Том 2. Поэзоантракт - Игорь Северянин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1918 — Х
Предвешняя элегия
Не знаю — буду ли я живК весне и вкрадчивой, и нежной;Пойду ли вновь с мечтой элежнойК полянам, песнь о них сложив.
Не знаю — станет ли сиреньМеня дурманить вновь фиолью,Какою занеможет больюМоя душа в весенний день.
Не знаю — буду ли я знать,Что значит упиваться маем,Туберкулезом злым ломаем,И, умирая, жить желать.
1918 — XII
Это явь или грёза?
Сон мой был или не был? что мне снилось, что снилось? только море и небо,Только липы и поле! это явь или греза? сон мой был или не был?
Я здесь жил или не жил? ты была ли со мною? здесь тебя ли я нежил?Что-то все по-другому… Будто то, да не то же… Я здесь жил или не жил?
Та же самая дача… Те же самые окна… В них смотрела ты, плача…А потом улыбалась… А потом… Да, конечно: та же самая дача!..
Значит, «Тост безответный» здесь написан, не правда ль? И обложкой приветной,Все сомненья рассеяв, убедил меня в яви милый «Тост безответный».
1918 — IV
Музе музык
Не страшно ли, — тринадцатого марта,В трехлетье неразлучной жизни нашей,Испитое чрез край бегущей чашей, —Что в Ревель нас забрасывает карта?
Мы в Харькове сошлись и не в Иеве льМечтали провести наш день интимный?Взамен — этап, и, сквозь Иеве, в дымныйХолодный мрак, — и попадаем в Ревель.
Как он красив, своеобразен, узокИ элегантно-чист, весь заостренный!Восторженно, в тебя всегда влюбленный,Твое лицо целую, муза музык!..
Придется ли нам встретить пятилетьеИ четверть века слитности — не знаю.Но знаю, что никто-никто инаяНе заменит тебя, кого ни встреть я…
Встреч новых не ищу и не горююО прежних, о дотебных, — никакиеСоблазны не опасны. Я целуюТвое лицо открытое, Мария.
13 марта 1918
Ревель, гостиница «Золотой лев»
Элегия изгнания
В моем добровольном изгнанииМне трудно представить, что где-тоЕсть мир, где живут и мечтают,Хохочут и звонко поют.Да полно! Не только ль мечтанье —Соблазны культурного света?Не всюду ли жизнь проживают,Как я в заточении тут?
И разве осталась культура,Изыски ее и изборы,Утонченные ароматыСимфоний, стихов и идей?И разве полеты АмураТкут в воздухе те же узоры?И разве мимозы не смятыСтопой озверелых людей?
Вот год я живу, как растенье,Спасаясь от ужасов яви,Недавние переживаньяСчитая несбыточным сном.Печально мое заточенье,В котором грущу я по славе,По нежному очарованьвВ таком еще близком былом…
1918 — Х
II. Пчелы и стрекозы
Восемнадцатый век
Восемнадцатый век! не ему ли даноСлыть изысканным хамом во веки веков?В нем с учтивостью грубость — сплелась заодно,И с изяществом пошлость придворных домов.
Ришелье исщипал в синяки Шаролэ.Бил Субиз по щекам, наземь бросив де Нель.За Шасси выбегала кокетка БуфлеИ кричала: «Желаю его на постель!»
Герцогиня Беррийская в пьянстве сожглась.Graile и Logre называли maman… Помпадур!Было много чудовищных зрелищ для глаз,Было много средь фрейлин развратниц и дур.
Куаньи, проиграв капитал принцу Домб,Закричал: «Так везет лишь ублюдкам одним!»Создавая шантан, устроители помпГоворили: «Традиции monde'a храним…»
Эстрада, в браке с маршалом, игорный домСовершенно открыто держала, свой санПозабыв, — дом, где «в пух» проигрался ВандомИ богачкою стала madame Монтеспан.
