Осколки недоброго века - Плетнёв Александр Владимирович

Толку – у флагмана «Идзумо» станция вышла из строя ещё во время артиллерийского боя. «Токива» принимал, отправить не мог.

Старая мачеха ночь спрятала под своим покрывалом всех и каждого по отдельности, схоронив и от врагов, и друг от друга.

Почти.

– Вашбродь, – голос сигнальщика изображал шёпот, сипло, будто простуженно, – кажись, шота там вижу.

Уже больше двух часов «Ослябя», приняв уклонение к восточным румбам, брёл в одиночку осторожным, всего восьмиузловым ходом. По счислению штурмана на левой скуле мог оказаться остров Ики, и Бэру наскочить в потёмках на камни совсем не улыбалось.

Сигнальные вахты утроили, тем более что надеялись обнаружить и противника. Погодя, к успокоению удалось-таки связаться с Рейценштейном. Однако, коротко прояснив положение, оба командира решили, что отыскать друг друга ночью не представляется возможным.

Да и… кое-кто желал сохранить за собой декларированную мобильность. Тем более что рассредоточение отряда расширяло зону поиска, вздумай Камимура двинуть в какой-нибудь ближайший порт метрополии, что лежали к северу японского архипелага.

– Вот там, – продолжал указывать сигнальщик.

Чернота ночи не была совсем уж беспроглядной, кругляш луны, что бледно прятался за тучей, давал небольшую подсветку, и вызванный вахтенный мичман наконец увидел тёмное пятно на правом крамболе – пристальной сосредоточенностью очерчивался силуэт судна.

– Миноносец? – не унимался сигнальщик. – А ежели до евойного кабельтов десять, то цельный крейсер? А?

Полупрофиль чужака не давал полной уверенности – это мог оказаться и транспорт, и кто угодно, но искали и ожидали понятно кого…

И молодой мичман в голове по памяти дорисовывал, воображением и справочником Джейн… и уверенностью:

– Командира на мостик, – сам вдруг заговорил шёпотом.

Капитану 1-го ранга Владимиру Иосифовичу Бэру этот ночной рейд – поиск и охота за кораблями противника – чем-то напоминал ту примечательную атаку на японский крейсер в Беринговом море.

Тогда невероятная всевидящая техника «ямаловцев» вывела его артиллеристов практически на прямую наводку, а он всё пытался представить и просчитать возможности «слепого» боя без этой электрической хитрости. И сделал для себя главный вывод, что в ночном бою, как и в любом в условиях плохой видимости, преимущество за тем, кто первый обнаружит противника и как можно долго сохранит выгодное положение своего инкогнито-превосходства.

– «Эльсвик», – уверенно доложил вахтенный, – две трубы, значит «Токива»! Вроде один идёт, мы уже минут двадцать на хвосте, глаза выели – никого боле вокруг.

– Поставим в прожектора и залпируем? – предложил поднявшийся вслед за командиром старарт.

– Ни в коем случае! – возразил Бэр. И немного подумав, распорядился: – Лево на румб! Ход полный! Орудия к бою! По готовности бьём в два дружных залпа и полная дробь до смены позиции! Сигнальщиков перед стрельбой предупредить, дабы не слепли от своих же! И наводчики пусть озаботятся… да и сами не дети, должны понимать.

Молчком отыграв боевую тревогу, «Ослябя» принял в сторону, чтобы оставаться вне поля видимости (сами пятно неприятельского корабля едва угадывали), уверенно набирал ход, становясь в параллель.

Башни главного калибра развернулись на правый борт, казематы топорщились стволами – все орудия были в действии, правый борт в дневном бою оставался в тени и совсем не пострадал.

Электронный дальномер «ямаловцев» так и остался на «Ослябе», показывая до цели метрические два километра. С таких дистанций не промахиваются.

Всем передался этот крадущийся впотьмах настрой, так что даже старший артиллерист команду «огонь!» проговорил, будто выдохнул:

– Ох-хонь!

Первый залп их «разбудил», кого и действительно сорвав с коек, кого с полудрёмы, бросив к боевым постам, к орудиям, к биноклям… Второй ослепил вспышками попаданий!

«Токива» вздрагивал будто конвульсиями, с десяти кабельтовых и под фугасными десятидюймовыми «гарвеевская» не выдерживала, лопаясь на стыках, раскалываясь, пропуская огонь вовнутрь, валя с ног, дезориентируя. На шканцах что-то умудрилось загореться, кострило и из утробы через развороченный борт.

