Сказка - Кинг Стивен

И у меня новую взять.

Если сюда решишь заглянуть,

Значит, удачным будет твой путь.

Я смотрел на эти слова гораздо дольше, чем требовалось, чтобы их прочитать. Теперь я понял, откуда взялись ботинки, которые она ремонтировала, но не только это — я узнал почерк. Я много раз видел его на чеках и на тех конвертах, что опускал в почтовый ящик на Сикамор-стрит, 1. Мистер Боудич сделал этот знак бог знает сколько лет назад.

Идти без рюкзака было легче, что меня радовало. Оглядываться в поисках Радар и не видеть ее было не так приятно, но я был уверен, что у Доры она в безопасности. Я не знал времени из-за того, что мой телефон не работал, а из-за постоянной облачности не мог даже приблизительно определить время по солнцу. Оно было там, наверху, но только в виде тусклого пятна за облаками. Я решил, что воспользуюсь старым скаутским способом определения времени и расстояния: сделаю три или четыре взгляда[151] и, если по-прежнему не увижу никаких признаков гухоза, то развернусь и пойду обратно.

В пути я думал о вывеске со стишком на ней. Меню ресторана должно быть написано с обеих сторон, чтобы его могли видеть идущие в разных направлениях. На этой доске стишок был только с одной стороны, что наводило на мысль, что движение по магистрали шло только в одну сторону — к дому, который я должен был отыскать. Я не мог понять, почему, но, может быть, гухоз мне это скажет. Если он, конечно, действительно существует.

Я дошел до конца третьего взгляда, где дорога поднималась и проходила через горбатый деревянный мост (русло ручья под ним было высохшим), когда начал слышать шум. Это были не машины, а что-то живое — похоже, птицы. Когда я добрался до самой высокой точки моста, то увидел справа от себя дом. На левой стороне дороги больше не было маков; лес подступил к самому краю. Дом был намного больше, чем коттедж обувщицы, почти как дом на ранчо в каком-нибудь вестерне по TКM, и рядом с ним стояли хозяйственные постройки, две большие и одна маленькая. Самая большая походила на амбар. Это была усадьба, за которой виднелся большой огород с аккуратными рядами растений. Я не знал, что это такое — из меня еще тот огородник, — но узнал кукурузу, когда увидел ее. Все здания были старыми и такими же серыми, как кожа обувщицы, но казались достаточно прочными.

Гул исходил от гусей, которых была по меньшей мере дюжина. Они окружали девушку в синем платье и белом фартуке. Одной рукой она придерживала фартук, другой брала из него пригоршни корма и разбрасывала вокруг. Гуси жадно накидывались на него, гогоча и хлопая крыльями. Неподалеку стояла белая лошадь, евшая что-то из жестяного корыта и выглядевшая тощей и старой. На ум откуда-то пришло слово «спавинированная»[152], но я не знал точно, что оно значит и можно ли его применить к этому животному. На ее голове сидела бабочка — нормального размера, что было для меня некоторым облегчением. Когда я приблизился, она улетела.

Должно быть, девушка заметила меня краем глаза, потому что подняла глаза и замерла, засунув одну руку в фартук, а гуси толкались и хлопали крыльями у ее ног, требуя добавки.

Я тоже замер, потому что теперь понял те слова, что пыталась донести до меня Дора — гусиная хозяйка. Но это была не единственная причина, по которой я застыл. Ее волосы были глубокого темно-каштанового цвета с пробивающимися сквозь них более светлыми прядями. Они спадали ей на плечи. Глаза у нее были большими и голубыми, что совсем не походило на полустертые щелочки Доры. Ее щеки розовели. Она была молода и не просто хороша собой, а прямо-таки прекрасна. Ее сказочную прелесть омрачало только одно: между ее носом и подбородком не было ничего, кроме узловатой белой линии, похожей на шрам от давно зажившей раны. На правом конце шрама виднелось красное пятно размером с десятицентовик, похожее на маленькую нераспустившуюся розу.

У гусиной хозяйки не было рта.

