктическим берегам Крайнего Севера предостаточно.

Болтаться до полугода в море или дрейфовать во льдах не хотелось ни в какую – тут ни вышестоящего, ни общесудового обсуждения и не требовалось.

Темы ласковых южных морей, песчаных пляжей нет-нет да и проскакивали в столовке, курилках, а то и на совещаниях начальников:

– Эх, нам бы по градусной сетке координат пониже, но где температура повыше – Крым, Сочи, Гагры…

– Ага, и с Якиным…[67]

«Скуратов» вновь обзавёлся радиостанцией. Мощный приёмо-передатчик решено было выделить и на базу в Мурмане – устойчивая дальняя связь с северным форпостом на материке была необходима.

Пароход увозил наместника и всю его немногочисленную свиту.

Матросики императорского флота, что лечились-долечивались в судовом лазарете, и парочка механиков с «Саванны» остались – теперь им службу нести по секретному формуляру.

Заупрямился поп – он тоже получил письмо от митрополита и вдруг передумал уезжать, что-то бася о «вновь заблудших душах»…

Сбагрили.

Показав корму, «Скуратов» медленно набирал ход, на его палубе народу немногочисленно, но недавние «ямаловские» гости в сентиментальностях последнего взгляда на отдаляющийся многотонный корабль, прикладывали руки к козырьку, махали.

Даже генерал-адъютант поднялся из каюты (обещал обязательно наведаться снова в гости). Среди прочих выделялся иеромонах – чертил в воздухе крестным перстом.

– Всё наше негативное по отношению к РПЦ зиждется на реалиях нашего циничного и продажного века, – глядя вслед, проговорил Чертов, – а этот батюшка нормальный – они тут ещё искренне верят.

– Ага, типа как коммунисты, – не мог без подколки Шпаковский, – вначале были истые, а потом выродились. Там, у нас, смотришь порой идёт навстречу батюшка… Нет, не идёт – он несёт себя так, будто намедни лично беседовал с Всевышним…

– За фиалки просил, – вспомнил со смешком кэп, – и всё ж, если мы тут собираемся вливаться в общество, придётся принять правила игры.

– Изучить ритуалы и всякие бубнопения, – скривился помощник, – а поп да – ничё так… на могилы лётчиков экипажа Леваневского настоял кресты установить и отпел, так сказать, рабов божьих, выстояв под метелью… Не знаю уж, известно ли ему, что большевики неверующие. Ещё наш красный религиозный уголок привёл… хм, в божеский вид. И выпить не дурак.

– Та-а-ак! – Строго обернулся кэп.

– Да разик всего-то, для установления продуктивного контакта со служителем культа доминирующей религии!

– Во загнул! А «Федота стрельца» – это ты для налаживания контакта ему прокрутил?[68]

– И кто сдал?

– Из первых уст.

– Вот хренов исповеда́вец. Заложил. Ну, я ему в следующий раз «о Балде» припомню[69]. А вообще, Анатолич, ты моё мнение обо всех этих «опиумах для народа» знаешь!

– Знаю. Сам такой. В выдумках о Боге я вижу две основные пользы – любая религия в первую очередь адаптирует нашу психику к неизбежному факту финала всего сущего. К факту смерти. Обещая загробную или перерожденческую жизнь. Вторая польза – наказание (или там – обделение кармическими прелестями) всякого грешника или неправедно прожившего… Короче, «будет подлецам возмездие»! Иначе – можно говорить о какой-то попытке высшей справедливости.

– Да известно! – досадливо отмахнулся Шпаковский. – Только я не приемлю такое лицемерие, когда мне говорят, что злодей будет наказан на каком-то там Страшном суде, в то время как он продолжает жировать и гадить по жизни. Это всё из разряда «богу – богово, а кесарю – кесарево». Вы-де терпите! А подонки почему-то процветают. Нам бы все религии, как «понедельники», взять и отменить. Коммунисты правильно поняли – разные религии разъединяют страну.

– И придумали новую одну на всех. Предлагаешь спустя десятку лет провести текущую революцию? – в голосе кэпа зрело издевкой.

– С Алфеичем немного поговорил… – вдруг стал задумчивым начбезопасности, – стоит обсуждений.

«Харальд», конечно, вмёрз. Это предвидели, заранее подготовив судно. Однако лёд оказался тонок, так что обкололи и вызволили из плена легко. Дольше провозились со снегом, очищая с палубы и такелажа, подтаявший и вновь подмороженный, он налип, вцепился в снасти наледью и сосульками.

Оживили котёл, машину, из трубы весёленько (если «весёленько» можно отнести к чёрной копоти) поволокло дымом. Отдельным пунктом стояла установка трофейных семидесятишестимиллиметровых орудий.

– С подобными орудиями на борту, – раздалось из-за спины, – легализовать его можно только по военному или служебному ведомству.

– О! Александр Алфеевич… – обернулся Шпаковский – на мостик явился Гладков. Двигался он выверенно, расчётливо – первый признак экономящего свои силы и ресурс возраста.

– А мы уж думали, укатали сивку крутые горы, думали, надолго прописался во владениях нашего доктора Айболита. Потому и не беспокоили. Расскажешь – как там в столицах?

– Побегали б с моё по заводам да верфям, ещё не так бы заковыляли. Мне по возрасту пора внуками обложиться да на рыбалке просиживать. Тут уж и некогда прекрасно натренированное тело начинает барахлить – «троит», как разлаженный движок, с утра с места не тронуться без перегазовки… и нечего ржать! Это аллегория.