Стрелять в ответ? Кто? Где? Откуда? Куда? Там во тьме пороховые газы быстро выгорели, угасли, опадая, тая остатками дыма, ночь после вспышек только сгустилась.

«Токива» беспорядочно лупил куда-то в ту сторону, возможно, и по тому месту, где только что был «Ослябя» – снаряды проносились над волнами, детонируя об воду где-то там, вдали, только вводя в заблуждение.

Воздух, как отчаянный крик, прорезал отрывистый вопль боевой сирены, вонзился в небо луч одинокого боевого прожектора и упал вниз, зашарив, осветив неспокойные барашки волн.

А невидимый «Ослябя», набрав пятнадцать узлов, скользил уже много дальше, доворачивая, разрезая чёрным призраком волны и ночь!

– Тихо, тихо, – шепчет Бэр, рукой придержав артиллериста, – надо чуть отойти и ударить с другого ракурса. Видите его? Он резко отвернул…

– Сейчас мы его в анфиладу! – Понимает старарт, диктуя в трубку данные.

Тихо не получилось! У кого-то не выдерживают нервы – бьёт шестидюмовка. Вслед, уже понимая, что надо лупить, гремит командой Бэр:

– По неприятелю – пальба! Беглым! Сукины дети!

Теперь всё решали скорострельность и вес залпа.

Пусть и с запозданием, но успев всадить на вспышки в высокий борт «Осляби» два или три снаряда, уже всего через минуты «Токива» мог отвечать единственным шестидюймовым орудием и какой-то двенадцатифунтовой мелочью.

Японский командир предпочёл дать по возможности полный ход, избегая боя, как ему казалось, с минимум двумя вражескими кораблями, и только усугубил – в свежие дыры-пробоины ринулась забортная вода.

Спустя двадцать минут крен составлял шестнадцать градусов. Ещё пять – детонировал боезапас кормовой башни. Через полчаса спасение судна вышло из-под контроля.

– Дробь, – прекратил стрельбу Бэр, – доложить о повреждениях.

В темноте рубином алел пожар, отбрасывая зарево и тени, позволяя рассмотреть детали – японский крейсер нехотя тонул. Сейчас ещё видимый по всей длине…

Спустя две четверти часа корма основательно ушла под воду, пуская фонтаны воды напором теснимого воздуха, – неспокойное море способствовало.

– Подойдём, – сухо бросил Бэр, – подберём.

– У нас по рейдовому штату шлюпок раз-два и обчёлся, – высказал сомнение помощник и мотнул головой, заозирался, – да и…

– Сетями будем, с борта. Негоже на смерть бросать, уважать надо противника… и моряка. Разумеется, прожекторы не включать.

«Ослябя» неторопливо подошёл к месту трагедии – жуткая и завораживающая картина катастрофы. Среди неразберихи неспокойно плавающих обломков вверх, почти свечкой, будто памятником возвышается носовая часть корабля.

Вот она есть – и вот её уж нет. На поверхности лишь пузырится, бугрится – закручиваются водовороты.

– Стоп машина!

Команда репетуется и…

Броненосец вдруг сотрясло! Грохотом по ушам вздыбился фонтан воды по левому борту!

Оглашенный крик:

– Миноносцы слева!

Поздно – низкий силуэт, оставляя заметную пенную дугу, развернувшись, уже уходил!

Стрельба как обычно в таких случаях беспорядочна, не метка… бестолкова.

«Ослябя», не успев сбросить ход, заложил поворот, щетинясь стволами на случай повторных атак, спешно покидая опасное место, уже начиная медленно, обидно и неизбежно крениться на повреждённый борт.

– К чёртовой матери реверансы, – орал Бэр, глядя на ползущую стрелку креномера, – доспасались! Доклад мне!

Задрипанный номерной миноносец 3-го класса какого-то там занюханного 10-го отряда, базирующегося на Цусиму, улепетывал, едва выдавая шестнадцать узлов.

Его командир, оглядываясь с мостика в пульсирующую вспышками ночь (русский броненосец стрелял вдогонку), готов был плакать – для этой идеальной атаки, незаметной и в упор, у него была всего одна исправная самодвижущаяся мина.