1918 — Х
Сонет XXIX
Век грации, утонченный век-стебель!Ланкрэ, Ла-Туш, Бушэ, Грэз и Ватто!Андрэ Шарль Булль — поэт, не твой ли мебель?И ты, Бертон, не ты ль певец манто?
Век мушек-«поцелуев», вздохов гребель,Духов и комплиментов, — но затоВиконт бранится дома, как фельдфебель,А виконтесса, как — не знаю! — кто…
Двуликий век Раттье и Фрагонара —Изящества и грубого кошмара! —Ты мне напомнил «эти» времена:
Не та же ли культурность показная,Которую определенно зная,Спасти не могут наши имена?
1918 — IX
Газэлла IX
А если б Пушкин ожил и к нам пришел?…Тогда б он увидел, что хам пришел.
И Мережковскому бы сказал он: «Да,Собрат, вы были правы, — „он“ там пришел.
Грядуший Хам окончил свой дальний путь,И рады иль не рады, он к вам пришел…»
Потом бы Пушкин «новых» читал стихи:«На смену мне рой целый в мой храм пришел,
И „гениев“ так много теперь у вас,Что и меня забыли, я сам пришел:
Хотелось насмотреться на вашу жизнь,Но, посмотрев, воскликну: „В бедлам пришел!..“»
«Самарский адвокат»
Посредственному адвокатуСтать президентом — не удел.Он деловито шел к закату,И вот дойдя — он не у дел!..
Напрасно чванилась Самара:«Волжанин стал почти царем!»Он поднимался, как опара,А лопнул мыльным пузырем.
Но не конфузятся волжане:«Керенки» знает вся страна.Они у каждого в кармане —А чтобы драл их сатана!
Народ, жуя ржаные гренки,Ругает «детище» его:Ведь потруднее сбыть «керенки»,Чем Керенского[5] самого!..
1918 — V
«Александр IV»
Что думал «Александр Четвертый»,Приехав в гатчинский дворец,Обозревая пол, протертыйЛюдьми без мозга и сердец?
Аллеей векового садаБродя, он понял ли афронт,Что шел к нему из Петрограда?Ужель надеялся на фронт?
Как он, чей путь был сладко-колок,Свой переоценил завет!Какой же он плохой психологИ жалкий государствовед!
Как символичен «милосердьяСестры» костюм, который спасЕго: не то же ли в нетвердьеИ сердобольностей запас?
Да, он поэт! да, он фанатик!Идеалист style dé cadence![6]Паяц трагичный на канате.Но идеальность — не баланс…
1918 — V
Крашеные
Сегодня «красные», а завтра «белые» —Ах, не материи! ах, не цветы!Людишки гнусные и озверелые,Мне надоевшие до тошноты.
Сегодня пошлые и завтра пошлые,Сегодня жулики и завтра то ж,Они, бывалые, пройдохи дошлые,Вам спровоцируют любой мятеж.
Идеи вздорные, мечты напрасные,Что в «их» теориях — путь к Божеству?Сегодня «белые», а завтра «красные» —Они бесцветные по существу.
Влюбленные в поэтику
Меня мутит от Асквита,Либкнехта, Клемансо.Стучит у дома засветлоПролетки колесо.
«Эй, казачок!» Дав ВитенькеПальто, она — в дверях,Мы с нею вне политики,Но целиком в стихах.
Нам дела нет до канцлера,До ультиматных нот,До Круппа и до панциря,И ноль для нас — Синод.
Мы ищем в амфибрахияхЗапрятанный в них ямб.В ликерах и ратафияхНаходим отблеск рамп.
Строй букв аллитерацииИ ассо-диссонанс —Волшба версификации —Нас вовлекают в транс.
Размеры разностопныеМешаем мы в один —Узоры многотропныеНа блесткой глади льдин.
И сближены хореями,Слиянные в одно,Мы над землей зареяли,Как с крыльями зерно.
По справедливости