Когда я подошел к ней, она отступила на шаг в сторону одной из хозяйственных построек — возможно, это был. сеновал. Оттуда тут же вышли двое серокожих мужчин, один из которых держал вилы. Я остановился, напоминая себе, что вооружен, и поднял вверх руки.

— Все в порядке. Я не причиню вам вреда. Меня послала Дора.

Девушка еще несколько мгновений стояла неподвижно, принимая решение. Потом вытащила руку из фартука и сыпанула гусям еще корма. Другой рукой она сначала сделала жест, отправивший ее батраков обратно, а потом поманила меня к себе. Я шел медленно, все еще держа руки поднятыми. Три гуся, хлопая крыльями, направились было ко мне, но увидели мои пустые руки и вернулись к девушке. Лошадь, поглядев на меня, вернулась к своему обеду. Или, может быть, это был ужин, потому что пятно солнца уже двигалось к лесу на дальней стороне дороги.

Гусиная девушка продолжала кормить своих питомцев, казалось, совершенно забыв про свой минутный испуг. Я стоял на краю двора, не зная, что сказать. Мне пришло в голову, что старая подруга Радар, должно быть, разыграла меня. Я спросил, может ли гухоз говорить, и Дора кивнула, но при этом улыбалась. Отличная шутка — отправить меня за ответами к девушке, лишенной рта.

— Я не местный, — сказал я, что было глупо; уверен, она и сама это видела. Но она была такой красивой. В каком-то смысле шрам, который должен был быть ее ртом, и пятно рядом с ним даже делали ее еще красивее. Наверное, это звучит странно, может быть, даже извращенно, но это было именно так.

— Я… ой, — один из гусей клюнул меня в лодыжку.

Это, казалось, позабавило ее. Она сунула руку в фартук, достала остатки корма, зажала их в крошечный кулачок и протянула мне. Я раскрыл ладонь, и она высыпала в нее небольшую горку чего-то похожего на пшеницу, смешанную с кукурузными зернами. Другой рукой она взялась за мою, прикосновение ее пальцев напоминало слабый электрический разряд. Я был сражен наповал — думаю, как и любой молодой парень на моем месте.

— Я пришел сюда, потому что моя собака старая, и один человек сказал, что в городе, — я показал в его сторону. — есть способ снова сделать ее молодой. Я хочу попробовать. У меня есть много вопросов, но я вижу, что ты… не совсем, понимаешь… не можешь…

На этом я остановился, боясь обидеть ее, и высыпал гусям свою пригоршню корма. Я чувствовала, как горят мои щеки.

Это, казалось, тоже ее развеселило. Сняв фартук, она аккуратно отряхнула его. Гуси собрались вокруг, чтобы собрать в пыли последние кусочки корма, а потом направились к сараю, с гоготом обсуждая что-то — вероятно, меня. Девушка подняла руки над головой, из-за чего платье туго натянулось на ее восхитительной груди (да, я на нее смотрел — можете меня за это осудить), и дважды хлопнула в ладоши.

Старая белая лошадь подняла голову и неторопливо направилась к ней. Я увидел, что в ее гриву вплетены цветные стекляшки и ленточки. Эти украшения навели меня на мысль, что лошадь женского пола. В следующий момент я убедился в этом: когда лошадь заговорила, голос был женским.

— Я отвечу на твои вопросы, потому что тебя послала Дора и потому что моя хозяйка знает пояс с красивыми голубыми камнями, который ты носишь.

Лошадь, казалось, не интересовалась ни поясом, ни револьвером 45-го калибра — она смотрела на дорогу и деревья за ней. На пояс смотрела гусиная хозяйка. Потом она снова устремила на меня свои блестящие голубые глаза.

— Тебя послал Адриан?

Голос исходил от белой лошади — по крайней мере, с ее стороны, — но я мог видеть, как двигаются мышцы на горле девушки и вокруг того, что когда-то было ее ртом.

— Ты чревовещатель! — выпалил я.

Она улыбнулась одними глазами и взяла меня за руку. Это снова пронизало меня электрическим разрядом.

— Пойдем.

Гусиная хозяйка повела меня вглубь фермы.

Глава четырнадцатая

Лия и Фалада. «Помоги ей». Встреча в дороге. Волчата. Две луны